— Мир не может лишиться Шепард, — повторяет Призрак и отворачивается, стараясь не показать своих истинных эмоций.
Он внимательно следит, как проводятся весь комплекс операций по возврату Шепард в мир живых. Призрак уверен в профессионализме своей команды, особенно в Миранде Лоусон, но ему важно проконтролировать все самому. Он не может допустить, чтобы смелая, решительная, красивая и умная женщина по имени Джейн Шепард, так сильно отличающая от его мимолетных увлечений, погибла.
Призрак знает о ней все — вкусы, манеры, привычки, друзья и знакомые, пусть ни разу не встречался с ней лично.
— Я для нее никто, — произносит Призрак, глядя на фотографию Джейн, сделанную во время посвящения той в СПЕКТРы. — И она с неприязнью относится к Церберу. Но я обязан ее спасти, пусть она никогда не узнает моих реальных мотивов. Пусть Шепард думает, что ее воскрешение совершено только ради спасения человечества.
Гаррус нащупал позади себя ящик и тяжело на него осел. Ногой никак не получалось устойчиво опереться, "Богомол" норовил ускользнуть, в желудке крутило и резало так, будто его грызли изнутри маленькие вёрткие варрены. Наконец, он снял шлем и осторожно поднял на неё взгляд.
Два года назад он провёл сколько-то недель в эмоциональном параличе, отказываясь впускать в своё сознание факт её смерти. Потом маниакально изучал все рапорты о случившемся, хватаясь за каждую мелочь, за каждую запятую, которая могла бы вывернуть истину наизнанку и сделать Шепард живой. Чуть позже встретил выжившего Джокера и выплеснул на того столько ненависти, что её хватило бы, чтобы заправить турианский крейсер. Потом устыдился, конечно.
А сейчас она стояла перед ним, дышала воздухом вместе с ним, а в глазах её узнавание сменилось радостью и облегчением. Сейчас она сделает пару шагов вперёд... Гаррус отвёл взгляд.
Год назад он убрал с панели быстрого доступа своего инструментрона её фотографию, им самим же когда-то и сделанную. Поначалу он открывал это фото часто, очень часто; портрет Шепард пробуждал приятные воспоминания и помогал оставаться на плаву. Постепенно приятного становилось всё меньше, а глухой тоски — всё больше. Запретив себе смотреть на фото, он старался жить дальше.
А сейчас она стояла перед ним, а он не решался поднять глаза, как не решался вновь открывать ту фотографию (хотя безумно скучал!), потому что даже на на статичное изображение Шепард его разум, сердце и тело реагировали одной толькой мукой и тоской, а теперь, когда она была такая живая, и он так хотел быть рад, и так должен был быть счастлив, он не чувствовал ничего, кроме той тоски, помноженной стократ, да дополненной буреподобным гулом в ушах. Заложило ноздри, похолодели руки, пересохло во рту. Как в той байке про земную псину, у него просто напросто выработался устойчивый условный рефлекс.
Прошедшей ночью он видел её в глупом, полубредовом сне, от которого хотелось лишь скорее проснуться. Его подсознание искажало память о ней, разрушая детали, подменяя чувства.
А сейчас она стояла прямо перед ним, едва дыша, не шевелясь. Гаррус поднял голову и уставился на неё взглядом побитой собаки.
"Только ничего не говори", — мысленно просил он. Одно слово, один вздох, казалось, заставят его рухнуть, рассыпаться, как пепел сгоревшей бумаги, чудом хранящий форму листа.
"Только ничего не говори", — немо просила она. — "Я тоже не выдержу".
Вначале он напился до потери памяти. Потом понял, что не верит. И плевал он на похороны и некрологи, плевал на Джокера, Кайдена, всех этих кретинов, что пытались влить ему эту чушь в уши. Шепард мертва. Да черта с два. Его Шепард не может умереть так просто. И никакой космос ей не помеха. И каждым выстрелом — крик на всю Вселенную, заявление. Шепард, я здесь. Я знаю, ты услышишь. Ты поймешь. Ты найдешь меня. Ему говорят, что он безумен, и он обрывает все контакты. И выстрел за выстрелом. Не мертва. Немертванемертванемертва. Шепард, ты же не могла умереть, правда? Два года. Просто задохнуться. Это же так невесело. Предательство в спину. Шепард? Выстрел за выстрелом. Кричать на всю галактику почти нет больше сил.
Но выстрелы внизу, и к нему на балкон выходят трое. Последний крик-выстрел, и он оборачивается, чтобы увидеть отражение собственной усмешки в зеленых глазах. Я слышу тебя. — Шепард. — Вакариан.
Заид едва успел втянуть голову, очередной выстрел цыкнул по колонне. — Шепард, беру мелюзгу на себя! Гребаный кроган уже на лестнице! Сверху раздался топот и визг резака. — Прикрывай! Она в три прыжка взлетела по ступеням. Визор захватил цель, биотика заструилась по телу, прыжок…
Раздался грохот. В комнату вкатились кроган и двое помельче вперемешку с обломками двери. Гаррус вскинул винтовку, выбирая цель. Шевелился из них только один. Точнее одна. — Архангел? — раздался до боли знакомый голос. — Мы пришли, чтобы… Твою мать, нога застряла, откормились на своей Тучанке, динозавры хреновы! Он с неверием смотрел, как перед ним на полу бултыхалась, матерясь, коммандер Шепард, погибший герой галактики. — Джейн? Она наконец освободила застрявшую конечность и, по дурацкой привычке, подняла визор, будто так будет лучше видно. — Гаррус? Он подхватил ее с пола и вцепился хваткой варрена до хруста брони. — Мне много раз снился этот момент, но я не думал, что ты вернешься в мою жизнь верхом на крогане.
— Выбирай, — говорит ей средоточие всего дерьма и страха галактики в облике ее личного ночного кошмара с огромными и такими одурительно невинными глазами. Шепард изломана и высосана, в волосах — кровь, по всему телу — кровь, переломаны ребра, несколько пальцев, в голове нестерпимый гул, а перед глазами то и дело все темнеет и расплывается. Шепард почти мертва, видит Жнец с лицом ребенка. Шепард давно мертва, видит женщина с давно разложившейся и изъеденной червями душой. Она смотрит на три пути, что перед ее глазами. Такие разные, но все дадут миру жизнь. Он бы пошел вперед, знает Шепард. Сделал бы то, что нужно, спас всех любой ценой. Когда-то она тоже была такой. Там, еще на первой Нормандии, в грузовом отсеке, где «Мако» и он, вечно чем-то занятый, бесконечно злой на несправедливость системы, такой фантастически живой. Да. Была. До Омеги, штурма. До секунд, что не успела. До мертвого тела и предсмертных хрипов собственного судорожно бьющегося искусственного сердца.
Катализатор замер. Пистолет с громким стуком падает перед его ногами. Он смотрит на сгорбленную спину Шепард, что медленными шагами идет прочь, садится на самом краю платформы и смотрит на Землю и красные вспышки Жнецов.
Шепард могла спасти мир. Но нет Шепард без Вакариана.
Арик Джорган/фемтрупер, Джонас Балкар/фемтрупер. У командира "Хэвока" вовсю протекает роман с Джонасом, переписка, сообщения на холо, свидания при каждом посещении Республиканского флота. В Джоргане все сильнее ревность и желание бить морды окружающим, не только Джонасу.
– Какой-то грязный пират, – с отвращением фыркнула леди Каллиг, устраивая рогатую голову на животе лорда Каллиг. Тот аккуратно подсунул подушку и непроизвольно погладил темно-красное плечо. – Нет, ты можешь себе представить? Песок из карманов еще не вытряхнул, а... – Ублюдок, – поддакнул он. – Про молнию вспомнила? – А то! Ну а ты что, нашел себе уже какую-нибудь юную джедайку и активно склоняешь? К Темной стороне, само собой. Лорд чуть приподнялся, чтобы взглянуть на лицо любовницы. Разумеется, стыда он на нем он не увидел. Это то, – не считая многого другого, – в чем они были похожи. А себя лорд Каллиг очень любил. – Ты знаешь, да? – скривился он и, подражая незабвенному Дарт Андру, добавил: – Маленькая змея. – Я все знаю, – довольно откликнулась Каллиг. «Как и ты», – осталось не озвученным, но понятным для обоих. Мало вопросов существует для тех, кто хранит знание. И, переглядываясь с взаимным интересом, два инквизитора могли предсказать будущее. Рано или поздно кто-то вспомнит, что привязанности непозволительны для ситхов, и тогда придется друг друга... душить? швыряться молниями? бить мечами? Кто-то другой бы ужаснулся перспективе. Два инквизитора, думая одинаково, рассмеялись. По крайней мере, Темный совет увидит восхитительное представление. Если переживет.
Нокс лишилась всего. Пяти лет жизни, своего куска власти, своего корабля, своей команды. Даже своего зрения. Оставшаяся в ней Сила подпитывалась Валкорианом, гостящим в ее разуме. Он часто смеялся над образами в ее памяти: занудный археолог, отвязный пират, чудовище с разумом лорда ситхов... Они все вызывали смех. Злорадный, тягучий смех Бессмертного Императора. — У тебя ничего не осталось, дитя. — Я найду то, что мне необходимо, — Нокс упрямо тащила Валкориана в свои мысли. Воспоминания о юной тогруте заставляли его краснеть и откашливаться.
— Тому, кто тебе дорог, дай свободу, — сказал Император степенно. — Свободу предать… Свободу уйти на край света. Тогда и узнаешь, чего стоит твоя любовь.
Асхана смолчала. Небо было серым, как живот ящерицы. Бесплодная земля — сухой, как надкрылья жука. В такой не посадишь дерево, подумала она; не выроешь и могилы.
— Сенья удивила меня, решив уйти. Хотела забрать детей… Сказала, я — плохой отец, — Вишейт улыбнулся. — Никто меня не бил так больно в спину. Никто, даже ты.
Во рту было солоно — от пепла.
— Я был расстроен, да. Но так ей горд!
— Не сомневаюсь, — ответила Асхана, пачкая колени в золе.
Под тихий, добродушный смех своего Императора она поцеловала Малавая в холодный лоб.
Отблески яркого манаанского солнца играли на водной глади и слепили глаза. Реван затемнил стекло визора и откинулся на спинку лёгкого плетёного кресла. В руках у него была чашка с мастерски приготовленным кафом — настоящей редкостью в здешних широтах — перед глазами расстилалась безбрежная поверхность океана, и блаженство можно было бы назвать полным, если бы не одно назойливое «но». — Ты должен понять. Иного выхода попросту не было! — Бастила, в волнении шагающая вокруг его кресла, то и дело закрывала великолепный вид. — Никто, кроме тебя, не мог сокрушить Малака. Никто, кроме тебя, не мог найти Звёздную Кузницу. Ты был нужен нам, Реван! Реван прикинул, сколько ещё осталось до обеда, и сладко потянулся. Для своего «почётного гостя» селкаты каждый день выдумывали что-нибудь новое, но неизменно вкусное. Удивительно, как один биологический вид может разбираться в кулинарных пристрастиях другого. — Даже моя Боевая медитация не дала бы Республике больше, чем твой тактический гений и твой опыт! Мы никак не могли без тебя обойтись. Но разве ты пошёл бы за нами добровольно? Звонкий голосок Бастилы начисто перебивал шум прибоя и портил созерцательное настроение. Возможно, стоило просить на Манаане не только убежища, но и охраны. Чтобы уж точно никто не отвлекал бывшего мастера-джедая и не менее бывшего лорда ситхов, когда тот изволит любоваться выпрыгивающими из океана рыбками. — Будь у нас иной выход, мы бы никогда так не поступили! — видя, что все усилия пропадают втуне, Бастила решилась на более интимный контакт — взять собеседника за руку. Реван вздохнул. Джедаи очень мудро поступили, прислав за ним именно Бастилу — всё-таки он был в определённом долгу перед ней и не позволил бы себе швырнуть спасшую его девицу в океан. Хотя размять руки после двухнедельного отпуска всё равно хотелось. Вот бы сюда заявился весь Совет в полном составе!.. Представив на секунду, какой изумительный кручёный бросок вышел бы в случае с магистром Вандаром, Реван мечтательно улыбнулся и вытащил свою руку из цепких пальчиков Бастилы, оставив ей взамен опустевшую чашку из-под кафа. Встав с кресла, он полной грудью вдохнул свежий морской воздух и неспешным прогулочным шагом двинулся вдоль набережной. Прекрасный солнечный день только начинался. — Реван, ты ведь остался на Светлой стороне, а значит, принадлежишь джедаям! Ты не можешь бросить наш Орден! — донеслось ему вслед. — Ты не можешь всю вечность отсиживаться на Манаане и уходить от разговора! Но он мог. И это было прекрасно.
Пока Изгнанник (Изгнанница) ищет Ревана, его подучившиеся компаньоны пытаются возродить орден джедаев - Бао-Дур, Мира, Аттон, Брианна (или Микал), Визас в роли учителей.
Каждому известно, что у возрожденного после темных времен ордена джедаев было пятеро мастеров и пять основных постулатов: «прошлое не предопределяет будущее», «страх перед неизведанным наш величайший враг», «всеобщее благо невозможно без жертвы», «служение догме не равносильно слепой вере» и «в любом поражении есть своя победа». Однако чем больше я изучаю сохранившиеся в архивах голокроны, тем больше убеждаюсь в существовании шестого, по неизвестной причине забытого хранителями нашей истории, постулата. Его слова, увы, утеряны безвозвратно, однако смысл проходит красной нитью через все учения основателей: «Сила объединяет нас. Каждое наше действие и каждое принятое решение расходятся эхом, навсегда изменяя галактику.»
Реван с уже промытым мозгом и "новой личностью" вспоминает фрагменты из прошлого, но ничего не понимает и не может связать все воедино. За присутствие в воспоминаниях Митры Сурик и еще не павшего на ТСС Малака - отдельный плюс.
– У каждого есть друзья, – Миссия болтает, норовя заглянуть в его карты. – Если он не полный кретин, конечно. А ты хороший, и друзья у тебя должны быть классные. Ты еще не вспомнил их? Реван пожимает плечами. Две фигуры во сне, ничего точного – его определенно слишком сильно приложило при падении на Тарис. – А эти джедайские выкрутасы? Ну, посидишь пару часов в своих медитациях и вспомнишь – не пробовал? Попытки вспомнить приносят боль – но не из-за чрезмерного усердия. Из-за чего?.. Может, из-за того, что что-то все-таки начало проясняться? Тьма окутывает одного – мужчину огромного роста, который некогда умел смеяться и не любил свое длинное имя. Разум кричит о предательстве. Пустота зияет раной во второй – женщине, которая всегда была чище и светлее их всех. Взрыв сотрясает ее, и в крике мешаются вопли тысяч. Он так и не отвечает на вопрос, и Миссия додумывает все самостоятельно. – Ну ладно, еще вспомнишь. Ты спас Заалбара от тех гаммореанских хряков, так что не волнуйся! Я твой новый друг, можешь быть уверен. Миссия весело подмигивает, прежде чем выложить последнюю карту, а Реван бессмысленно смотрит в стол и очень сильно надеется, что его другом Миссия никогда не будет. Ведь если верить снам, все его друзья заканчивали очень, очень плохо.
мРеван/Изгнанница. обе команды узнают, что их лидеры были и возможно до сих пор находятся в романтических отношениях. их реакция на это, желательно юмор
Никаких больше взрывов – это Митра решила давно. Только Телос. Славный мир, где можно построить рай. Прекрасно. Ей нужно дело – и она будет стараться. Что-то возрождать... для разнообразия. Саркастичность опять играет против нее. Хватает мысли, чтобы вспомнить. Как разрываются ушные перепонки от грохота и воплей. Как ее бросает в сторону, и боль вспышкой бьет от руки к мозгу. Как рядом падает чье-то тело, и выпущенный из руки световой меч вспарывает плоть своего владельца. Как она скрюченными, непослушными пальцами пытается повернуть голову мертвеца, чтобы увидеть лицо. Вой где-то рядом – за спиной, или за плечом, или просто рядом, во всем вокруг, – отдается в разуме немыслимым для этого ужаса облегчением. Руки у нее уже нет, это оглушает, но она не может думать о руке. Она пытается развернуться на коленях и падает. И, задирая голову так, что сводит мышцы, видит – генерал жив. И он страшнее Малакора-5. Но – Митра на Телосе отчаянно трет лоб, – это в прошлом. Никаких больше взрывов. Стоит запомнить. Телос нужно восстановить, «Черку» нужно остановить... А тем ребятам с рухнувшего шаттла наверняка требуется помощь. И она будет помогать. «Никаких больше взрывов», – думает она рядом с шаттлом. А вслух, с трудом разлепив высохшие в одно мгновенье губы, произносит: – Рада видеть вас, генерал. Ему тоже не нужны взрывы. И уж точно... Нет таких слов, которыми можно описать тот взрыв. Просто – «Малакор-5». Это говорит в них громче, чем слова. И громче, чем мысли. Они связаны. Так говорит Крея. Так говорит сам генерал, когда узнает о себе правду. – Да, – соглашается Митра. – Только Сила тут не причем. Вы знаете, генерал. Знает. Ведь в мыслях она говорит с ним. И теперь даже умеет слышать ответы. Поэтому она прижимается к нему призраком – или разумом, она не знает, совсем недавно в учениках, – в медитации. Проникает так глубоко и так тесно в чужие мысли, как никогда не решилась бы прикоснуться физически. Там ее трясет и бьет, и фантомная боль растекается от руки. И старое обещание – никаких больше взрывов, – заставило бы ее вопить, если бы не его присутствие. Но он здесь, и ему нужна помощь. Поэтому она говорит в пустоту, что осталась от ее генерала. Что взорвет Малакор-5. Снова.
Их разговоры можно было пересчитать по пальцам. «Чтоб тебя! – выплюнула девка с вибромечом, в их первую встречу. – Да кто ты такой?!» Нар-Шаддаа – славное местечко. Лучшее для тех, кто хочет потеряться. Однако богатый опыт преследования и технологии Аратек никогда не подводили Фенриса. «Ничего личного, – пожал он плечами. – Только двадцать тысяч кредитов». Джедаи были прибыльнее. За подобных этой – как ее? Хоук? – самоучек, никогда не вступавших в орден, платили в два раза меньше. Почему – Фенрис не спрашивал. «Я не пойду с тобой». «Сойдешь и мертвой». За мертвецов платили еще меньше, но и на десять тысяч можно прикупить новую винтовку. Тогда ей все-таки удалось сбежать, помогли связи с местным подпольем и – ладно, это пришлось признать, – фокусы с Силой. «Эй, – сказал он во вторую встречу, – не злись. Я на мели, а ты тут. Просто подарок судьбы». Тогда – в заблеванном баре нижнего Тариса, – ее спасла световая граната и выплеснутая в лицо джума. Он отметил, что теряет сноровку. Его работодатель отметил это тоже. «На кого работаешь? – в подворотне Салис Д’аар на Бакуре. Меч у нее уже был световой, но джедаев, равно как и ситхов, Хоук по-прежнему избегала. – Ситхи? Орден как-то не привык тянуть последователей на аркане». «Не твое дело», – новую винтовку он к тому времени уже прикупил и сейчас целился, гадая, успеет хваленый световой меч отбить заряд или нет. «Ты не знаешь». Отбил. «Спроси как-нибудь». И снова отбил. Фенрис усмехнулся – подобное он проходил с другими. Но гранаты все равно спасали. В тот раз... Не спасли. «Гребаный ситхский раб! – встретила она его в пятый раз. Альдераан. – Я знаю все про твоих хозяев!» Ему платили. Много. А деньги не пахнут. И Хоук к тому времени гораздо больше походила на джедая – те тоже обычно встречали его громкими словами. И он хотел все это сказать, активируя щиты, но вместо этого ляпнул: «Я не раб». Вырвалось. Ведь игнорировать тот факт, что его работодатель красуется сеточкой порчи на роже и запросто может задушить его Силой, Фенрис уже не мог. Недавно этот ублюдок показал свое мастерство. С шеи еще не сошли синяки. «Так и я не хочу им быть», – сказала она просто, после боя. И не убила. Хотя могла. Не убила... Как дура. И как джедай. Их разговоры можно было пересчитать по пальцам, но... он их помнил. Шестая встреча – Татуин. Крохотная лачуга рядом с космопортом. «Один-один, ты, маленькая вертлявая крыса», – сказал он, тяжело приваливаясь к стене и чувствуя, как ноет разбитое под помятой броней колено. Хоук сипло дышала и вытирала кровь с подбородка, старалась подняться на ноги, цепляясь за противоположную стену. Услышав его, бросила попытки и вздохнула, запрокинув разбитое лицо к потолку. «Что-то вроде... кодекса чести?» «Нет, – а что такое, он не знал. – Просто... Один-один. Проваливай. Через пять минут начнется... седьмая попытка». «Тебе не надоело, охотник? Я просто не хочу... вариться во всем этом джедайско-ситхском дерьме». Ее силуэт казался черным в дверном проеме, на фоне яркого татуинского солнца. «Я тоже». Из-за солнца у него заслезились глаза. Он поймал ее на десятой попытке. Вовремя – как раз закончились пальцы, чтобы считать разговоры. На этот раз все было спланировано просто отлично... Хорошо, он просто не помнил операции, которую планировал бы тщательнее, чем ту! «Ты удивляешь меня, – заметил Данариус. – Если бы не другие твои успехи, я бы подумал, что ты просто даешь этой Хоук сбегать раз за разом». Наконец-то старый урод догадался скрыть маской свою порченую Темной стороной морду. О звании «лорд» Фенрис старался не думать. Особенно когда нагло заявлял в голокрон: «Это было делом чести, если хочешь. Эта крыса сильнее, чем ты мог себе представить. И она жива. Пока. Накачана наркотой, но жива. И если ты, – или Империя, или кто-то еще, – все еще хочет себе нового солдата, то лучше бы тебе притащиться сюда лично. Тянуть ее до Коррибана я не намерен. Но, – Фенрис вытащил бластер и показал голопроекции безвольное тело на полу, – я всегда могу ее пристрелить. Честно говоря, только доплата останавливает меня сейчас». «Нет, – подумав, сообщил Данариус. – Сломать ее будет все-таки интереснее, а новый ситх лучше никакого. Вышли мне координаты». Все прошло неплохо. Отключив связь, Фенрис почесал голову рукояткой бластера и перевел взгляд на тело. Выдохнул все скопившееся волнение. Совсем неплохо. Его план был хорош и включал в себя еще несколько фигур. У Хоук были друзья. Забавные ребята со дна Нар-Шаддаа и еще парочка других, более странных. У него – вынужденные познания о характере Данариуса, который бы не упустил шанс лично поиздеваться над будущим последователем. И у него была винтовка. Конечно, винтовка. Главное. Да, когда невидимая хватка сжала его горло, помогла не она, а удар Силы от Хоук, «чудесным» образом излечившейся от действия наркотиков. И еще Варрик стрелял неплохо. И контрабандистка с двумя вибромечами задержала охрану ситха. А та рыжая в форме республиканского оперативника буквально сбила Данариуса с ног... Но застрелил он его сам. С удовольствием. Оглядев трупы, – Варрик и Изабела уже принялись выворачивать чужие карманы, – Фенрис нетвердым шагом направился к Хоук. Авелин проводила его настороженным взглядом. Дернулась, чтобы остановить, – Хоук покачала головой, но он все равно понимал, что на прицеле. Как бы то ни было, он все же охотник. Объяснимая тревога. Хоук сидела, прислонившись к стене, до дна выпитая этой дракой и противостоянием с Данариусом. У них было так мало шансов в этом бою. Но бой был выигран. Но... у них вообще было мало шансов. Во всем. Но... все-таки. «Ладно... – он присел рядом на корточки, не зная, с чего начать. – Я полагаю, никто не назначал награду за лорда, да? Даже если хорошо поискать?» Изабела за его спиной шумно вздохнула, выражая все свое отношение к его неуклюжести. Фенрис и сам знал, что не силен в подобном. «Свобода. Новый опыт, не спеши», – Хоук слабо улыбнулась. «Ладно», – повторил он, чувствуя себя кретином. И, – понимая, что сама она, слабая, не встанет, – поднял ее на руки.
— Это было слишком долго, Луи. — Я хотел быть с тобой, дог'ог'ой, — даже сейчас у сипло дышащего под парнем Орлея был изысканно-цветущий вид, — но ты стремишься быть один. — Я это вполне умею и без тебя. — Я вижу, — рассеянно улыбнулся Орлей. Мартин заматерел (хотя куда, казалось бы, больше ему, неотесанному) еще сильней. Ругался, курил уже свои самокрутки. И повторять ему то, что любит быть сверху больше не хотел. Да и продолжать учиться изысканным манерам — (да, вышло назойливо) тоже. А ведь все самое интересное только начиналось... Луи отвел глаза. Спустя столько времени он опять остался один.