— Нет в мире справедливости, — грустно вздохнул Хоук, разглядывая кружку пива. — Я так старался, а ты меня за весь вечер ни разу не поцеловал. — Почему это меня нет? — маг от возмущения засветился. — Я есть, я очень огорчён вашим вялотекущим романчиком, мне скучно наблюдать за отсутствием действия и сейчас я тебе продиктую кое-что интересненькое. Садись, записывай. Правило первое — чтобы соблазнить мага, одержимого идеями революции, нужно... М-да. Правило первое — нужно перестать так на меня таращиться. — А ты вообще кто? — Я? Справедливость, об отсутствии которой ты так сокрушался. И теперь я буду тебе постоянно давать мудрые советы по соблазнению Андерса. URL комментария
«Тебе не кажется, что это отвратительно?» — так спрашивал Справедливость о поцелуях. «Радоваться мёртвым цветам? Есть в этом нечто извращённое», — говорил Справедливость о букетах. «Ты опять отвлекаешься на этих существ, а они ведь даже неразумны», — ворчал Справеливость о кошках, заполнивших лечебницу. Но всё это ещё можно было терпеть — Андерс давно уже привык не прерывать поцелуя, не отстранять протянутый букет, не шарахаться от очередного подаренного котёнка только из-за претензий Справедливости, но... Но вот когда дух начал задавать вопросы о смысле секса, причём непосредственно во время секса, Андерс понял, что дальше так продолжаться не может. И взялся за изготовление бомбы. По его расчётам взрыв Церкви должен был отвлечь Справедливость от личной жизни. Жаль только, что Справедливость был сущностью очень разноплановой и дотошной. И вполне успевал комментировать и то, и другое.
«Это не кот», — мрачно сообщил Справедливость. Хоук открыл глаза, когда ласково чесавшие его за ушами пальцы Андерса замерли, и вопросительно посмотрел на друга. Тот покачал головой и вымученно улыбнулся. Дух был прав, это был не кот... Кота можно было бы потеребить, почесать пузо... «Ну так почеши,» — раздражённо изрёк дух. То, сколько времени Андерс тратил на пустые мечтания, он полагал почти преступлением. А если выяснялось, что в это время случилось что-нибудь, что Справедливость полагал должным предотвратить... Из формулировки исчезало слово «почти». «Я совершенно перестаю понимать, что вы, люди, понимаете под дружбой», — пожаловался Справедливость. Андерс глубоко вздохнул, вытер ладонь подвернувшимся куском бинта и поплотнее завернулся в дырявое покрывало, стараясь свернуться клубочком. Он и сам знал, что это неправильно. Но думать, что Хоук считает его всего лишь хорошим другом, и осмеливаться только на вполне невинные жесты вроде прикосновения к плечу или почёсывания за ушами, было невыносимо. Особенно когда Гаррет так сладко жмурился, с легкомысленной усмешкой подставляясь его пальцам... «Да пойди и сделай уже что-нибудь» — обречённо сказал Справедливость. «Эй, я не это имел в виду!» — ошарашенно заметил дух. Андерс не обратил на него ни малейшего внимания: он наконец-то целовал Хоука, и тот ему отвечал.
— Не понимаю! Не могу понять, кто ему нужен? Он смотрит на меня с восхищением, а держит себя так, словно я недостойна его, прекрасного принца Ваэля! — Хоук раздраженно металась по комнате — туда-сюда, туда-сюда, словно взбешенная кошка. Только что хвостом по бокам не била. — Ему нужна принцесса? Нежное создание в розовом платье с оборками? Я ношу доспехи, а не платья, а розовое надевала в последний раз на свое пятнадцатилетие. Оно так чудесно оттеняло мои прыщи, что я возненавидела этот цвет навсегда! — Андрасте была рабыней, воином и варваркой к тому же. Ее иногда называют «Нежной невестой Создателя», но не думаю, что она носила оборки… — Авелин! Ну при чем здесь?.. — Открой глаза, Хоук. В его сердце ты соперничаешь не с изысканными старкхевенскими аристократками. Хотя Себастьян еще не принес обетов, он всецело предан Андрасте. — О нет… Соперничать со святой за своего мужчину? Только я могла влипнуть в такую историю! — Поверь моему опыту, Хоук… — Твоему опыту, Авелин? — Умолкни, и послушай! Да опыт у меня невелик, но Уэсли, если ты помнишь, был воином Церкви. Он любил Андрасте, любил всем сердцем, и я быстро поняла, что соперничать с ней у меня не получится. — И как же…? — Я не соперничала. Андрасте получила своего воина, а я — своего мужа. И тебе нельзя сражаться со святой. Так ты только оттолкнешь Ваэля. Займи свое — только свое место. Место любимой женщины.
Алистер очнулся полуголый, в холодной клетке из стальных решеток. Друг и соратник все еще был в отключке, распластавшись на каменном полу. Несмотря на незавидное положение, страж был даже рад перспективе, что можно немного передохнуть от событий минувших месяцев и просто поразмыслить. Близилось Собрание Земель, где ему придется сделать самый сложный выбор в своей жизни. Стражник мирно посапывал на стуле в дальнем конце помещения, Махариэль все так же размеренно и чуть хрипло дышал, спасая свой разум в забытьи Тени… — Знаешь, — начал было наследник трона, чуть придвинувшись к решетке, разделявшей камеры, — Я давно перестал видеть свет. Наверно это произошло после смерти Дункана, который стал для меня не просто наставником, а кем-то большим. Он был непреклонен, строг, решителен и непостижим для меня, но он научил меня многому. — Потрескивание факела ненадолго отвлекло Алистера, повисла пауза. — Это было не так, как в Церкви. Они говорили мне: «Дитя, во всём можно увидеть солнечный свет». И я видел. Сквозь прицел арбалета, в отражении своего клинка, в бликах начищенных доспехов. Мне нравилось отдавать власть решений в другие руки. До того как я встретил тебя… — Бастард прислонился лбом к решетке и прикрыл глаза, переходя на шепот. — Но только ты показал мне радость свободы… *** Махариэль все это время лежал тихо, стараясь не подать вида, что уже пребывает в сознании…
— Не понял, — озадаченно протянул Карвер, почесывая шлем. — А это точно… ммм… так должно было быть? — вторила ему Бетани, нервно покусывая губы. Лиандра ничего не сказала, только прижала к глазам платок, роль которого играл край мантии Флемет и завела: — О, Гаррет, мой старший, мой любимый сын, почему ты погиб столь рано? Так, подождите… Гаррет? — Вот и я о чем, — пробормотал Карвер, рассматривая лужу крови, в которой плавало тело старшего брата. — И что теперь будет? — Опять этот геймер кривую пиратку скачал, — загадочно бормотала Флемет. — Вот урод, говорили же — не лезь на сайты сомнительного содержания.
— Сы-ы-ын! — протяжно взвыла Леандра, бросаясь на колени перед бездыханным телом Гаррета Хоука, своего старшего сына и подающего большие надежды мага. Бетани опустилась на землю со смертельно бледным лицом, не смея поверить в произошедшее. На лице Авелин отражалась неподдельная скорбь. Флемет взирала на развернувшуюся перед ней драму с некоторым равнодушием. Чего за века не навидаешься. И только Карвер счастливо улыбался. «Теперь я главный», — думал он.
Карвер/ф!Хоук. Каким-то удивительным образом (обоснуй, пожалуйста) брат и сестра узнали, что они совсем не родственники. Что в принципе заметно, даже на первый взгляд (автор заявки вспоминает о зеленоглазой блондинке Хоукше из редактора, у которой брат остается дефолтным). Реплики в стиле "я знал! Ну теперь все! Сейчас ты у меня получишь!" желательно юмор, романтик, соперничество, ХЭ.
— Как же мне надоело таскаться за тобой по сточным канавам, — зло сплюнул Карвер, споткнувшись об очередную крысу. — И зачем мы ходили в это поместье? Жирку все равно не хватит, чтобы жить там. — Заткнись, — отрезала Мариан. После зачистки имения от работорговцев она была явно не в духе. Некоторое время шли молча, на очередном повороте Мариан остановилась и обернулась к брату. На лице её не было прежней мрачной мины — скорее, она выглядела смущённой. — Вот. Прочти-ка, — девушка подала Карверу стопку писем — ту самую, которую нашла в сундуке вместе с документами на имение.— Да не здесь, дурень, — раздражённо бросила Мариан, выхватывая письма обратно, — Вот. «…Мариан растёт смышлёной девочкой и очень любит близнецов. Я уверен, что проблем не будет — все мы дети Создателя. Не мог же я бросить малышку одну посреди выжженной деревни. Она станет отличной старшей сестрой. Она уже называет меня папой…» — …Что это? — обалдело произнёс Карвер. — Это… это значит… — Это значит, что никакие мы с тобой не брат и сестра. — закончила Мариан. Карверу, видимо, требовалось время, чтобы переварить услышанное. Он смотрел на сестру несколько рассредоточенным взглядом, потом резко выпалил: — Ха! А я знал! Всегда знал, что ты не родная нам. Ну все! Теперь ты у меня получишь! — Да заткнись уже, идиот. Там и продолжение есть.
«…близнецов мы подобрали совсем маленькими — они никогда не знали иной жизни. Неисповедимы пути Создателя…» …Молчание длилось больше обычного. — А ты симпатичная, Мариан, — сказал наконец Карвер.
Карвер хотел бы не знать, что с ним происходит. Не понимать. Думать, что это нормально... К сожалению, он знает. – Карви, всё в порядке? – спрашивает Мариан, заглядывает в глаза. «Нет. Не в порядке», – думает Карвер. – Да, всё отлично, – говорит он.
Ночью ему снятся глаза Мариан – ярко-зелёные, заботливые, тёплые. Мариан смеётся и кормит его спелыми ягодами. Сок ручейком сбегает с её чувственных губ, течёт по подбородку, по тонкой шее, струится по ключице и наконец доходит до полной груди... Карвер просыпается и снова хочет умереть со стыда.
– Карвер, брат?.. – произносит Мариан на следующий день. – Ты ничего не говоришь мне... Но я чувствую, что-то не так... – Всё в порядке, – повторяет Карвер и, помедлив, добавляет: – сестра. Мариан отходит, качает головой. Беспокоится.
Потом с ним говорит Бетани. Позже – мама. Карверу кажется: все знают, что творится у него в голове. Все видят, как он смотрит на Мариан. Вот та старушка, почему она так покосилась на них? Она точно поняла!..
Карвер не знает, что делать.
«Я извращенец, – думает он. – Такие, как я, не должны жить». Карверу часто слышит от окружающих: «Это всё юношеский максимализм». Во многом они правы. Но сейчас Карверу кажется, что он поступил бы так и в тридцать, и в сорок. Потому что лучше мать будет переживать, что её сын мёртв, чем что он извращенец. Карвер мылит верёвку.
Мариан сидит на заборе около дома. За спиной – дом, сарай... Хоуки неплохо устроились в Лоттеринге. Недавно прошёл дождь, всюду лужи. Мариан привычно бросает взгляд на своё отражение: зелёные глаза, высокие скулы, широкий рот... Дыханье Создателя, да как можно было не догадаться?! Прошло полгода с тех пор, как мама всё рассказала ей. Мариан наткнулась в каком-то ящике на красивый амулет и спросила у матери, откуда он. А Лиандра ответила, что этот амулет был при Мариан, когда они нашли её. И что отец решил сказать правду, когда Мариан сама найдёт амулет. «Надо было прятать лучше», – сказала Лиандра. Сначала Мариан очень переживала. Потом – успокоилась. Они решили не говорить правду близнецам. Зачем? Это ничего не изменит, и они всегда останутся для неё братом и сестрой... Сейчас Мариан думает, что это было правильным решением. Карвер и так смотрит на неё, как на врага. Пока он считает, что Мариан – его сестра, хоть сдерживается, а если узнает, что они ещё и не родные, то вообще в глотку вцепится. Мариан вздыхает. Она очень любит брата – даже если он ей вовсе не брат. Карвер ведь замечательный парень. Он вырастет превосходным воином. Карвер... – Карвер!! – доносится из сарая надрывный крик матери.
Мама вьётся вокруг, не отпускает от себя. Иногда приходит Бетани, плачет. Будто от её слёз станет легче! Теперь вот Мариан. Совсем здорово. – Ну и? Голос сестры резкий, холодный. Карвер молчит. – Если случилось что-то серьёзное, то расскажи, мы справимся вместе. Но если ты сделал это из-за какой-то чепухи... – Мариан сжимает кулак. Карвер молча разворачивает стул и садится к ней спиной. Мариан вздыхает. – Карви, думаешь мне не хотелось покончить с собой? – голос сестры становится мягким. Карвер фыркает. – Я не хотела говорить, но может, хоть так поймёшь. – Просто уйди, ладно? – Карвер говорит тихо, устало. Вид у него разбитый, на шее следы от верёвки. – Полгода назад мама призналась, что я не их дочь. Представляешь? Подбросили под дверь, как в каком-нибудь романе. Я чувствовала, будто меня предали. Я... Карвер вскакивает со стула. Разворачивается. – Ты... не родная?! То есть, ты мне не сестра?! Мариан ошарашенно кивает: глаза у брата совершенно безумные. Карвер вздыхает-полувсхлипывает. – Я знал! Я знал!! Я нормальный! И это всё, что интересует его сейчас. Может быть, у них с Мариан не сложится. Может, она скажет, что относится к нему, как к брату... Это неважно. Он нормальный. Он любит постороннюю девушку, а не свою сестру. Он нормальный. Он не извращенец. Он может жить.
Мама вьётся вокруг, не отпускает от себя. Иногда приходит Бетани, плачет. Будто от её слёз станет легче! Теперь вот Мариан. Совсем здорово. — Ну и? Голос сестры резкий, холодный. Карвер молчит. — Если случилось что-то серьёзное, то расскажи, мы справимся вместе. Но если ты сделал это из-за какой-то чепухи… — Мариан сжимает кулак. Карвер молча разворачивает стул и садится к ней спиной. Мариан вздыхает. — Карви, думаешь мне не хотелось покончить с собой? — голос сестры становится мягким. Карвер фыркает. — Я не собиралась говорить, но может, хоть так поймёшь. — Просто уйди, ладно? — Карвер говорит тихо, устало. Вид у него разбитый, на шее следы от верёвки. — Полгода назад мама призналась, что я не их дочь. Представляешь? Подбросили под дверь, как в каком-нибудь романе. Я чувствовала, будто меня предали. Я… Карвер вскакивает со стула. Разворачивается. — Ты… не родная?! То есть, ты мне не сестра?! Мариан ошарашенно кивает: глаза у брата совершенно безумные. Карвер вздыхает-полувсхлипывает. — Я знал! Я знал! Я нормальный! И это всё, что интересует его сейчас. Может быть, у них с Мариан не сложится. Может, она скажет, что относится к нему, как к брату… Это неважно. Он нормальный. Он любит постороннюю девушку, а не свою сестру. Он нормальный. Он не извращенец. Он может жить.
— Карвер, ты вообще помнишь, что у тебя две сестры? — спрашивает Лиандра. Бетани обиженно молчит. Мариан вскидывает брови. Карвер подкидывает на ладони мешочек с оставшимися деньгами, широко улыбается и выходит из комнаты. Мариан удивлённо качает головой. Подумать только, Карви — малыш Карви, который совсем недавно крысился на каждое её слово! — принёс ей цветы. Почему ей, а не Бетани? Между близнецами отношения всегда были гораздо более тёплыми… Наверное, её разговор после того случая и вправду помог. По крайней мере, Карвер больше не пытался покончить с собой, да и вообще — как-то повеселел, на работу вон устроился. Короче, больше не дурил. Мариан объясняет произошедшее матери и сестре, и те облегчённо вздыхают: главное, что Карвер в порядке; конечно, пусть задаривает Мари цветами и сладостями, она это заслужила, спасла нашего мальчика. А Карвер стоит на крыльце и снова улыбается. Эти деньги он отложит, а со следующей получки можно будет купить огро-о-омный букет. А там уж — попробовать признаться в чувствах.
Причин тишины в доме Гамлена в Нижнем городе было несколько. Отсутствие самого Гамлена и его сестры дома из-за похода на рынок за продуктами, напряжение неподвижного пса, не сводящего взгляда с рыжеволосой хозяйки и молчание этой же рыжей и её брата.
Ну. «Когда-то» брата.
Карвер молчит долго. Очень. И пристально рассматривает Мариан. Глаза. Губы. Шея. Завязки рубахи на груди… Ещё он вдыхает её запах – почему-то она пахнет яблоками.
— Каждый день, — начинает он, поднимаясь со стула и сминая в ладони какие-то бумаги, — каждый долбанный день я постоянно слышал поучения в стиле «Мариан – твоя старшая сестра», «Как ты разговариваешь с сестрой?», «Слушайся сестру, она умнее», «Проявляй уважение к старшей сестре». Но будь я проклят… — Карвер окончательно смял бумаги и отшвырнул их в угол, медленно, но уверенно двигаясь по направлению к Мариан.
— Карв… эй, да ты чего… — залепетала та, тоже вскочив со стула и начиная пятиться к стене.
— Но будь я проклят: я знал! Не мог же я к родной… А, к демонам! Сейчас ты у меня получишь!
***
— Маме – ни слова. — Бурчит в который раз Мариан, натягивая рубаху через голову.
— А я и не думал, — откликается довольный Карвер, бросая взгляд на голые ноги неродной сестры.
— Нет, Хоук, я тебя глубоко уважаю, я даже всё понимаю, но ты точно уверен, что твой вопль: «Да ноги моей больше на этой вашей Расколотой горе не будет» означал именно то, что я должен буду тащить тебя на руках по всем тропам? — грустно полюбопытствовал Фенрис, разглядывая удобно устроившегося на его руках разбойника и прикидывая, а не споткнуться ли ненароком во-он у той симпатичной расщелины, случайно уронив свою ношу в пропасть. — Но мы же друзья и должны протягивать друг другу руку помощи… Крыть было нечем, хотя пока что руку Хоук эльфу отнюдь не протягивал, а оттягивал всем своим весом.
— Фенрис. — А? — Тебе удобно, Фенрис? — Чего? А… нет. — Тебя не мутит? — Нет. — В глазах не плывет? — Нет… не знаю. Здесь темно. Или я ослеп? Но что-то качает. — Это я качаюсь. Я уже битый час кружу по этим тоннелям, а ты изволишь прохлаждаться. Это ж надо, при такой роскошной подсветке суметь споткнуться о какой-то там камень и в полете стукнуться головой. Тоже мне великий воин. Кстати, ты себе макушку-таки рассек. — Да? — рука в латной перчатке нащупала аккуратно наложенные швы. — Да, — говорю я, пытаясь вложить в одно это слово побольше яда, — Может уже сам пойдешь? — Не уверен. Голова тяжелая. — Да, ты весь вообще-то тяжелый. А тебя не смущает, что тебя тащит парень, который в полтора раза легче тебя самого. — Ты очень сильный, Хоук. — Да, я не к тому. Я сейчас упаду. — Падай. Полежим немного. — Нет, ты все-таки хорошо стукнулся. Обещаю, что мы полежим обязательно, но не здесь. Спустя полчаса: — Фенрис? — А? — Тебе удобно, Фенрис?
Мерил Хоук медленно и осторожно шагала вдоль очередного провала на тропах Расколотой горы. — Фенрис, ты благородный идиот! Друг называется! Когда выскочили эти пауки с ядом паралича — гордо закрыл меня своей не очень широкой грудью. Идиот! Спас, называется! Теперь мне его тащить, а ведь могла и я лежать у него в руках по дороге домой...
— В какой руке? — Варрик хитро смотрит на Хоук, пряча оба кулака за спиной. Хоук озадачена. Что это? Подарок? Но никого праздника нет. Очередной фокус? Мариан склоняется к этому варианту. — А что будет, если я угадаю? — Получишь подарок. — А если нет? — Ну… — тянет Варрик, — я тебя поцелую. — Значит так… — Хоук в задумчивости касается указательным пальцем подбородка. За спиной гнома стоит массивный шкаф с отполированными до зеркального блеска дверцами, и Мариан уже последние две минуты созерцает «в какой руке». В голове женщины зреет коварный план. — В левой! — выпаливает она, указывая на соответствующее плечо Тетраса. — Нееет, — довольный Варрик извлекает обе руки из-за спины и демонстрирует пустую левую и правую с, зажатым в ней, узорчатым кинжальчиком. — Вот я тебя и обманул. Целуй меня. — О, конечно, — мурлыкает Хоук, наклоняясь к гному и кладя руки ему на плечи. — Ты меня обманул.
«Гном не рассказывает настоящей правды об отношениях с Хоук», — думает Кассандра, раздраженно постукивает пальцами по обложке тяжелого фолианта, меряет Варрика злым сумрачным взглядом, прикидывая, как же заставить проклятого гнома разговориться, как вырвать из него необходимые сведения. «Я никогда не расскажу тебе ВСЕЙ правды, Искательница. Пусть в памяти людей Хоук останется благородной и справедливой героиней», — думает Варрик, как всегда, беспечно усмехаясь в ответ на злость Кассандры и молясь всем богам, чтобы умение виртуозно врать не подвело его и в этот раз. «Проклятый болтун». «Ты был прав, Блондинчик — люди глупы и глотают любую ложь, если они хотят верить в нее».
Оглушающая тишина повисла над лагерем; отчётливо был слышен шум крыльев пролетевшей стрекозы. Защитник перебирал в голове заклинания, думая, как бы охватить большее пространство, не задев своих. Его брат поигрывал мускулами, заносчиво глядя на пока ещё невозмутимых стражников. Это выглядело забавно, но стоящему рядом эльфу даже не пришло в голову отпустить едкий комментарий по этому поводу. Фенрис молча сжимал рукоять двуручника с нечитаемым выражением лица. Он готовился биться до последнего. — Ну, так что? — Мерриль шагнула ближе к низкому трону, недоумённо покосилась на трёх замерших от ужаса мужчин, пожала плечами и заискивающе улыбнулась рогатому гиганту. — Ты не могла бы повторить свою просьбу ещё раз? — медленно ровным голосом попросил Аришок. — Покатай меня, большая черепаха, — эльфийка произнесла это почти по слогам, сопровождая слова взглядом некормленого котёнка, которому показали миску молока. Предводитель кунари встал, выпрямляясь во весь рост. Фенрис неуловимо-быстро шагнул вперёд, гадая, успеет ли вытянуть их сумасшедшую из-под удара. Братья стали спина к спине. — Черепахи, они большие, надёжные, бронированные… Как ты. Я видела! — до Мерриль дошло, что-то не так. Она решила пояснить свои слова, невинно хлопая ресницами. После последней битвы случалось ещё множество странных, опасных и даже невероятных приключений. Но об этом Хоук рассказывал с особым удовольствием. Потому что никто никогда больше не видел целый лагерь хохочущих кунари. Улыбку себе позволил даже Аришок, поняв, что приступ солдатского веселья не остановит и воля Кун. — Ты сама об этом просила, бас’сарребас, — напомнил он, одним движением усаживая эльфийку себе на плечо. Мерриль счастливо кивнула.
— Покатай меня, большая черепаха, — говорит Мерриль.
А Хоук бледнеет. Ладно бы она это сказала где-нибудь в таверне, на рынке, в эльфинаже. Так ведь, нет! Ей надо было это сказать именно там, где эта фраза звучала как похабная солдатская песня в покоях Преподобной. Впрочем, такие вещи для долийки было нормой. В первое же их посещение лагеря кунари, она спросила: «А что будет, если пощекотать одного из них». Хоук, тогда промолчал, удержавшись бросить: «Валяй!» .
Но сейчас было не до шуток. Разговор выдался напряженный, и Аришок наверняка не пожелает исполнить маленькую просьбу сумасшедшей эльфийки.
— Покатай меня, большая черепаха, — повторяет упрямо та и делает шаг вперед, будто не осознавая опасности. Как и следовало ожидать, мрачные карашоки как один подались ей навстречу, ощетиниваясь оружием. Хоук готов в любой момент броситься вперед, чтобы оттащить, прикрыть подругу, зная, что со спину его защитят верные два меча — Карвер и Фенрис. Вот уже слышится шелест вынимаемых из ножен двуручников.
Атмосфера накаляется, но Аришок невозмутим. Он склоняет голову на бок и смотрит на Хоука:
— Мессир Хоук, ваша баз-сарребаз хочет покататься?
Мерриль оборачивается к Хоуку и быстро и радостно кивает. Маг вздыхает.
Тебе не кажется что Аришок не много странный? — тихо спросил Фенрис у Карвера. — Более чем… — Он такой милый, правда Хоук? — Мерриль, говори тише! Он нас услышит. Фенрис поднялся с камня и еще раз посмотрев на залив, повернулся к Хоук: — Нет, ты мне объясни — зачем мы выполняем ТАКИЕ дурацкие задания? — Он нам доверяет — отрезала Хоук Фенрис снова повернулся к заливу и резко развернувшись пошел в сторону города. — Не могу на это смотреть!
В тихой бухте залива на большой черепахе катался Аришок. Кто же знал, когда он просил об одолжении на заливе, что Аришоку захотелось исполнить мечту детства — покататься на большой черепахе.
После смерти Шеймуса Киркволл звенел от напряжения. Улицы обезлюдели, горожане старались лишний раз не покидать своих домов. Наместник Думар заперся в Крепости и, по слухам, беспробудно пил креплёное, устранившись от правления.
Хоук, мрачно молчавшая всю дорогу до площади, круто развернулась на каблуках: — Так, Фенрис. Походу, ты единственный в городе, кто знает, что творится в голове у кунари. Если, конечно, в городе не объявится Таллис. Сделай что угодно, но узнай. Что. Они. Здесь. Забыли.
Через томительно долгие сутки разгадка явилась сама, матерно обругав Авелин. Через сутки и два часа том Кослуна был у Хоук. Через сутки, два часа и семь минут Фенрис дотронулся до локтя и сказал: — Хоук, давай отойдём на пару слов. Извини, Авелин, мы немного приотстанем.
Эльф приобнял Мариан, словно внезапно возжелав поцеловать магессу. Авелин вздохнула, осуждающе закатила глаза и зашагала вперёд, чтобы не мешать. Однако вместо нежной сцены между Хоук и Фенрисом последовало быстрое объяснение, к чему, с точки зрения Фенриса, приведёт желание Авелин во что бы то ни стало исполнить закон. Хоук кивнула, соглашаясь. Надо было срочно что-то придумать.
— Идём в «Висельник», — отрывисто приказала она, прищурившись и наклонив голову, как упрямый бронто. — Но зачем, Хоук? — Надо!
Фенрис пожал плечами — он уже смирился с тем, что его подруга редко комментировала принятые решения.
В таверне Хоук делала страшные глаза и шептала Варрику, чтобы тот сделал что угодно, но задержал Авелин в «Висильнике». Странно, но это всегда срабатывало.
— Эй, вы, двое, — окликнула она Карвера и Меррилль, воркующих в уголке за кувшинчиком лимонада. Создатель, они действительно пьют воду! — Хорош сюсюкаться, живо за мной. Делайте умные лица, мы сейчас войдём в историю города.
Ей нужен был кто-то представительный в мундире, и Карвер в котте храмовников удивительно вовремя попался под руку.
Вначале всё было замечательно.
Аришок принял из рук Хоук Писание Кослуна, выдержал паузу, во время которой Хоук боялась даже вздохнуть, и громогласно объявил, что исполнит любое её желание. Фенрис изумился. Хоук напряглась, лихорадочно соображая, что она может просить без угрозы для жизни, Карвер честно продолжал делать умное лицо… Зато Меррилль, воспользовавшись паузой, звонко отчеканила: — Господин Большая Черепаха, покатайте меня, пожалуйста. — И пояснила замершим в ужасе товарищам: — Изабелла мне сказала, что «это будет волшебно, покататься на Аришоке, как на большой черепахе».
— Варрик…. — Нет, нет и еще раз повторяю — нет, пиратка, — Варрик поднял ладони в защитном жесте. — Только не начинай снова. — Расскажи мне все, я отстану, — промурлыкала Изабелла. — И мне, — Андерс ухмылялся. — Я бы тоже послушала, — подхватила Авелин. — Так что было между тобой и Защитницей на самом деле? — Ну ладно… — Варрик глубоко вздохнул, обвел всех глазами. — Между мной и Защитницей с первого взгляда что-то возникло… Нечто прочное, сильное и несокрушимое, столь непреодолимое, что даже Бьянка была бессильна помочь мне справиться с этим… И возникало каждый раз, стоило мне посмотреть на Хоук… Все затаили дыхание. — И имя ему было — Карвер, — завершил гном, посмеиваясь.
У Хоук закончились слова. Гордая представительница рода Амелл не могла позволить себе слёз, потому молча кусала губы, глядя то на могучую фигуру кунарийского мага, то на безоблачное небо. Варрик моментально оценил ситуацию, бочком придвинулся к целителю. — Блондинчик, твой выход. Андерс попытался сделать вид, что его тут нет. — За тобой должок. Недошедших храмовников помнишь? — Наглый гном бессовестно ухмылялся. Справедливость внутри отмалчивался. Отступник начал призыв руны паралича.
— Я не умею отращивать рога! — возмущался целитель. — То есть умею, но точно не кунари! Хоук пожала плечами, не слезая с колен всё ещё ошарашенного Кетоджана. Нет. Дело было не в физическом влечении. Просто сжечь себя вместе с этой настырной баз маг не решался. А разбойница вовсю пользовалась наработанной за время странствий ловкостью, ни на секунду не отпуская «жертву». «У Стражницы получилось, и у меня получится», — думала Хоук. Втиснутый в крохотную комнату грязной человеческой таверны, чувствующий себя раздетым без привычного ошейника, кунари молчал, хотя от швов на губах не осталось и следа. Такая помощь была страшнее любых пережитых унижений. — Ты не сможешь стать арварад, — произнёс Кетоджан, когда лечение было закончено. — Считай, что ты умер. Та жизнь закончилась и началась новая. — Хоук смотрела на него с теплотой и решимостью, с которой обычно вырубала полчища врагов. Саирабаз отрицательно качнул головой. Разбойница пожала плечами, удобнее устраиваясь у него на коленях. — Я останусь, — вопреки недавнему жесту ответил кунари. Он слишком привык подчиняться, а та, кто обнимала его сейчас, кажется, имела право на приказы, даже противоречащие воле Кун.
Все чувствовали, что Петрис врёт, поэтому отряд разделился. Хоук и Фенрис пошли на разведку, остальные прикрывали саирабаза.
Увы, Хоук была сильным магом, Фенрис — знал обычаи кунари, но переговорщиками они были… никакими.
— Кунари — больные, — вынесла вердикт Хоук. — Даже храмовники не такие дурные, с теми хоть договориться можно!
— Потому что не надо было говорить в лоб, что ты тоже маг, — упрекнул позже Фенрис, оттирая кровь с шеи. — Разумеется, арваарады на нас напали! Ты для них такой же «саирабаз», как Кетоджан...
— Арварады, сараибазы... Ладно, проехали, — отмахнулась она. — Что теперь делать с этим Кетоджаном, скажи? Отвести обратно к Петрис?
— Не торопись, — посоветовал Фенрис, не отвлеклась от осмотра поясной сумки очередного трупа. — Он наверняка сожжёт себя…
Пальцы женщины дернулись и переломили тонкую золотую проволочки серьги. Тяжелая подвеска сорвалась и упала в песок.
— Что-что? Поясни.
Фенрис пояснил.
Хоук, закипая от гнева, сжимала кулаки так, что костяшки пальцев побелели от напряжения.
— Вот ублюдки! Так же нельзя!
Эльф флегматично хмыкнул, стаскивая с запястья стэна инкрустированный бирюзой браслет.
— Этого требует путь Кун.
— Но он же живой человек!
— Он кунари. И это его выбор.
За спиной Фенриса воцарилась тишина. Между лопатками засвербело, и эльф оглянулся. Хоук, набычившись, уставилась на него своим знаменитым «тяжёлым» взглядом.
— Это не его выбор! Этот путь… Он хуже, чем рабство! Человек должен сам, своей головой решать, какой дорогой идти и куда. Я заставлю Кетоджана выкинуть суицидальную дурь из головы, хочет он этого или нет! И ты мне в этом поможешь!
Фенрис усмехнулся, но не стал обращать внимание Хоук на нелогичность её высказывания. Вместо этого он развернулся к женщине, сел на песок и с любопытством спросил:
— И как ты себе это представляешь? Та штука, — он указал подбородком на управляющий жезл, — не заставит его отказаться от Кун.
— Но она остановит его от самоубийства, — возразила Хоук. — Итак. Дожидаемся ночи и идём в город. Спрячем Кетоджана у тебя. Ты разговоришь его, успокоишь, а мы с Андерсом и Мерриль будем навещать его, научим его сопротивляться Тени, научим быть свободным.
— А дальше? — скривился Фенрис. Эльфа не прельщала перспектива скопления магов-отступников у него в доме.
— А дальше… Он сам решит. Хоть в эльфинаже поселится, хоть к тал-васготам уйдёт… Но я хочу, чтобы он выбирает свой путь сам.
От Вессиала привычно веет холодом. Не сразу поднимается рука пристроить оружие на стойку. Это значит окончательно поверить в то, что всё закончилось. Ещё не верится… Сильная рука ложится на плечо привычным движением, которым можно подбодрить боевого товарища. Потом обнимает за плечи, даря тепло. Пара, всё также не сказав друг другу ни слова, выходит на балкон. Впереди внизу площадь, которую ещё недавно заполняла толпа, жаждущая увидеть героиню. Воин думает о причудливой иронии судьбы. О том, что единственным человеком, вызвавшим его уважение здесь, стала женщина та, которую на его родине никогда бы не признали воином. Признают ли её, как признал он сам? И всё-таки невозможно не уважать её за твёрдость, невозможно не любоваться её смертоносной красотой. Этого нельзя было показать раньше. На войне нет места эмоциям. Зато теперь можно касаться чужих податливых губ и получать жаркий ответ, чувствовать, как с неженской силой обнимают изящные руки Стражницы. Вернувшая честь и спасшая жизнь, перечеркнула линии судьбы, начертанные Кун. — Когда мы, наконец, уберёмся отсюда? — в глазах мелькает неуверенность, будто боится женщина, что и приглашение, и поцелуй окажутся мороком, насланным демоном. — Уже скоро, — кивает Стэн. Стражница прижимается сильнее к кунари, лишь на мгновение оборачиваясь, чтобы подмигнуть замершему на стойке топору, давая знать, что их приключения ещё не закончились. Молнии на лезвии мерцают, будто подмигивая в ответ. А после Стражница позволяет себе окончательно раствориться в сильных горячих ласках того, настоящего имени которого она так и не узнала. Два воина, для которых важна честь, могут понять друг друга даже без имён, без слов.
СС!фемБроска, Фем!Хоук (Варрик, Зевран и Бетани по желанию), Ключ на выбор: Нижний Город vs Пыльный Город, хорошенькие сестры, сволочь-босс, любовник-эльф "Плавали, знаем(я так тебя понимаю)"(не надо втискивать в текст). Никаких хоукомагов и романсов с Андерсом.
— Мариан Хоук, Защитница Киркволла, гроза Кунари, Самый быстрый нож Вольной Марки. Натия Броска, Командор серых в Ферелдене, Гасительница Мора и тётушка наследника короны Орзаммара. Дамы, прошу прощения, у вас столько титулов, что у меня горло пересохло. Я вынужден оставить вас ненадолго, тем более, вас объединяет столько общего…
Профессиональные контрабандисты всегда друг друга узнают, даже если они давно не в деле. Общего оказалось и в самом деле остаточно. Любовь независимости, к парным кинжалам и эльфам, нелюбовь к работорговцам, драконам и тем, кто пытается играть втёмную. Даже друзья общие нашлись.
— Не верь Андерсу, обманет, — посоветовала Броска. — А Изабелла? — поинтересовалась Хоук, искоса поглядывая в сторону стойки, на Зеврана, отпивающего мелкими глотками вино и беззаботно болтающего с ривейни. — Разве что в карты. Она не из тех, кто лжёт, просто не говорит правды.
— Спасибо тебе, — неожиданно сказала Натия, — за то, что помогла тогда Зеврану. — А тебе за помощь Лотерингу, — кивнула Мариан. — Ты помогла многим людям, я знаю, но там было много моих друзей.
А когда пришло время прощаться, Броска деликатно понизила голос. — Надумаешь возвращаться в Ферелден, черкани мне письмо. Тогда я потребую, что бы твою сестрёнку перевели ко мне в Амарантайн. — Не знаю, чем тебя отблагодарить за это. Натия ухмыльнулась, хитро взглянув на Мариан. — Свои люди, сочтёмся!
— Мне не нравится, что ты всё время проводишь теперь с этой эльфийкой, — Карвер хмуро глянул на брата и отвернулся. — Не драматизируй, братишка, — Гаррет похлопал его по плечу. — Мы просто переспали один раз, вот и всё. — Точно? — с подозрением прищурился воин. — Карвер Хоук, — Гаррет неодобрительно покачал головой, хотя глаза его смеялись. — Ты веришь честному слову своего брата или каким-то пьяным россказням завсегдатаев таверны? — Тебе, конечно же, — Карвер улыбнулся, оттаивая. Смерть человека… Смерть растоптанного цветка… Смерть зарождающегося чувства… Хрупкие вещи никогда не были способны к выживанию в жестоком мире. Мерриль была хрупким существом…
Меч Стена пролежал в моём походном мешке до самой ночи, пока мы не разбили лагерь. Я хотел отдать его ещё раньше, в Редклифе, но эрлу Эамону в любой момент могло стать хуже, мы спешили, и Стен с его мечом вылетели у меня из головы. Скупой на слова, кунари бережно принял своё оружие и сдержанно поблагодарил меня. На мой вопрос, останется ли он с нами теперь, Стен спросил, хочу ли я этого. Я заверил его, что буду только рад… и затем начался кошмар. — Ты вернул мне мой меч и остался моим Басваарад, — сказал Стен. Я отметил, что он употребил кунарийское слово, как всегда, когда что-товыводило его из обычной невозмутимости. Басваарад — достойный быть наставником, как узнал я из потрёпанных страниц, найденных в одном из странствий. Впервые Стен признал во мне большее, чем удачливого чужеземца. — Это для меня великая честь. Стен, казалось, не слышал меня. — Мы должны пройти в твою палатку. — Зачем? — я был удивлён предложением, которое прозвучало несколько двусмысленно. — Надо, — коротко ответил Стен. Его руки были сильными, грубыми. Его тело — слитым из мраморной глыбы, будто не он был со мной, а статуя кунари. Его дыхание вырывалось сквозь сжатые зубы, движения были размеренными и просчитанными… ровно до тех пор, пока я не запрокинул голову в безмолвном крике, задыхаясь от боли. — Вашедан, — выдохнул Стен и дёрнулся навстречу. Огромная, непомерная плоть жарким пламенем опалила меня, ослепляя болью. Я комкал в намертво сжатых пальцах полог палатки, только бы не закричать, только бы не привлечь внимание спутников. Незнакомые слова одно за другим слетали с языка Стена. Сполохи боли плясали исступлённый демонический танец на матерчатом пологе, молниями въедались в закрытые глаза. Затупленные когти вонзались в мои бёдра, притягивая всё ближе — рывками, судорогами, корчами одержимого. И моё тело, покорное насилию, дрожало под воплощённой силой. Знал бы я раньше, что делаю, разрешая Стену остаться, но обычаи кунари понять почти невозможно, если ты не принадлежишь их народу. Последние даже не толчки — удары, дыхание смерти опалило моё лицо, и я миг балансировал на грани беспамятства. Стен отчаянно вжался в меня, шепча на ухо: — Кадан… Асала… И затих. Я тоже молчал, слушая, как звенят в высоте над палаткой звёзды. Я чувствовал, что он тоже слышит их шелест. Мог ли я стать Виддатари от короткой близости с кунари? Я не знал. — Асит тал-эб, — тихо сказал рядом Стен. И я понял, не прибегая к вспоминанию страниц с переводом: «Это было то, что должно было быть сделано».
«Авелин Хоук. Возможно, в какой-нибудь параллельной вселенной это звучало бы красиво» — размышлял Гаррет, медленно восходя по знакомым ступеням в крепость Наместника. Они были так близко и так далеко. Когда-то Гаррету казалось, что он может всё, что всего может добиться, но эти детские представления о своём могуществе быстро разбились о стену холодной отчуждённости Авелин. Прекрасный воин, товарищ, друг, соратник — можно подбирать синонимы до бесконечности, но тут не будет одного единственного, которое хотелось бы видеть в этом ряду будущему Защитнику Киркволла. *** — Авелин… — начал было Хоук. Он в очередной раз поднял вопрос об их отношениях. Нередко его убеждённость в чём-то и настойчивость приводили к полному провалу…но он всё ещё надеялся. Капитан стояла лицом к стеллажам и спиной к Хоуку. Так было проще, так было удобнее. — Нет, Хоук. — Немного холодно и излишне официально. Подчёркивая решимость. — Я всё ещё помню… — «Ну конечно! Стоило догадаться. Я убил её мужа…» — мысленно укорил себя Гаррет. Он решительно обогнул стол, почти нависая над капитаном стражи, даже при её немалом росте. Развернул её за плечи и… Струсил. В последний момент. — Ты безнадёжен. — Авелин устало вздохнула и увлекла Хоука в долгий, но последний поцелуй. Единственный и последний.
— Никаких отговорок, красотка! Ты пей, пей… И рассказывай. — Нечего там рассказывать… Ревнивые жёнушки… Ревнивые муженьки… Ты не представляешь, что такое — целый месяц скуки. Надо же мне было хоть как-то себя развлечь, пока вы шлялись чёрти где! — Но их была целая сотня! — Не помню. Мне было как-то не до счёта. — Так и запишем. Сотня. Против одной почти беззащитной женщины. И вот ты, зажатая в угол, чудом отбиваешься от разъярённой толпы. Оставались считанные секунды до того, как кинжал выпадет из обессилевшей руки… — Да брось ты! По-твоему, меня так легко поймать? Они просто устроили в порту шествие с факелами, камнями, девизами вроде «Спасём город от заразы!». — …И тут в последний момент появляется Он. Мечом эльфа и огнём одержимого расчищая себе путь, сметая обезумевших от охотничьего азарта горожан, как серп поспевшие колосья. И пёс его не брезговал вонзить свои клыки в тех, кто ещё не знал, что обречён… — Нуу… Он просто крикнул «Да стоит ли с ней возиться?» достаточно громко. Андерс вовремя запустил неплохой фейерверк. Мне как раз хватило времени смыться по крышам, пока все глазели на небо. — Оставшиеся в живых после той ночи приготовились к мести… — Какой ещё мести? Думаешь, было кому сподобиться? Все сами передохли! Пальцем никого не тронула. Андерс-то ушёл с нами на гору. Других целителей, готовых устранять такие «букеты» за нищенскую плату, не было. Помнишь, церковники ещё обозвали это «ужасающей эпидемией, проклятием демонов»? — Изи, ты ничего не понимаешь в литературе! — гном продолжил вдохновенно строчить очередную главу.
Гибкая, как молодая ива, смертоносная, как пущенная стрела, стремительная, как бег перепуганной галлы… Такой видело Серую Стражницу большинство. — Не будешь есть кашку, не справишься со следующей волной гарлоков, — с улыбкой вещала Винн, не прекращая вязания. Героиня Ферелдена горестно вздохнула, поднесла ко рту очередную ложку сероватой субстанции, оглядываясь в поисках возможности улизнуть. — Не вертись, — раздалось из-за спины. — Да как это расстёгивается?.. — кунари пытался решить сложную головоломку, помогая Стражнице избавиться от новой брони. Человеческие кузнецы, на вкус Стэна, отличались порой слишком большой фантазией. Эльфийские — тем более. Могучий воин меланхолично думал о том, что следует проверить оружие девушки (наверняка забыла наточить), взять побольше лечебных зелий (ему-то Бодан не сможет продать чёртову шляпу вместо аптечки)… Странное чувство пробуждалось в сердце воина, когда он смотрел на ту, кому по законам Кун, не было места на поле боя. Стэн не знал названия тех эмоций, не умел справляться с непривычным беспокойством. До встречи с юной Стражницей ему не приходили в голову мысли о том, что нужно помочь одеться солдату своего отряда, проследить, чтобы тот не увлекался отстрелом волком в близлежащем лесу, а поужинал. Всё это выбивало воина из колеи. Поддерживать репутацию сурового безжалостного бойца становилось всё сложнее. — Спать. Моя очередь дежурить, — отрезал кунари, как только Стражница поднялась из-за импровизированного стола. Героине Ферелдена оставалось только беззвучно открывать и закрывать рот, задирая голову, чтобы посмотреть в невозмутимое лицо темнокожего великана, пытаясь выразить собственное возмущение. Вот теперь она в полной мере поняла, что такое родительская опека.
— Почему ты освобождаешь меня? — cпросил он, когда юная женщина-эльф сбила замок с его клетки. Она тогда сказала, что её задача остановить Мор, а для этого ей нужен каждый опытный боец. Он видел — эльфка лгала.
С ней было легко.
Она не осуждала, не округляла глаза, когда он рассказывал подробности о пропаже меча и охватившем его безумии. Кивала в ответ на слова о раскаянии, как о само собой разумеющемся. Держалась рядом, ценила молчаливость. Они могли сидеть рядом и молчать всё дежурство напролёт и перед сном попрощаться теми же словами, что служили им приветствием.
— Стэн. — Страж.
С ней было спокойно. Он читал её в бою, как книгу, никогда не опасаясь, что снующая рыбкой эльфка сунется под удар или толкнёт его под руку. Она обладала удивительным чутьём, и в его привычку вошло следить за ней краем глаза. Небрежное движение подбородком — на пути ловушка. Плечи напряглись и чуть опустились — за ними следят. Ладонь тянется к поясу, к флягам с гремучей смесью — впереди опасность и пора обнажать Асалу.
С ней было трудно.
Он рассказывал эльфке о Куне. Она внимательно слушала, сутулясь и засунув руки в карманы, задавая неожиданные вопросы, после которых у него пропадал дар речи. — У вас есть шлюхи? А нищие? Или: — Кунари может изнасиловать женщину? Получив в ответ неизменное «Нет», эльфка вставала и уходила прочь, бросив на прощанье сухое «Стэн».
Не всё можно было предсказать.
Однажды ночью эльфка откинула полог его палатки и, всунувшись по пояс, спросила: — Что сделают с кунари, если он из ненависти убьёт очень много невиновных людей? Он хотел выругаться спросонья, но почувствовал, как она напряжена, и осторожно, чтобы не спугнуть, ответил: — У кунари нет ненависти.
Эльфка забралась внутрь, свернулась щенком на краешке спальника. Плечи её мелко вздрагивали от беззвучного плача. Стэн вздохнул, укрыл девушку плащом, неловко погладил по голове. Она всхлипнула и натянула полу по маковку.
Чуть позже оттуда донеслось слабое: — Стэн? — Страж? — Эльфы могут стать кунари? — Да, viddathari. Я расскажу утром.
Он улегся обратно на спальник, подхватил imekari поперек живота и притянул поближе к себе, чтобы не мёрзла. Хмыкнул неодобрительно — лёгкая, словно кости у неё полые, как у птицы.
Приказал: — Спи.
Пока он не найдёт tamazraan, опекать viddathari — его обязанность.
Стэн и Солона. Этот здоровяк так наезжает на бедную Амелл, что должны же у него однажды проснуться если не отеческие чувства, так совесть! Рукоять меча, который она протягивает ему, кажется шире тонких запястий. Руки ощутимо дрожат — Бас’Сарребас держит тяжёлую сталь в неестественной для воина позе, — словно протягивает блюдо с выпечкой. Или она просто пытается встать как можно дальше от него? Хоть на расстоянии вытянутой руки? Странная эта мысль настигает, как удар меча. Полностью поглощённый ею, он забирает клинок из рук стража, и уходит, не сказав и слова, оставив растерянную девушку. Ему нужно подумать. Понять, как он, воин Кун, Стэн Бересаада, стал пугалом для ребёнка. Она — Бас’Сарребас — опасный, сбросивший даже слабые оковы, которыми сковывают своих магов эти глупые церковники, смертоносный. Всеми преследуемая и ненавидимая, в охваченной огнём стране, девчонка искала и нашла один-единственный меч. Глупая имекари, ей нужно спасать свою страну, а не душу огромного (рядом с хрупкой человечинкой) чужеземца. Не ждёт от него ничего, даже слов благодарности. Опять сидит в стороне от всех, забыв про еду, пытаясь одновременно читать толстенную книгу и штопать мантию при свете костра, рискуя спалить и то и другое. Глупая имекари. Надо бы подойти, сказать, чтобы отодвинулась от огня. И ещё сказать, чтобы не боялась его больше. Что станет тем, кто позаботится о том, чтобы её не коснулся огонь, и железо тоже не коснулось.