Битва ещё кипела, порождения валили на них волной, но Каллен старался не думать о том, сколько ещё он продержится. Щит он потерял в неравной схватке с командиром гарлоков, на доспехах остались внушительные вмятины от его топора, но взгляд храмовника всё равно возвращался к дракону на крыше форта с весьма похожим названием. Там, в самой гуще сражения мелькали молнии и било пламя – там была она, Солона. Отмахнувшись от очередного генлока или гарлока Каллен снова находил её хрупкую фигурку глазами – по всполохам молний, по снежной буре, по яростному пламени, рядом с которым пламя самого Архидемона казалось блеклым. И магесса стояла в этом круговороте магии, в этом вихре смерти спокойно и отстранённо, словно снова проходила своё Истязание. Никогда ещё испытания магов не проходили так быстро и чисто… Долго любоваться Амелл храмовнику не дали – несколько крикунов выскочили в ряды защитников и подняли там панику. Расправиться с тварями было не так просто, но они смогли и снова сомкнули строй, готовясь к следующей волне. А глаза сами снова отыскали её – Солона оказалась одна, на самом верху. Почему никого не было рядом? Каллен смотрел, не понимая, как навстречу дракону шагнула сама смерть – лица Амелл отсюда было не разглядеть, но он был уверен, что оно бледнее мрамора. Её руки протянулись к Архидемону почти нежно, и всё пространство на крыше накрыла тёмная туча, пронизанная сполохами молний. А затем странный луч вырвался в небо. Архидемон был побеждён. Орда порождений дрогнула, рассыпалась на отдельные отряды, потеряла цель и перестала быть управляемой. Твари бежали, Каллен чувствовал близкую победу, но взгляд снова притянуло к крыше. Теперь, когда облако рассеялось, там были лишь мёртвый Архидемон и несколько обеспокоенных людей. Что не так? Сердце пропустило удар, а затем он увидел, как кто-то, кажется это был новый король, подошёл и поднял невесомое тело Солоны. Её руки, повелевающие стихиями до этого, сейчас бессильно свисали. «Этого не может быть, она не могла умереть, кто угодно, но не она…» Каллен сам не помнил, как оказался на крыше форта, как взлетел по ступенькам, не замечая ничего вокруг, а перед глазами стояла то улыбающаяся Солона, то её безжизненное тело в руках короля. «Они не смеют к ней прикасаться! Не троньте её, ей больно!» Каллен хотел крикнуть, но не смог произнести и слова, когда встретился глазами с потухшим взглядом Амелл. Но на губах её играла победная улыбка…
— Мне снова снилось, что ты умерла. Глаза были мутными, как у мёртвой рыбы, а слёзы — тёмными и вязкими, как смола. Я держал тебя на руках, а обуглившиеся тела других Стражей ползли к нам со всех сторон. Горящий Адамант, залитый кровью Кинлох... Сколько ещё раз я тебя потеряю? Каллен обращается к мёртвой Амелл, зная, что она жива; героиня кошмаров, их страж и целитель. — Мне снова снилось, как ты меня убиваешь, — тихо отвечает она. — Говоришь, что мой Зов — одержимость, голоса демонов. Перестаёшь меня слушать и вонзаешь меч в сердце… — она нежно гладит Каллена по голове. — Но это всего лишь сны. Просто сны.
Каллен в таймлайне DA2. Объяснение сказанному им уже в Скайхолде "Я тогда был не слишком... приятным человеком". Остатки пережитого в ферелденском Круге, попытка отдалиться от всего происходящего вокруг и окружающих, чтобы защитить себя от возможных потрясений и проистекающая из этого "толстокожесть"(только с виду) и мерзкохарактерность.
Каллену не нужны бордели, он всего себя отдает долгу.
С одинаковым презрением он смотрит на сослуживцев, торопящихся в первый же увольнительный просадить жалование на шлюх, и на слабовольных магов, ползающих в его ногах, целующих сапоги и молящих не свершать над ними правосудия. С отвращением он смотрит на магов, отдающих себя во власть демонов, чтобы вырваться из власти храмовников, и на храмовников, наслаждающихся властью над магами. С малейшей толикой уважения на редких чародеев, способных с достоинством принять свою судьбу, и на рыцарей, верных долгу.
Но на самом деле все эти люди Каллену безразличны. Его волнует только собственное служение, собственная вера и собственный долг. Они помогают ему перешагивать через трупы союзников и врагов, игнорировать жалость, сострадание и даже ненависть. Каллен почти напоминает себе усмиренного, но ведь усмиренные не могут верить?
Просыпаясь по утрам с именем Создателя на губах и засыпая по ночам с молитвой Андрасте, он верит, что его дело праведно. Ведя перепуганных учеников в зал Усмирения и сопровождая провинившихся магов в карцер, Каллен не чувствует ничего. Глотая горькую синюю взвесь и равнодушно поглощая пищу, он думает о расстановке патрулей и графиках дежурств. Когда он отчитывается перед начальством о количестве побегов, задержаний, избиений, нарушений дисциплины, изнасилований, превышений полномочий, нападений на охрану, выявленных скрытых проклятий, в нем не дрогнет ни один нерв, ни один мускул не сократится судорожно на лице. Потому что Каллен верит – так надо.
Но даже вера оставляет его, когда Собор взлетает на воздух.
Утром, едва переступив порог кабинета Рыцаря-Командора, получает стопку приказов и ворох поручений, которыйе иной не сможет выполнить и за неделю. Каллен успеет.
Днём кошмары не отступали.
Он руководит каждым Усмирением. Сегодня было трое. Каждому он смотрит в глаза, не отворачиваясь. Под солнечным клеймом жизнь затухала так же, как его вера — под фиолетовым ужасом клетки.
Маги не любят храмовников. Мередит - ненавидят. Именно ее строгую роспись они страшатся видеть рядом со своими именами. Переведённый из другого Круга храмовник, ставший её правой рукой, красивым Рыцарем-Капитаном, кажется им другим. Всполохом надежды. Каллен пишет отказ на каждом письменном прошении, обнаруженном на собственном столе. Обрывает всякие попытки с ним заговорить. Маги замолкают. Пелена кошмаров никогда не сходит с глаз.
Рыцарь-Капитан - правая рука Рыцаря-Командора. Он ближе всех к женщине, живущей только собственной службой. Он первый, кто замечает её новый меч - красивый, сверкающий красными всполохами. Первый, кто видит нездоровый блеск её глаз - голубые, как лириум, теперь отсвечивают бликами её меча. После разговоров с Мередит у него начала болеть голова.
Сегодня Усмиренных было восемь.
Десять.
Останутся ли здесь маги без солнечного клейма?
Следующим утром глаза Мередит были красными. Оставляет дела на него - Орсино что-то снова удумал, и ей нужно в город. Каллен забирает стопку приказов и привычно желает Рыцарю-Командору хорошего дня. Голова взрывалась болью в висках. Мередит выходит из кабинета первая, прихватив с собой меч. Каллен с минуту внимательно смотрит на закрывшуюся за Рыцарем-Командором дверь. После выходит сам, запирая кабинет своим запасным ключом, и спускается вниз. Сегодня в списке было одиннадцать.
Этот город никогда не спит. Каллен завидует его бессоннице. Кошмары – простые сны давно перестали тревожить храмовника – настигают его под утро, когда он сдаётся в безуспешной попытке перебить сон. Порой ему хочется стать усмирённым, но это невозможно. Никто не поймёт того, что он пережил, никто не увидит фиолетовые провалы глаз демона так близко. Они подбираются к нему каждую ночь – всё ближе и ближе, впиваясь в саму душу. Никто не узнает, каково сидеть в клетке демона и думать лишь о смерти, что избавит от мучительных видений, и загонять воспоминания о Ней подальше, в самые глубинные слои подсознания. Никто не придёт на помощь. Он один на один в смертельной схватке с демонами. Каллен не замечает, как косо смотрят на него остальные храмовники, он не заводит друзей, помня, как отдавались их крики в стенах Кинлоха. Он знает, что больше не позволит себе стать уязвимым, дать слабину в прочной защите разума. И повторить свои ошибки.
Кассандра проводит дрожащей рукой по лбу, взъерошивая короткие влажные от пота волосы.
― О Создатель, что теперь будет? ― спрашивает она срывающимся шепотом. ― Ты говорил, что только он может это остановить! Ты говорил…
Солас молча встает и уходит, не обращая на застывшую Искательницу никакого внимания. Он говорил, он планировал... Ерунда! Все, что он задумывает, идет наперекосяк в этом выхолощенном мире. Сомнабория оказалась у безумца. Якорь попал в руки слабаку.
Солас продирается через завал из булыжников и древесных щепок, убивает трех демонов. Поглаживая рукоять кинжала, опускается на колени перед окоченевшим на холоде телом. Якорь чуть заметно мерцает, разбрасывая блики по льду.
«Невероятное везение, ― думает Солас, примериваясь, как бы половчее ударить по бледному запястью. ― Так все закончится гораздо быстрее».
Леди Инквизитор не прячет лица под маской, само ее лицо – каменная маска. Мимика кунари – если она вообще существует в природе – слишком отличается от человеческой. Даже если госпожа Адаар широко улыбается, нельзя быть уверенным, что это не оскал хищного зверя перед броском. Поэтому Гаспар непривычно взволнован.
Делая за закрытыми дверями некие, весьма неоднозначные предложения леди Инквизитору, новоявленный Император не знает, что услышит в ответ. Для него, старого мастера Игры уже давно нет ничего неожиданного как в людских решениях, так и в людских эмоциях. Ведя партию, он привык с самого начала знать ее итог. И тем острее вкус неизвестности в этот момент. Вглядываясь в чуждо-фиолетовые глаза, Гаспар ловит себя на мысли, что нервничает. Очень хочется забить тишину молчаливой паузы мерным постукиванием каблука о паркет.
Адаар молчит слишком долго, чтобы это могло считаться вежливым. Ни один человек в Орлее не позволил бы себе так долго не отвечать на его вопрос. И это тоже – непривычно.
– Политический и военный союз – безусловно, – наконец размыкает губы леди Инквизитор. – Именно с таким намерением мы принимали ваше приглашение, Ваше величество.
Она поднимается с роскошного кресла, и Гаспар тут же встает следом: не пристало шевалье сидеть в присутствии дамы. Теперь он смотрит на нее снизу вверх и чувствует, как что-то предвкушающе ворочается внутри.
– Остальное – тоже да, – на полтона ниже произносит Адаар и жутко кривит губы. Видимо, это улыбка.
Гаспар, чьи чувства так сладостно остры впервые за долгие годы, вновь чувствует себя молодым.
Изабелла зачем-то пытается вырваться из цепей, будто в ее силах сломать отменную кунандарскую сталь. Хоук молча чистит под ногтями кинжалом. Ей не понять… Может, только теперь в жизни появился хотя бы мало-мальский смысл?
– Что со мной будет? – Изабелла, внезапно затихнув, спрашивает дрожащим голосом.
– В Кун у каждого есть своя роль, – лениво отвечает Хоук. – Будет и у тебя. Не мне решать.
– Ты ведь попросишь за меня, правда? Между нами столько…
— До сих пор не могу поверить, что ты меня затащила на это корыто, — шутливо ворчала Мариан, пытаясь откупорить бутылку вина, прихваченную из портового кабака. — Эй, хватит называть мой корабль корытом! — с напускным возмущением воскликнула Изабелла, подошла к столу и уселась на него, небрежно подвинув карту. — Кстати, а ты правда можешь сделать так, как обещала матросам? Что, вот правда, может отвалиться и уползти? Мариан ещё пару раз попробовала подцепить пробку кинжалом, потом бросила это дело и вытащила зубами. Сделав щедрый глоток вина, волшебница откровенно призналась: — Могу, наверное. Не пробовала. Но если кто-нибудь ещё раз скажет, что ладно ещё капитан — баба, но второй им уже слишком много, и это точно к беде, то я обещаю, что попробую. — Это правильно, с мужиками по-другому нельзя, это как с мабари — должны чувствовать силу и уважать. — Изабелла согласно кивнула, и в этот момент корабль плавно качнуло — ветер подхватил паруса и потянул корабль прочь из порта. — Выпьем за моё первое отправление в море в качестве пирата? — предложила волшебница, которой пару глотков обманчиво лёгкого вина явно успели ударить в голову. Изабелла посмотрела на протянутую бутылку, затем на Мариан и хитро улыбнулась. — Пожалуй, я предпочту что-нибудь покрепче, — промурлыкала Изабелла. Мариан не нужно было намекать дважды, она охотно подалась вперёд навстречу склонившейся Изабелле и ответила на жаркий поцелуй, пьянящий намного сильнее любого алкоголя. Пожалуй, вино можно допить и как-нибудь потом.
Корабль с черным флагом рассекал спокойную гладь океана, переливающуюся на солнце. Изабелла задумчиво разглядывала горизонт, думая о том, как идеально сложилась ее жизнь. После победы над Мередит, она со своей любимой девушкой ступила на корабль и отправилась в путешествие, чем грезила последнее время. Наслаждаясь происходящим, пиратка устремила взор куда-то за горизонт. Вот только Хоук постоянно стонала, создавая проблемы, волнуя команду.
В каюте Изабеллу ждала девушка, которую пиратка любила, как бы не пыталась это отрицать. Хоук для нее была всем. Наутро она уверенно держалась за штурвал, пока мысли не прервал какой-то странный звук. Повернув голову, она заметила свою любимую, буквально повиснувшую на бортике. Судя по ее бледной, даже слегка зеленоватой коже, она явно находилась не в своей тарелке.
- Хоук, я не знала, что у тебя такой слабый желудок, - хмыкнула пиратка, подходя ближе и поглаживая подругу. - Ты же вроде приплыла в Кирковол на корабле.
- Тогда было некогда, а сейчас эта качка постоянно сводит с ума, - захныкала Защитница, опять облокачиваясь на бортик.
- Мы скоро войдем в порт, - ободряюще положив руку на плечо, сообщила девушка, но не смогла удержаться от колкости. - Представляю, что с тобой будет, когда мы попадем в шторм, - хмыкнула пиратка.
- А это не шторм?! - подняла полные ужаса глаза Хоук, зажимая рот руками.
- Ты такая странная, - хмыкнула Изабелла, обнимая девушку. - Но я все равно тебя люблю.
Пиратка даже была готова никогда не выходить в море ради любимой, только бы быть рядом. Тогда как Защитница была готова терпеть качку и тошноту.
Адаар вертела в руках незажжёную курительную трубку, нервно пересчитывая пальцами ложбинки на витиеватой резьбе по драконьей кости. На этом уединённом балконе на северном фасаде Халамширала не было ни чадащих факелов, ни нарядных светильников с убранными в стекло свечами, ни слуг, которых можно было бы послать за огнём. Курить же хотелось просто ужасно, лишь бы сбавить напряжение, да заглушить приторные ароматы королевского сада.
Щёлкнула ручка двери и открылись витражные створки, оживляя разноцветные световые пятна на полу и выпуская наружу звуки музыки и гомон голосов из бальной залы. Адаар мигом подобралась, расправила плечи и бросила свысока строгий взгляд через плечо, чтобы разглядеть собеседника, с которым предстояло вести светские беседы от лица главы Инквизиции, но увидела, что на балкон вышел только Дориан. Нахмуренные брови её тотчас расслабились, плечи опустились и она повернулась к нему со смесью облегчения и жалостливости на лице.
— Хотел сказать, что искал тебя по всему дворцу, но в самом деле я только выдерживал паузу... — начал было Дориан, закрывая двери, но разглядел её несчастную мину и сочувственно поджал губы. — Ох, бедолага. А ведь бал едва перевалил за середину! Адаар только хмыкнула согласно. — Туфли жмут? — попробовал угадать он, быстро перебрав в уме несколько причин, которые могли бы привести грозного Инквизитора в такой беззащитный вид. — Нет, но каблуки... они меня убивают! И огня нигде нет, — она взмахнула трубкой и через миг улыбнулась. — Варварские привычки здесь не в чести. — К твоей радости, — произнёс Дориан, подходя ближе с деланно шумным вздохом, — я готов потакать твоим маленьким слабостям. И даже не стану спрашивать, как ты умудрилась спрятать трубку под таким платьем.
Он не изменил привычке красоваться и, сверкнув перстнями на сложенных в красивый жест пальцах, наколдовал крошечный магический огонёк. Хотя, может, это и не привычка, подумала вдруг Адаар, едва ли он задумывается, как складывать пальцы, чтобы это смотрелось наиболее эффектно. Она поднесла ко рту мундштук, Дориан обхватил свободной ладонью её руку, державшую трубку, и поднёс огонёк к табаку, дожидаясь, пока тот займётся. Со стороны заботливые жесты Дориана могли показаться странными оттого, что руки Адаар, хоть и не лишённые изящества, были крупнее его собственных, но со стороны на них сейчас никто не глядел.
Дориан поднял голову и, с хитрой улыбкой глядя в лицо Адаар, посетовал: — Растрачиваю, видишь ли, магические таланты на всякие прихоти. Адаар отвела взгляд от дымка из трубки и склонила голову набок: — Куда же тебе деваться, такому ручному тевинтерцу! — Тише, ваша милость! — Дориан рассмеялся, отпуская её руку. — Здесь даже у стен есть уши. Подумай только, кто-нибудь услышит и весь орлейский двор захочет иметь подле себя такого же обаятельного северянина, как у Инквизитора Адаар.
— А что значит это слово? — Какое? «Амата»? С тевинтерского это переводится как «возлюбленная женщина». Если желаешь постигнуть язык моей родины, можешь начать со слова «аматус» для меня. Адаар хотела было ответить, но не нашла слов и только хлопнула губами, как рыба, и вдруг запунцовелась щеками. Подумала ещё, что, наверное, выглядит до смешного нелепо со своей растерянной физиономией и детским румянцем под острыми скулами вместо раскраски витаара. — Постой, если тебе не нравится, мы можем выбрать какое-нибудь другое слово, — Дориан поспешил не дать неловкой паузе возникнуть, взял Адаар за руки и, глядя на неё снизу вверх, предложил. — Хочешь, стану звать тебя малышкой?
- Уходи. Каждый вечер в Халамширале Дориан приходил к Инквизитору в покои. Дверь всегда была незаперта. Этим же вечером она не поддалась. Благо, Дориан предусмотрительно захватил с собой отмычки. Догадывался. Максвелл стоял на открытом балконе, повернувшись спиной. В комнате было абсолютно темно, и свет с улицы резко очерчивал силуэт уже бывшего Инквизитора. Широкие плечи. Узкую талию. Длинные худые ноги. Обрубок вместо левой руки. Дориан нахмурился. - Не уйду, - прозвучало тихо, но твердо. - Ты мне не нужен. Вздрогнул. Знал, что ложь. Ждал подобного. Но все равно готов не оказался. Шаг вперед. Максвелл все еще не двигается. - Я же сказал, уходи. Упрямство никогда не было слабой стороной Дориана. - А я сказал, что не уйду. - Зачем я тебе? - и невысказанное вслух, но все равно услышанное «теперь». - Думаешь, эта мелочь, - Дориан еще с секунду смотрит на пустоту на месте левой кисти, а потом впивается взглядом в его затылок, - изменит мое к тебе отношение? И ответ без раздумий: - Да, - а вот это ударило. Больно. Врезалось в уши и ледяным комком прошлось вдоль позвоночника. Дориан выдохнул. - Так, значит, ты обо мне думаешь... Расстояние в несколько шагов — чушь, когда обида, злоба, страх не за себя и отчаянное желание достучаться. Пробиться через панцирь, в который аматус заковал себя от всего мира. От него заковал. Максвелл не ожидал. Не ожидал, что его развернут лицом к себе резким властным жестом. Не ждал такой ярости во взгляде серых глаз. Не ждал, что в челюсть прилетит внезапно очень ощутимо и болезненно кулак. Голову повело в сторону, в глазах заплясали пятна. Боль отрезвляла, знал Максвелл. Немного приводила мысли в порядок, знал Дориан. Затем Тревелиан почти с ужасом наблюдает, как смуглые руки резко хватают остаток от его левой руки, поднимают выше, и великолепные губы Дориана прижимаются к этому поцелуем сквозь ткань одежды. Серые глаза сверкают в темноте. - Идиот, - поцелуй чуть выше конца обрубка. - Как смеешь ты после всего так думать, - еще один в плечо. Максвелл не мог издать ни звука. Не мог двинуться. - Мне плевать, сколько у тебя рук, - оттягивает ворот камзола и целует чуть выше ключицы, - сколько пальцев, - практически укус в шею, ощутить губами бешеный пульс, и Максвелл резко выдыхает. Дориан отстраняется, и вдруг очень медленно и аккуратно, будто пугаясь, что оттолкнут, обнимает его за талию и прижимает к себе одурительно близко, не отрывает взгляда, практически касается своим носом его. И вдруг улыбается. Хитро, как только он умел, и у Максвелла куда-то пропадает фантомная боль в уничтоженной руке. - Думаю, мои руки достаточно умелы, чтобы нам не было скучно. Как считаешь, аматус? Максвелл жмурится, не силах больше смотреть, не в силах больше стоять, убеждать кого-то, казаться сильным. Колени подкашиваются, но руки Дориана держат крепко. И бывший Инквизитор, спаситель Тедаса, легенда и герой сдается, обмякает в таких нужных ему объятиях, склоняет голову и утыкается носом в смуглую шею. - Все хорошо, - слышит он тихий шепот и медленно, робко обнимает здоровой рукой в ответ. - Ты не избавишься от прекрасного меня так легко. Максвелл вдруг фыркает и тихо смеется. - Я рад этому. И Дориан облегченно вздыхает. Это не последний раз, когда ему придется так его убеждать. Но он будет делать это столько, сколько придется.
Дориан не замолкает ни на секунду, пока Аддар тщательно расправляется с каждой блестящей застежкой, каждым тугим ремешком — шутит, белозубо ухмыляется, смеется, запрокидывая голову и подставляя взгляду смуглую шею. Дрожь на кончиках пальцев и лихорадочный блеск в глазах выдают его, но Адаар умеет промолчать, когда нужно — Шокракар уверял, что это дар, доставшийся от любого из богов в извинение за мрачную рожу.
Дориан стонет, когда Адаар целует его бедра, вздрагивает от прикосновения шершавого языка, обхватывает ладонью рог, но направлять не пытается — и жарко вспыхивает румянцем, когда Адаар делает простенький, обыденный комплимент, встретившись с ним взглядом.
— Я не уверен, какую картину собой представляю, — говорит Дориан с неловким торопливым смешком. — Не то весьма патриотичную — все-таки ты лобызаешь мне колени, не то — напротив...
Адаар фыркает.
— На твоем месте, магистерский сыночек, я бы поменьше трепался об Империуме, — говорит он, добавляя в голос рычащих ноток. — Ты, может, не знаешь, но нас, кунари, легко разозлить — а злить того, кто тебя вдвое выше и втрое сильней...
Уголки губ Дориана начинают подрагивать, он приподнимается на локтях, смотрит игриво и возбужденно, без былой нервозности, и заявляет:
— Если планируешь получить выкуп, учти: тронешь меня хоть одним когтистым пальцем, и отец встретит тебя не звоном монет, а хорошим заклинанием.
— Я тебя, имперчик, трону не только пальцем, и не только там, где ты подумал! — обещает Адаар, подхватывает Дориана под колено, прижимая его к груди, и звонко хлопает ладонью по ягодице — глаза у Дориана забавно округляются, а вот член бесхитростно прижимается к животу.
Еще Шокракар всегда говорил: "Ты, Адаар, как хороший эль — умеешь заставить расслабиться".
- Они ведут в самые отдаленные уголки мира, - вещала Морриган, и ее золотые глаза сияли, - и более того - в иные миры, иные времена. Херня полная, если спросите мнение Фарена Броски. - Свет мой зеркальце, скажи, - мурлыкала какая-то яркая блондинка, изгибаясь перед зеркалом в эффектных позах, - всех ли на свете я прекрасней? Морриган, конечно, предупреждала его: легче легкого заблудиться в лабиринте элювианов и, польстившись на чудеса иных миров, забыть о своей изначальной цели, превратиться в вечного странника. Блондинка за стеклом слегка прогнулась в пояснице. - Ништяк, - не удержался Броска и наполовину высунулся из рамы: – Жопа только жирновата… или это так свет падает, не пойму? Дай пощупать. Блондинка завизжала.
ГФ (желательно маг) в Скайхолде одновременно с Морриган, Хоуком и Страудом/Логейном/Алистером. Взаимные разборки, выяснение недовыясненных отношений, старые счёты и банальное любопытство, Каллен как одна из сторон конфликта или попытки привлечь его на одну из сторон.
— Мам, ну зачем опять носишь дяде корзину еды? Он ей пойдет расплачиваться к Лусине, еще и напьется после этого. Хочешь я тогда ее понесу? — Нет, милый, я справлюсь, — с виноватой улыбкой пробормотала Лиандра. — Мам, ну правда, не стоит он того. Он разорил нашу семью, он почти продал нас в рабство, он... — Не говори так об... отце, — последнее слово явно вырвалось у нее против воли. Виноватые рыдания матери не давали воину высказать шок и боль. Гаррет отвернулся. Выдохнул. Бетани — Страж, и настолько ужасная участь ей из-за него не грозит. Уж он всегда думал о последствиях.
- Мне нужно немедленно попасть к наместнику, - слышит Варрик, и его сердце, вместе со всеми потрохами, сладко сжимается внутри. - Наместник никого не принимает сегодня, - старается за дубовой дверью секретарь. - А наземник, принимает? – ехидно интересуется голос монны Хоук. - Какой наземник? – переспрашивает секретарь. - Наземник, который у вас тут наместник, - серьезно отвечает монна, - или наместник из наземников, можно так сказать. Это гном такой подземный, который вылез из-под горы и стал наземником и наместником Киркволла. Не одновременно стал. Наместником стал чуть позже. Он не мог бы стать наместником, не стань наземником. - Не принимают они, - категорично заявляет секретарь и, судя по звукам, телом перегораживает дверь в кабинет. Варрик откровенно наслаждается, барабаня пальцами по столу. Секретарь гениален, конечно: не узнать в лицо Защитницу это одно, но не пропустить в кабинет ураган в ее лице – это надо быть мастером своего дела.
Бутылка. Еще одна. И еще. Опыт в гулянках сейчас был ненавидим до скрежета зубов. Забыться оказалось слишком трудоемким процессом. — Вот он, мой любимый гном. Она сидит на стуле рядом, закинув ноги на стол и усмехаясь, прокручивает в руках маленький нож, лезвие мелькает меж пальцев, отсвечивает танцующими бликами. Варрик мотает головой и хмурится, с громким стуком ставит опустевшую кружку на пол. — Ты не должна быть здесь. — Но я здесь. — Ты осталась в Тени. Хоук лукаво усмехается и смотрит из-под полуприкрытых ресниц. — Ты так хочешь, чтобы это было правдой? — Ты в моей голове. — Говорить трудно, язык заплетается, а Хоук реальнее, чем весь Скайхолд вокруг него. — Ты знаешь, что никогда не хотел. — Тогда почему бы мне не побыть здесь? Забыться слишком трудно, почти невозможно, но Варрик старается. Он все еще видит, как фигура в темно-красной броне Защитника исчезает за закрытым Разрывом. Хоук покачивает ногой и насвистывает какую-то знакомую глупую мелодию, продолжает играть с ножом. На ней нет кровоточащих ран, она не идет умирать. — Я достаточно пьян, чтобы ты смогла удержать карты? Заливистый смех, звенящий в ушах, отпечатками остается в душе. — Еще кружка, и партия будет за мной. И Варрик наливает себе еще одну.
Вино разольется рекой по столешнице, окрасив прожилки в багрово-унылое, остатки внутри, бесноватые, плещутся, пытаясь согреть омерзительно-стылое. Лицо твое в грубых, заплетшихся трещинах, лицо на стене, дотянись - и развеется, напомнив о том, что грядущее вечное пройдет без тебя, что впустую надеяться. В тенях - силуэт, в голове - голос слышится, прикрыть бы глаза - тоже ты, под ресницами, лицо размывается, блекнет, колышется, в одно не собрать, разлетится крупицами. Молчать, вспоминать, лить вино в одиночестве, склонясь над трусливо невскрытыми письмами, и помнить о том, о чем помнить не хочется, и зубы до боли, до скрежета стискивать. Хоук, как ты, скажи? Чем там пахнет, как дышится? И как там, в Тени, с антиванскими винами? Какие там новости? Книги? Что слышится? Какими Завеса стращает картинами? У нас все по-старому… Демоны, демоны, и снова они, мне не ляпнуть бы грубого. Эй, Хоук. Возвращайся, дружище, ты сделана из теста другого, чтоб так вот… по-глупому...
Варрик, Хоук. Варрик приезжает к Хоуку в Вейсхаупт. "Лучик света во тьме".
Пишет Гость:
Смысла в анонимности не вижу ибо имя палит моего ГГ, но пусть будет, а за возможные анахронизмы прошу прощения. И да: хэдканоны в массы.
Исполнение №1, 114 словИсполнение №1, 114 слов Из спальни Стража-констебля раздавались почти булькающие хрипы. — Варрик? — тихо прикрыл дверь в комнату кузины Хоук, — Я опять нужен?.. Тетрас вместо ответа кивнул в сторону лестницы: пойдем, поговорим. — Как она? — друг начал с самого тревожащего. — Мечется, пытается не кричать. А следов пробудившейся скверны нигде нет. Как очнется — просит приглядеть за детьми. Помогу, конечно. Но те эльфийка с орзаммарцем, помнишь? Те туда же. Так зачем приехал? — Оказалось, что наш "божок" на всех Стражей перекинулся. Инквизитор меня не пускала все... Смекаешь, к чему я? "Нет... Она выдержит... Сможет..." — пронеслось в голове у Денхольда. — Варрик, — с облегчением улыбнулся он, — ты лучик света в тьме. Ибо в Солону я верю.
— Что ты делаешь?! Варрику даже не надо поворачивать голову к Хоуку, чтобы узнать его выражение лица. Шок. Гнев. Страх за друга. Отчаянная решимость. Каждая эмоция пробивается через скорлупу Защитника Киркволла и выдает с головой Гаррета Хоука. Варрик на автомате перезаряжает арбалет, вскидывает на плечо и с ухмылкой прицеливается в то, что, по его мнению, должно быть слабым местом огромного монстра. Глаз это или что-то похуже, знать совершенно не хотелось. — Думаешь, я пропущу такую отличную идею для истории? — бросает он и фыркает. Истории, которую, скорее всего, он никогда не сможет воплотить на бумаге. Хоук открывает рот — собирается возражать и все же переубедить, пусть даже насильно взять за шкирку и вытолкнуть через гребаный разрыв. И тут Варрик смотрит на него. — Рядом с великим Защитником всегда был его скромный лучший друг гном. Не читал мою книгу, что ли? И усмехается. Хоук замирает, хмурится с секунду, но монстр позади не дает о себе забыть надолго. Гаррет закрывает глаза на миг, затем распахивает и расплывается в ухмылке. Ухмылке Гаррета Хоука. — Доверяю тебе с Бьянкой спину. Как всегда доверял. И он отворачивается в монстру.
Скорее всего, он никогда не выпустит эту историю. Ну и пусть. Зато увидит эту историю сам. «И Защитник вскинул свое оружие, с уверенностью устремляясь к чудовищу...»
Варрик, Хоук, пост-Инквизиция. Хоук рвется помочь другу восстановить Киркволл, но это же Хоук. "Хоук! Если действительно хочешь помочь - не мешай!". Н+
— Три драки на улицах. Довольный кивок. Шелест бумаги. — Двадцать связанных якобы работорговцев с запиской «Арестуйте нас» обнаружены на утреннем обходе крепости. Ухмылка. Почесывает щетинистый подбородок. — Взорванный склад в порту. Пожимает плечами. — Контрабанда лириума. Ребята отказались поболтать по душам и сразу почему-то драться полезли. Варрик закрыл глаза и с силой сжал пальцами переносицу. — Но взрывать зачем?! Хоук неопределенно махнул рукой. — Издержки. — А с оствикским послом что случилось, что он практически сбежал из города?! Гаррет нахмурился. — Ничего! Я всего лишь рассказал ему пару историй… — Каких? — Ну, помнишь, та ситуация с делегацией из Орлея… — О нет. — Он оказался очень ранимым. Варрик с трудом сдержался от страдальческого стона. — Так. Хоук. Я тебя обожаю, ты знаешь. Но если действительно хочешь помочь — не мешай! Хоук, кажется, собирался обидеться. Свел брови домиком и состроил огромные печальные глаза. Не у Фенриса ли научился? — Ладно, — новый наместник обреченно вздохнул. — С бандитами и работорговцами можешь разбираться сам. И Гаррет засиял, будто ему только что подарили целый погреб с вином.