Андерс/ГФ, ГФ отыскивает Андерса в Киркволле (до взрыва!). На вопрос о том, как нашёл: "Знаешь, в Башню Бдения прислали нового Стража из этих мест. По фамилии Хоук." Таймлайн DA2
- Как ты сюда попала? Эллиса берет с пляса связку отмычек и с холодной усмешкой встряхивает ей демонстративно перед своим носом. - Уже забыл, что я умею? Фраза звучит двусмысленно, и Андерс не сомневается, что на это она и рассчитывает. Напоминает, как они раздражали напару такими разговорами Натаниэля, и Андерс - о, он просто обожал подобные моменты! - возвращал Элиссе все намеки, а ночью исполнял все данные днём обещания. Он уже почти не помнит того Андерса. - Как ты меня нашла? Элисса наблюдает спокойно его приближение и отталкивается мягко бедром от стола, встаёт напротив, уперев правую руку в бок. - Знаешь, Страуд вернулся. Новобранца привёл. Фамилия "Хоук" тебе ни о чем не говорит? Склоняет голову набок и улыбается - уже знает его ответ. И Андерс молчит, разглядывает только её жадно. Когда теперь он снова сбежит, им не свидеться ещё несколько лет - насколько хватит его скрытности в этот раз. - Я не вернусь в Амарантайн. Даже если попросишь ты. А Элисса в ответ только смеётся тихо и делает шаг вперёд, почти прижимаясь к нему. - А я и не прошу. Ты вернёшься ко мне сам, как натворишь достаточно глупостей и наиграешься в свободу. - Тогда чего ты хочешь? - грубо, скрывая злость на её слова и на себя. Он не хочет вернуться в Башню Бдения, но всегда будет хотеть вернуться к его Стражу-Командору. Элисса встаёт на цыпочки и приближает к нему своё лицо, почти касается губами его губ. - Того же, что и ты, полагаю?
С него сняли повязку только в главном зале Скайхолда. Лязг оружия, тихие переговоры отряда сопровождения, свист ветра, пронизывающий холод и острые снежинки, коловшие лицо - вовсе не нужно было видеть, чтобы понимать, куда его везут.
Инквизитор сидит на троне подобно королю - гордый, уверенный, смотрит презрительно и высокомерно. Левая рука тускло светится символом его власти. Андерс слышал о Вестнике Андрасте более чем достаточно, чтобы не надеяться.
- Инквизитор Тревелиан, - обращается к нему смуглая женщина с планшетом в руках, начинает читать список обвинений, но тот даже не смотрит в ее сторону, продолжает рассматривать пленника, поставленного на колени перед его троном.
Андерс молчит, слушает женщину, склонив голову и искоса наблюдая. Он чувсвует совсем рядом с собой двоих стражников, напряженных до предела и держащих мечи почти у его горла.
Вестник обрывает женщину на середине речи одним коротким жестом руки, и вся толпа, собравшаяся на суд самого ненавистного отступника Тедаса, мгновенно затихает. Инквизитор молчит с несколько секунд в звенящей тишине зала. - Я готов объявить приговор. Но исполнить его - не мое удовольствие. И из толпы, сбоку от трона, вперед выходит высокий человек, облаченный в искусно выделанную броню с гербом Киркволла, и вытаскивает из-за спины огромный двуручный меч, выкованный, вне сомнений, руками тевинтерских кузнецов. Андерс узнает меч Милосердия без труда - картинка в памяти, где тот лежит рядом с бездыханным окровавленным телом на каменных плитах посреди Казематов, все еще четкая и ясная, выжжена в памяти.
- Ну привет, одержимый, - злобно усмехается человек в броне и подходит ближе, перехватывая удобнее меч. - Скучал?
Тысячи «что если» роились в голове, то и дело заставляя Алистера прикладываться к бутылке — гнусное пойло (на хорошее никогда не хватало денег) слегка приглушало их, притупляло и боль, и тоску.
«Что если» настигали его во снах, бились в висках поутру, когда подташнивало от похмелья — и одно из них неожиданно воплотилось сумрачным кирквольским днем (солнце в этом городе светило, похоже, только по церковным праздникам): Солона вошла в таверну, где он допивал только третью пинту, как в тронную залу — в светлой мантии, с золотой косой, навершие магического посоха блестело над ее левым плечом.... Алистер разглядел даже башмачки с самоцветами, пока она шла к нему, будто Андрасте к грешнику, и уверен был — все, кто толпился в «Висельнике», тоже не могли отвести от нее глаз.
— Хватит, — резко сказала Солона, и Алистер вздрогнул, но когда она положила на стол ладонь с аккуратными пальцами — с трудом удержался, чтобы не схватить, не прижаться щекой. — Хватит украшать собой эту таверну.
Солона внимательно посмотрела на него — выглядел он, должны быть, неважно — и вдруг смягчилась, даже улыбнулась слегка.
— Пора возвращаться домой.
— Домой? — хрипло повторил Алистер, не веря своему счастью.
В горле пересохло, хотелось сделать глоток, но сейчас от эля его, пожалуй, вывернуло бы на изнанку — прямо на туфельки с самоцветами.
Солона склонилась к нему — вероятно, опасалась лишних ушей — и добавила полушепотом:
— Домой. Прямо сейчас. Нам не понадобится корабль — я пришла с Архитектором. Ты нам очень нужен, Алистер.
Алистер наконец позволил себе поверить, что все это взаправду — вскочил, опрокинув стул и ушибив пальцы ноги, прочистил горло. Солона протянула ему руку — вот ведь смешная, как будто боялась, что он сбежит — и Алистер обхватил ее пальцы своими, умирая от облегчения.
— Не только потому, что я бастард короля? — спросил он, и Солона улыбнулась — не иначе как вспомнила тот давний разговор.
— Кровь Каленхада, — нежно сказала она, ведя его вперед, к выходу — вслед им летели шепотки, но она не оглядывалась. — Это больше, чем право на трон.
Будь Вестница Андрасте эльфийкой, ее бы встретили с презрительными гримасами под золотыми масками; очутись она гномом — с насмешливыми, но беззлобными улыбками. Но Вестница оказалась на полторы головы выше любого остряка, ее плечевые мышцы в обхвате были шире шеи любой из язвительных сплетниц, а острые стальные насадки на рогах в глазах присутствующих вполне себе выглядели альтернативой запрещенному для гостей оружию, и вместо колкостей и ехидных намеков Адаар приветствовали почтительной настороженной тишиной. Орлейский императорский двор повидал множество диковинок: от нагов в платьях до ведьм из диких земель в советниках императрицы — но кунарийку лицезрел впервые. Пусть немало кто имел раньше дело с наемниками из тал-вашотов и с опаской вспоминал хмурых серокожих воинов, словно вытесанных из камня, но одно дело — наемнические группировки, и совершенно другое — халамширальский Зимний Дворец. По мнению некоторых падких на все необычное аристократов в большом церковном словаре на странице с толкованием значения слова «экзотика» должен был быть нарисован портрет инквизитора Адаар. В ней все приковывало любопытный, жадный до новизны взгляд: от крепко сложенной фигуры воина до смуглой кожи северянки, от широких скул и полных губ до изогнутых рогов и причудливых одежд, которых было до неприличия мало и которые едва прикрывали мускулистый торс. Поэтому у почтенных дам и благородных лордов была не одна причина чтобы возмущенно фыркать и бросать на Вестницу надменные взгляды. ...а затем инквизитор Адаар ловко обошла все словесные ловушки герцогини Флорианы, вела в десяти разных танцах, преподнесла вдове до безобразия лестный комплимент, заставив ту разрумяниться и по-девичьи захихикать, раскрыла заговор против трона, положила конец гражданской войне и сделалась героем дня, и те самые почтенные дамы и благородные лорды оказались бесповоротно очарованными. Как следствие, после памятного события у модисток участились заказы на платья оригинальных фасонов из редких северных тканей, а некоторые орлейские леди позволили себе невиданную смелость — золотистый загар на шее и руках. Казалось, на этом все и закончится. Пока один ушлый широко известный в узких кругах портретист не изобразил Вестницу во всей ее экзотической красе — и, следуя своему неизменному стилю, в довольно пикантном виде. Последовавший за этим взрыв творческой деятельности в форме романов, очерков и миниатюр эротического содержания с участием инквизитора Адаар и величина спроса на подобную продукцию среди знати могла бы заставить позавидовать саму Верховную Жрицу Розамунду.
маг!Адаар-Инквизитор любого пола становится для кунари новым ашкаари и реформирует Кун. Объединив возможности магии и технологий кунари сносят Тевинтер и захватывают Тедас.
Караван, почти не отличимый от каравана торговой гильдии, миновал мост и вполз в ворота крепости, сопровождаемый резкими выкриками погонщиков бронто. С десяток гномов, позвякивающих большим количеством оружия, чем прилично торговцам, соскочили на землю. Адаар вразвалочку прохаживался вдоль нагруженных тюками повозок, наблюдая за спорой работой хартийцев, когда вслед ему переливчато присвистнули. На пирамиде ещё не выгруженных ящиков сидела, болтая ногами, гномка с плотным узором татуировок на щеках и улыбкой, которой только добавлял обаяния сколотый зуб. - Вона ты какой, Инквизитор. Красавец! - Милая леди, - пророкотал Адаар, как учила Жозефина, и невольно ухмыльнулся в ответ. Гномка гоготнула. - Не жалко золотые пуговицы на такое-то исподнее пришивать? Небось, отлетают, как вздохнёшь потяжелей. Невнятно-серая Адаарова куртка действительно трещала по швам. Он подозревал, что советницы обрядили его, так и не сумев выковырнуть из доспехов Каллена. - Хотя штанцы что надо, если мне зенки пылью не замутило. - Гномка подмигнула. Адаар приподнял белые от солнца брови. В намёках он был не силён, но тут уж только рогатый баран бы не догадался. Чай, не орлейский язык вееров. - В них и карманы есть. Внутри. Рад буду показать, если компания Инквизитора нынче вечером тебя не смутит. Со мной, знаешь ли, вечера насыщенные. Впечатления переполняют. - Ничего, вашмилость, я натура глубокая. По другую сторону повозки кто-то крикнул: - Малика, товар за тебя бронто выгрузит? Шуруй уже работать, сальрока! - Иду! После заката в таверне буду, красавец. - Она ловко спрыгнула с ящиков и шмыгнула мимо, на прощание шлёпнув по могучей ляжке. Адаар, приятно удивлённый, остался стоять посреди двора.
Труп другого саирабаза Хоук специально прикопал неглубоко, чтобы показать другому арварааду, что стало с беглецом. Тот поверил. Петрис тоже поверила, что Хоук ее союзник. И потому с охотой грела его постель, зная, что в их связь никто не поверит. Она длилась недолго, но в запертой келье учился жить Кетоджан. Послушницы шептались, что по ночам Петрис читает тайную почту, ищет на знать компромат. Спас всех вышеперечисленных шантаж. Петрис молчала о маге, маг — о Петрис. Пока не ушел. Тогда Петрис вернулась в келью, а Хоук — к ночам в "Розе". Но Адаар помнил каждое данное ему обещание. А потому отплатил до конца. Вспоминая про Петрис, обживаясь в новом мире, идя на Конклав, он учился задавать себе все больше вопросов. А именно: "Повезло ли мне с побегом?" Инквизитор смог скрыть шрамы от шитья золотой нитью. Но не проступившее на лице сожаление, когда Тень поглотила Алистера. "Помни, у кого ты в долгу."
Пожалуйста, обратите внимание, что некоторые заявки могут быть отклонены, если они дублируются и не были исполнены ранее или могут быть восприняты, как провокационные.
Заявка включает в себя: читать дальше1. Название фэндома 2. Персонажей (и)ли пейринг (персонажи перечисляются через запятую, пейринг обозначается слэшем) 3. Ключевое условие (цитату откуда-либо, фразу, ситуацию, которые хочет увидеть заказчик, можно ссылку на арт, по которому хотите однострочник) 4. Особые условия или пожелания, конкретизирующие желания заказчика относительно исполнения. Такими условиями могут быть: юмор, не юмор, ангст, не ангст, ООС (характер персонажа не соответствует канону), АУ (альтернативная реальность), М! или Ж! (такое условие ставится перед именем персонажа, если вы, вопреки канону, хотите увидеть его девочкой или мальчиком, или указываете на пол ГГ), правила расстановки условных обозначений здесь.
ВАЖНО!!! Очень просим писать заявки в одну строку по следующей форме: [Фандом], [Персонажи], [Ключевое условие], [Особые условия (если есть)]
Например: Dragon Age, м!Броска всех накормит, R- Mass Effect, ж!Шепард, Андерсон, на Нормандии пропадают хлопья для завтрака, А- Star Wars, о влиянии выпечных изделий на глобальные конфликты, Н+
Дорогие сообщники! Благодаря уважаемому лтпздц нам передали целых три новых печеньки. Теперь в эпиграфе сообщества, при нажатии на ссылку "ПЕЧЕНЬКИ!", будет открываться море со всеми четырьмя возможными вариантами (превью + код).
Шпионские войны в Инквизиции, шпионы Соласа сталкиваются с шпионами кунари, шпионами Церкви, аристократии, венатори и прочих, двойные/тройные агенты, идейные и просто зарабатывающие, контрмеры и прочие радости хаоса.
Главный повар Скайхолда ухватил молоденькую эльфийку за острое ушко и повел к выходу.
– Я ничего такого, – заблеяла девчушка, пытаясь вывернуться из крепкой хватки. Ухо уже горело, но Донатьен держал крепко. – Я картинку рассматривала.
Донатьен нахмурился.
– Ну-ну, – свободной рукой он распахнул дверь во двор и, отпустив пленницу, легким пинком под зад отправил ее наружу. – Еще раз застану за изучением меню, так легко не отделаешься!
Предупреждение, выкрикнутое вдогонку, услышать было уже некому, но повара это мало волновало.
– Долбанные эльфы, – зло бурчал он, возвращаясь к рабочему месту. – И почему их всех так волнует, чем питается милорд Инквизитор?
Пожалуй, ему следует рассказать сестре Алейне о подозрительных действиях остроухих. Церковь, конечно, не очень интересуют эти нищеброды – в отличие от списка гостей Инквизиции – но вдруг все же пригодится? Лишняя монета ему не повредит.
Да и сенешалю будет полезно об этом узнать. Точно, так он и сделает: сначала к сестре Алейне, потом к сестре Соловей. Повар улыбнулся своей отменной благочестивости.
Молчаливый помощник повара, который появился в Скайхолде не так давно, но был на удивление толковым и понимающим – настолько, что главный повар никак не мог нарадоваться на него, – наблюдая развернувшееся представление, привычно ничего не сказал. Но Донатьен был бы весьма удивлен, если бы узнал, что составленный по всем правилам доклад уже был сформулирован в толковой голове помощника и ждал только удобного времени, чтобы быть записанным и переданным куда надо.
Травельян спиной ввалилась в покои, за ней внутрь шагнул Каллен, подхватил ее на руки и понес по ступеням, не переставая целовать.
Инквизитору показалось, что она услышала какой-то шум, пока они поднимались, поэтому, стоило Каллену отпустить ее возле огромной кровати с балдахином, как она ловко вывернулась и с извиняющимся выражением лица прошептала:
– Подожди.
Она кинула быстрый, но внимательный взгляд на галерею, зачем-то сооруженную в ее комнате – ее с первого дня нервировало это архитектурное решение, поэтому туда она глядела часто, боясь, что кто-нибудь там затаится. Никого не обнаружив на галерее, она заглянула в уборную, вышла на балконы. Нет, везде было пусто. Решив, что ей померещилось или что это была птица, Травельян вернулась к ждущему ее Каллену.
Он хмыкнул, спросил весело:
– Удовлетворила паранойю?
– Заткнись и продолжи то, на чем мы остановились.
Они снова слились в объятиях, а над их головой слегка качалась огромная люстра, уставленная десятком горящих свечей, залитая оплывающим воском и украшенная раскорячившимся в абсолютно невозможной для существа с полным набором костей позе эльфом.
«Этого требует Кун», – можно было бы прочесть по стоическому выражению его лица.
Гости разошлись, тронный зал опустел, рабочую смену можно считать законченной. Стереть крошки с последнего стола, кинуть тряпку в ведро полотера и скорей наружу.
Сначала – в лавки в Нижнем дворе, «купить» ткани, рассказать орлесианскому купцу о скандале в благородном доме Манипуль. Заскочить в конюшню, потрепаться с Деннетом, выслушать его сетования на ленивого «соседа» – «Совсем не помогает с лошадьми!», понять, что новой информации для Серых Стражей нет.
До заката успеть в сад – исповедаться сестре Ралии, получить отпущение грехов, ненароком обронить о причинах разлада в семье Манипулей. Выдохнуть, заскочить в «Приют Вестницы». Стаканчик со Скорнячкой, поболтать о пустяках. Убедившись, что ее капитан неподалеку, упомянуть о намечающейся сделке между домом дю Катре и магистром Тилани.
Заесть алкоголь хрустким яблоком и встретиться с нежной Арникой. В темном углу шептать ей в острое ушко непристойные слухи об Инквизиторе, ее предполагаемом романе с эльфом-отступником и их коварных планах по захвату Долов и вытеснению оттуда орлейцев.
Ну все, дела закончены, можно поспать. Только почему уже светает? Значит, скоро надо приступать к работе. Опять не отдохнуть как следует. А ведь вместо обеда нужно будет идти к сестре Соловей, докладывать о собранных с агентов чужих сетей сведениях. Потому что пока ты слушаешь кого-то, кто-то слушает тебя.
Хоук, когда в Тени Хоук остается с Кошмаром наедине, тот ее не убивает, а давит на действительно больное: страх смерти близких, уже пережитые потери. A++
Идущие по следу, голодные словно охотничьи псы, влекомые древней неутолимой жаждой уничтожить любую жизнь. Говорили, что удачливые погибали сразу. Тех, кто выживал, твари утаскивали под землю, и потом пропавшие возвращались вурдалаками, чьи тела и разум изуродовала скверна. Беспокойными, отвратительными Создателю существами.
«Порождения тьмы близко. Беги, беги, БЕГИ!» — кричал страх в голове Мариан. Их не было видно, не слышно, ветер не доносил тонкий, до омерзения сладковатый запах порчи и гниения, который пропитывал оскверненную земли на годы. Но Мариан каждым нервом напряженного тела чувствовала их приближение, чувствовали это ее мама и брат с сестрой, мабари тревожно прижимал уши, угрожающе рычал в пустоту.
Леандра долго не выдержит. Мариан и близнецы были молоды и выносливы, но мать то и дело отставала и спотыкалась. В страшных сказках рассказывали, что порождения тьмы, подпитываемые скверной, не знают отдыха и сна, не нуждаются в пище. Мариан не горела желанием проверять правдивость легенд и изучать привычки этих тварей, особенно после побоища в Лотеринге.
Леандра споткнулась и со стоном упала.
«Мама!» — сжалось сердце Мариан.
Карвер в мгновение ока оказался рядом с измотанной женщиной и пытался помочь подняться, Бетани приготовила посох и со страхом оглядывалась. Хоук видела в глазах сестры то же леденящее чувство: порождения тьмы близко.
Бились Хоуки ожесточенно. Дикие Пустоши Коркари, бесконечные просторы иссушенной земли и песка, были безмолвными свидетелями борьбы людей. Мариан показалось, что порождений тьмы стало меньше, и тут земля с грохотом ушла из-под ног. Из низины поднимался огр, спешивший присоединиться к собратьям в убийстве людей. Каждый шаг громадной серой твари сотрясал почву, а от рева хотелось сжаться в комок.
— Карвер, бери маму и Бетани и БЕГИ! — Мариан собрала остатки магических сил и направила мелкие шары огня в огра и порождений тьмы. Пламя было слишком слабым, чтобы причинить серьезный вред, но свою задачу выполнило: оскверненные твари сосредоточились на наглой магессе и потеряли интерес к другим Хоукам.
Девушке удалось увернуться от когтей одного генлока, ударить посохом второго, и кулак огра опрокинул ее, вышибив дух. Чудище несколько раз ударило Мариан о землю, будто капризный ребенок игрался с тряпичной куклой, и отшвырнуло в сторону, издав злобный торжествующий рев. Остальные порождения тьмы скакали вокруг огра.
Среди цветных пятен и красных всплохов боли магесса видела убегающих мать и близнецов. Ей так хотелось верить, что это не предсмертная галлюцинация. И не хотелось верить, что едва начавшаяся жизнь закончится так: разбитой игрушкой в руках безымянного чудища.
— Я хочу жить, — с трудом прохрипела Мариан равнодушному серому небу. Каждый вдох казался чудом. Жестоким, обманчивым чудом, ведь с каждым вдохом из нее вытекала жизнь и вливалась пульсирующая боль, от которой хотелось реветь и выть в голос, но получалось только жалко плакать.
— Создатель, я хочу жить… — Мариан не знала, были ли это ее слова или уже только мысли. Ей так много хотелось сделать: заработать богатство и почет для семьи, увидеть мир, овладеть своим даром, встретить надежного мужчину с веселыми глазами и сильными руками, чтобы любил так, как отец любил маму. Ей не хотелось исчезнуть в подступающей тьме, будто и не было никакой Мариан Хоук. Даже Охотник, ее верный мабари, убежал. Конечно, он понял хозяйку и теперь будет оберегать семью, но в это мгновение жгучая обида на пса и всех, кто останется жить в этом мире, душила Мариан. Или она задыхалась из-за сдавленных легких, наполнявшихся кровью?
— Создатель, я так хочу жить…
— Хоук, в чем проблема? Бросай это нытье и живи, — над девушкой склонился гном. Необычный гном без бороды и с распахнутой до пояса рубахой, державший в руках непонятное устройство. Что-то знакомое было в нем, только что? Самое удивительное: порождения тьмы не интересовались ни странным гостем, ни Мариан и увлеченно копались в вещах, брошенных семейством Хоуков.
— Как? — спросила Мариан.
— О, это очень просто, уверяю тебя. Выбери кого-то из тех марафонцев, — гном кивнул в сторону, где скрылись выжившие Хоуки. — От них пользы немного. Гранд-даму семейства ждет ужасная и мучительная смерть от рук психа, брату не пожелаю. Близняшки тоже бестолковые: так и не выучат правила здоровой гигиены и на Глубинных тропах и вляпаются в скверну в одном шаге от богатства. А ты знаешь, что лучше так помереть, чем стать вурдалаком. Это при хорошем раскладе. При плохом их догонит добрый дядюшка Голод в дебрях Коркари. Или в Казематах Киркволла, поскольку папаша научил включать голову только тебя.
Многое из слов гнома казалось сущей ерундой, но пока он говорил, боль не накрывала Мариан с головой, и девушка отчаянно цеплялась за последние мгновения.
— Киркволл? Зачем…
— Долгая история, я тебе в «Висельнике» расскажу. И гарантирую, что расскажу намного красочнее. Никаких соплей и сломанных ребер, — гном беззаботно пнул Мариан, и оглушающая вспышка красного накрыла девушку, лишив дыхания.
Бесконечно долгое время спустя девушка вынырнула из леденящего безмолвия и вдохнула. Непонятный дребезжащий звук оглушил, и только три вдоха спустя Мариан осознала, что это ее собственный хрип. Магесса готова была рассмеяться, но холодное нечто продолжало ждать, отступив всего лишь на шаг. «Терпеливая ты хищница, смерть».
— …просто интересно, правда ли ты хочешь сдаться и пожертвовать собой здесь, в безвестности? — гном продолжал беседу, как ни в чем не бывало. Неожиданный прилив ярости придал сил изувеченной магессе:
— Кто ты?
— Пропащая душа с сотней изъянов и бездной обаяния. Подумай вот над чем: ты могла бы стать богатой, знаменитой, уважаемой госпожой. Героиней, спасшей целый город! А какую ораву отмороженных бестолочей соберешь, Каленхад от зависти собственный королевский слюнявчик сжевал бы.
Каждое слово гнома приглушало боль и рождало яркие, слишком настоящие образы: сотни блестящих золотых монет, скользящих между пальцев и превращающихся в удивительно изысканное и просторное поместье в далеком, незнакомом городе. Шаг за порог, и множество людей склоняют головы, смотрят с обожанием и восхищением, среди них выделяются фигуры, освещенные ореолом власти.
Они приближаются, благодарят и говорят как с равной, протягивая зубчатый венец, причудливый кунарийский меч, длинный алый меч из незнакомого металла и изящный магический посох. Три черные змеи, украшавшие навершие посоха, оживают и сплетаются в потоки силы — мощной, послушной, принимающей формы заклинаний Тени, готовой последовать любому приказу и сокрушить всех, кто посмеет встать на пути. Из потоков тянется свет, теплым и полным нежности прикосновением замирает на щеке и раскрывается горячим поцелуем, смесью отчаянной страсти, неутоленной тоски и мимолетным ощущением счастья. Мариан с безмолвным криком тянет руку, пытается вернуть ускользающий свет, и хватается за ручку двери. Дверь распахивается в шумный зал, наполненный весельем. Вокруг беседуют и обмениваются колкостями люди, готовые прикрыть спину и отправиться на Глубинные тропы ради той, кого с гордостью называют Защитницей. Звучат голоса, льются эль и смех, в воздух взлетают карты, а в кресле, больше напоминающем трон, радушно улыбается гном без бороды и с распахнутой рубахой.
— Бросать такую жизнь на помойку истории — преступление. И еще большее преступление — лишить гения его музы. — Голос гнома грубо вырвал девушку из видений. Образы исчезали, оставляя чувство горькой потери и запретной, отчаянной жажды жизни. Выжидающее холодное нечто приблизилось на полшага, предвкушая добычу. Хоук ощущала его ледяное дыхание и знала: счет пошел на секунды.
— Мама, — не веря себе, прошептала девушка.
«Пусть это будет мама. Милая Бетани, Бет, такая добрая и отзывчивая, ты так боишься своего дара, что всю жизнь проведешь в тени страха оказаться проклятой. Карвер, мой несносный, уверенный, что тебя обделили вниманием, брат, сможешь ли ты понять, что нет смысла воевать с моей тенью? Мама, любящая и требовательная, живущая в тени воспоминаний об умершем муже, почему ты никогда не простишь, что я не могу быть Малкольмом и так же хорошо заботиться о Хоуках? Бет и Карвер могут выбраться из своих теней, но для тебя я всегда буду лишь подобием мужа. Пусть это будет мама. Создатель, прости меня, но я так хочу жить».
— Мама, — увереннее повторила Мариан. Холодное нечто, беззвучно вздохнув, развернулось и неслышно ушло за иными жертвами. Тело по-прежнему болело, сломанные ребра и легкие, в которых едва ли помещалась четверть вдоха, остались, но Хоук теперь знала: она не умрет. Это знание имело более горький привкус, чем ушедшие видения величия в будущем.
— У меня для тебя две новости, Хоук, и обе плохие. Первая: твоя мать погибла вместо тебя. Вторая: ты все равно мертва для мира живых, — безбородый рыжий гном рассмеялся, будто отколол жутко смешную шутку. Красные пятна и темнота перед глазами то накатывали, то отступали, и Мариан казалось, что порой вместо гнома над ней склонилась безликая фигура с бессчетными отростками-когтями.
— Сестрица… Хоук крепче зажмурилась, стискивая добела пальцы на посохе. — Мариан, сестричка, разве твой младший брат заслужил такую страшную смерть? — Он никогда не звал меня «сестричкой», выродок из Тени, — шепнула Хоук в ответ. — Плохо стараешься. — Мариан, — слабый голос матери был похож на оригинал как две капли воды, — Мариан, почему же ты не догадалась раньше, ты ведь знала, что он остался на свободе, Мариан. Ах, если бы ты проводила больше времени с мамой, а не со своими друзьями… — Мне жаль, мама, — шепнула Хоук, чувствуя, как в груди могильным червём копошится полузабытая боль, — мне жаль, но тебя уже не вернуть. Прощай, мама. — Любимая! Глаза Хоук распахнулись сами собой. Двое храмовников держали вырывающегося, с разбитым в кровь лицом Андерса. — Любимая, почему ты ушла без меня? Они схватили меня, они меня нашли! Он рванулся к ней в последний раз, сбрасывая с плеч державшие его руки и окутываясь лазурным свечением, когда один из храмовников пронзил его мечом. Андерс рухнул на колени, хрипя и всё протягивая к ней руку. — Тварь… — шепнула Мариан, чувствуя злую обжигающую слезу на щеке, — какая же ты тварь. — Но я убью тебя, — добавила она громче, — я прикончу тебя и вернусь домой! И тогда тело Андерса с шипением стало перевоплощаться. В неё.
Хоук, в общем-то, и не ожидала другого, когда ее "вызвали" в таверну. И, появившись в ее дверях, увиденному там нисколько не удивилась.
Посреди груды пьяных тел, посмеиваясь, сидела Изабелла; она покачивалась, но была, по крайней мере, в сознании — в отличие от всех остальных.
— О, Хоук! — Изабелла приветственно махнула рукой и попала в глаз лежащему справа от нее... в общем, кем бы он ни был, он этого не заметил. — Иди сюда, иди... пощупай, пока спит. У Аришока таких не было! Упругие...
Хихикая, она тискала грудь похрапывающего Железного Быка; тот бессознательно улыбался и бурчал во сне что-то неразборчивое. Вокруг царил хаос — кто-то спал за столом, кто-то под ним, кто-то на, кто-то возле. Перегаром от таверны несло за милю, так что с ним Хоук уже свыклась; единственным, к чему привыкнуть было невозможно, оказался раскатистый храп, напоминавший Хоук рев раненого чудовища, или, скорее, сотни таких — а уж она чудовищ навидалась.
— Изабела... — Имя это Хоук произнесла так, будто оно было исчерпывающим объяснением всему происходящему. — Адмирал. Адмирал Изабела. — Та с трудом, кажется, вновь нашла ее взглядом, но, когда нашла, расплылась в наиневиннейшей из улыбок. — Иди скорей, Хоук! Он сейчас перевернется...
Как бы хороша ни была ее возлюбленная, превратить весь Скайхолд в такое пьяно-сонное царство они могли только вдвоем.
— Варрик! — Хоук вгляделась в спящих, зная, впрочем, что гнома среди них нет. — Я ведь знаю, что ты здесь. — И ты, как всегда, права. — Он помахал ей рукой из противоположного угла зала. — Не беспокойся за ребят. К утру оклемаются. А это, — Варрик поднял палец в воздух, заставляя вслушаться в усилившийся храп, — отпугнет, думаю, всех, кто посчитает Инквизицию легкой мишенью.
— А завтра что? Звон в их пустых головах будет отпугивать? — Хоук тяжко вздохнула и спихнула подозрительно безжизненное тело со стоявшего поблизости стула. — А завтра, — Изабела подняла кружку с остатками эля, — ты будешь уже далеко. — У меня, в отличие от вас, есть совесть. И она, увы, будет "далеко" вместе со мной.
Хоук с тяжелым вздохом — очередным, — плюхнулась на стул и закинула ноги на покосившуюся столешницу.
— Со мной. В отличие от вас, — она помолчала, уставившись задумчиво куда-то в стену. — Зря меня не позвали. — Прости. — Изабела, покачнувшись, встала, чтобы подойти и чмокнуть ее в щечку. — В следующий раз — обязательно.
Хоук лишь улыбнулась. Этот "следующий раз" Скайхолд определенно не переживет.
Халл/Хиссера. Халл не уверен в себе, мир большой, непонятный и запутанный со всеми этими своими трансакциями и реверансами, попытки вести беседы с сопартийцами как правило заканчиваются неловкостью. А кунари-маг такая вся из себя надежная, молчаливая (Халл не в курсе того, что она не может говорить) и спокойная в эпицентре столь же чуждой ей системы взглядов и ценностей. Поэтому к ней так неудержимо тянет. Хоть А, хоть Н.
– Хоук, на тебе лица нет. Давай, выпей ещё глоточек эля и выкладывай уже. Варрик внимательней посмотрел на подругу. Зачем-то же она к нему пришла. Мариан вздохнула и лишь качнула головой. – Ты не понимаешь, Варрик. Я не хочу об этом говорить. – О чём? О вашей ссоре с Фенрисом? Не смотри на меня так, мысли я читать не умею, но только слепой не заметит, что у вас что-то не сладилось. Эльф с утра был жутко хмурый. Ещё больше, чем обычно. Хоук издала протяжный вздох. – Так что за кошка между вами пробежала? – Варрик мог быть настойчивым, когда хотел. – Да не в кошке дело. Ночью всё было чудесно. Создатель, я так ждала, когда он наконец решится… – И что потом? Что произошло утром? – Он ушёл, Варрик. – Мариан залпом допила остатки эля и подозрительно всхлипнула, отставив пустую кружку в сторону. – Ушёл? И всего-то? Дорогая, мужчины… – Он не придёт больше! – крикнула она и швырнула кружку в стену. От её беззвучного плача Варрику стало не по себе. Гном видел Хоук разной, но что должен был сделать эльф, чтобы заставить её пролить слёзы – он не представлял.
Хоук пила вторую кружку, когда Варрик понял, что его беспокоило все время с момента ее появления в «Висельнике» этим днем. Она пришла очень рано. Мелочь, казалось бы. Может, не в этом дело? — Хоук, все в порядке? — А что должно быть не так? — усмехается и пожимает плечами. И Варрик верит.
Он зашел к ней перед походом на Рваный берег — она сильно опаздывала. Бодан ему рассказал. Как Фенрис был у нее ночью. Как ушел, фактически сбежал, еще до рассвета. Варрик поднимался к Хоук в спальню, пытаясь как можно правильнее подобрать вопрос. Слова не шли. — Хоук, все в порядке? — спрашивает, наблюдая, как она натягивает сапоги, сидя в изножье кровати. — Да, просто засиделась с мамой за завтраком, — говорит и поднимает на него взгляд. — А что? «Я не об этом!» — хочет воскликнуть и вытрясти из нее всю правду, но молчит. Может, все и не так плохо? А мрачненький не показывается уже неделю просто потому, что это ведь Фенрис?
— Хоук. Она лежит на узкой койке в лечебнице Андерса. Плечо и левая нога туго забинтованы. Прошлой ночью она полезла разбираться с бандитами в Нижнем городе. Ее нашел отряд Донника — без сознания и израненную. Хоук открывает глаза и смотрит вопросительно. — Все в порядке? — а интонация говорит: «Я знаю, что нет». Варрик отлично распознавал ложь — в Торговой гильдии иначе никак. Он видел, что Хоук лгала. Просто очень хотел поверить, что ее ответы — правда. И Хоук понимает. Отводит взгляд и отворачивается. Затем поднимает здоровую руку и закрывает ладонью глаза. — Нет, Варрик. Не в порядке.
— Хэй, Хоук, а я к тебе с дружеским визитом и лекарством от душевных ран! Варрик звонко выдернул зубами пробку из бутыли вина, входя в гостиную. Пробка, правда, была загодя выдернута и потом воткнута на место, но на какие только ухищрения не пойдёшь ради желаемого эффекта. — Душевные раны? — Хоук отвернулась от камина, непонимающе нахмурив лоб. — Одна пташка напела мне, что Задумчивый тебя… — неопределённо махнул бутылью гном. После краткой неловкой паузы Мариан расхохоталась звонко и вовсе не подобающе убитой горем девушке, после чего лихо подвернула подол и без того короткой домашней мантии, демонстрируя бедро. Варрик честно пытался сфокусироваться на двух полумесяцах блеклых шрамов. Получалось неубедительно. — Когда Мабари было чуть больше полугода, то он прихватил меня чуть не до кости, — обличительно ткнула пальцем в «полумесяцы» Хоук, — а месяц спустя кинулся защищать меня от медведя, на которого я наткнулась в лесу. Мабари выразительно запыхтел со своего места у камина. — Из этой истории я не вынес ничего, кроме того факта, что у тебя скверная фантазия, раз своего мабари ты назвала Мабари, — Варрик с сожалением проследил за опускающимся подолом. — А должен был вынести тот факт, что я — урождённая ферелденка, а Андерс, обзывая Фенриса диким псом, был не так уж неправ. Вернётся он, не сейчас — так позже. — Но выпить-то мы выпьем? — уточнил Варрик, глядя на ухмыляющуюся Хоук. — Я — урождённая ферелденка, — назидательно воздела палец Мариан, — поэтому погоди, сейчас я спущусь в погреб и принесу ещё. И Варрик, не удержавшись, рассмеялся, решив, что завтра обязательно ощиплет перья пташке, спевшей о разбитом сердце.
— Всё-таки у вас это случилось? Хоук, не отрываясь от бутылки, умудрилась кивнуть. Варрик потер руки. — Так тебя можно поздравить? И меня тоже, я ведь на три золотых с Изабелой поспорил, что у вас всё случится. — Нельзя меня поздравить, — хрипло сказала Хоук и вытерла губы. Вид её говорил лучше всяких слов. — И какого ты спорил на мои отношения с Фенрисом? — Почему бы и нет, дело-то верное, — Варрик пожал плечами с удивлённым видом, словно спрашивая, что он такого сказал. — Ну хочешь, с тобой выигрышем поделюсь? — Не надо. Мне не это нужно сейчас. Она снова сделала большой глоток, и Варрик похлопал её по спине. — Что случилось-то? Не оправдал твоих ожиданий? В бою — герой, а в постели оказался так себе? Она досадливо поморщилась, дернула плечом, отбрасывая его руку. — Хватит тебе. Всё было прекрасно, но потом… потом он ушел, вот так. Варрик цокнул языком, подобрал с пола другую бутылку вина и сунул ей взамен опустевшей. — И не просто так ушел, да? Вы поссорились? — Нет, просто… — Хоук вздохнула, покачала головой. — Вот как получается, а? Сначала всё хорошо, думаешь — наконец-то сбылось! Пять лет его ждала, пять лет терпела… А всё напрасно. Не везет мне с мужчинами, Варрик. Тот снова сочувственно погладил её по спине. — А ведь с ним, небось, тебе хорошо было, раз так убиваешься… — Да! — она кивнула, шмыгнула носом и продолжила мрачно: — Он такой, понимаешь, нежный, такой понимающий… — А татуировки у него только на руках или по всему телу? — Везде, и это очень красиво, — мечтательно сказала Хоук, погружаясь в воспоминания. — В темноте они чуть светятся… — Так вы только в темноте это делали? Хоук смущённо отмахнулась и хихикнула, щёки её порозовели. — И при свете, и в темноте, когда камин погас. — Вот это вы даете! Небось, как только ни пробовали — и сверху, и снизу? Хоук снова захихикала: — Вот ещё, все тебе расскажи. Стой, у тебя в руках бумага и перо? — Ну да, — невозмутимо сказал Варрик, даже не потрудившись убрать названные предметы. — Я же пишу о тебе книгу, важна любая мелочь. Он никогда не видел Хоук такой злой, как в тот момент, когда она выталкивала его за дверь. И не слышал, чтобы она так кричала. — Я тебе душу изливала, доверила самое тайное, а ты!.. — А что я? — отозвался Варрик через дверь. — Ну хочешь, с тобой поспорю, что помиритесь вы с твоим мрачным эльфом? Не вернётся к тебе — так хоть деньжат получишь. Ответом ему был удар в дверь и звон разбитого стекла, а следом такая ругань, которую никак не ожидаешь услышать от девушки. — Надеюсь, бутылка была пустой! — крикнул он в ответ, оправил одежду, вздохнул и побрёл прочь, бормоча под нос: — И чего бы не согласиться, дело-то верное.
Страж останавливается, коснувшись пальцами горящих висков; они бесконечно в дороге — снова в поисках того, чего, в общем-то, может и не быть.
— Я хотел бы помочь тебе, кадан. Но это не в моих силах. — Ты уже помогаешь, Стен.
Страж слабо улыбается — Стен не понимает, почему; он уже привык, впрочем, что ее смешат совершенно не кажущиеся веселыми вещи. Привык, что ее смешит дышащая ей в затылок смерть.
— Если этого достаточно — хорошо. — Ты здесь, со мной. Этого... более, чем достаточно.
В горах не спрятаться от ветра, дует и в лицо, и в спину; Стен подает ей руку — она цепляется за нее так, будто горячие даже в такую метель ладони и есть то лекарство, которое они какой месяц ищут. Которое нужно ей.
— Нужно торопиться, кадан. — Чтобы успеть, пока я коньки не отбросила? — Она глухо посмеивается. — Не волнуйся, не сегодня. Да и не завтра. Мы, Серые Стражи, умираем только в бою.
Стен сдержанно кивает, делая вид, что согласен. Как каждый вечер делает вид, что не замечает покрывающие ее тело моровые пятна.
Солас, Имшаэль, Инквизитор; Имшаэль прекрасно знает, кто такой Солас, и хочет поделиться этим знанием с Инквизитором. Солас всячески мешает. Условие ли это сделки (как девственники) со стороны демона или безвозмездное желание помочь/поглумиться - на усмотрение автора.
Когда Лавеллан спрашивает, почему он решил помочь Инквизиции, Имшаэль только смеется. - Корифей скучен, - отвечает он. Он вообще говорлив и внешне дружелюбен; Лавеллан постоянно приходится напоминать себе о Суледин и красном садике в белых снегах. – Он свой выбор сделал тысячу лет назад, и теперь только прется к цели, как эдакий моровой бронто. К тому же, у него нет чувства юмора. Лавеллан неприятно это признавать, но ей нравится беседовать с демоном: как и Коул, он видит потаенные уголки чужих душ, но его взгляд не похож на взгляд Сострадания. Имшаэль-садовник, Имшаэль-мучитель. Солас предупреждал ее: этот демон опасен, опасней многих. Он очень стар, - говорил Солас и хмурился, - гораздо старше, чем ты можешь вообразить, и Тень хранит ужасные отголоски его деяний.
- Я прошу лишь одного, миледи: стоять за твоим троном в зале суда, - говорит Имшаэль. – За это я буду служить тебе, пока не придет время делать выбор. - Какой выбор? – непонимающе спрашивает Лавеллан, и демон глумливо смеется. - Ах, милое дитя! Сейчас ты идешь по пути, выбранному не тобой, и кукловод за твоей спиной тянет за нити. Но однажды, - Имшаэль делает «ножницы» из указательного и среднего пальца, и размахивает ими перед лицом Лавеллан, - однажды нити оборвутся. Солас еще предупреждал: не верь ни единому его слову. Не поворачивайся к нему спиной. Стоило убить его еще там, в крепости.
- Я буду следить за тобой, - однажды обещает Солас, и кристалл на конце его посоха воинственно вспыхивает. На этот раз Лавеллан здесь нет: только они двое, да белая тишина Морозных Гор. – И если позволишь себе лишнее, то я отправлю тебя в такие глубины Тени, что еще тысячу лет ты будешь слабее виспа. Имшаэль разводит руками. - Какие оскорбительные подозрения! Я просто смотрю. Мне даже ничего не надо делать. - Хочешь уверить меня, что не ведешь никакой игры? – Солас подносит наконечник посоха к ухмыляющейся физиономии демона. - Какой еще игры, хареллан? Довольно и той, что ведешь ты. Однажды вся ложь, что ты носишь в себе, созреет и прорвется, забрызгивая все вокруг, и тогда… Ледяная вспышка срывается с посоха. Имшаэль отскакивает в сторону, приземлившись на четвереньки, как большой кот, и хохочет так, как будто не находится как никогда близко к развоплощению. - Я просто хочу быть рядом с миледи Лавеллан! – весело кричит он. - Я хочу быть рядом, когда придет ее время делать выбор.
– Девственники? – Лавеллан задумчиво ковыряет рукоять кинжала. Кончик носа смущенно порозовел, так ей нравится эта мысль. – А сколько девственников?
Имшаэль исподтишка наблюдает за ней, жадно обшаривает взглядом метку. Инквизитор похожа на пирожное, бело-розовая и сладкая до тошноты, с блестящими светлыми глазами и волосами, стянутыми за заостренные уши.
– Да, девственники и девственницы, Инквизитор. Много. – Он облизывает губы, небрежно мажет взглядом поверх инквизиторской макушки. На самом деле он говорит не с ней, тот, к кому обращается Имшаэль – прекрасно его понимает.
Солас хищно жмурится.
– Она милая девочка, – мысленно говорит Имшаэль, встречаясь с ним глазами. – Бестолковая. Как раз в твоем вкусе, и как раз девственница. Ты же любишь девственниц и девственников, Фен'Харел, не так ли? Свежих. Пряных. Хрустящих. С румяной корочкой от жертвенных костров.
Имшаэль делает страшные глаза, зажимает себе рот.
– Или ты не сказал ей?
– Не лезь не в свое дело, – бессильно отвечает Солас.
Имшаэль глумливо смеется. Белый лед под его ногами розовеет, трескается, ощетинившись красными кристаллами.
– А то что, Фен'Харел? Убьешь меня? Смотри, не порвись. Силенок в обрез, а они тебе пригодятся.
В глазах Соласа мелькает печаль.
– Что тебе нужно?
– Ничего. Я пошутил. Я ничего не скажу ей о тебе, можешь не беспокоиться.
– Даже так? – Солас недоверчиво усмехается. – Но почему?
– Потому что не о чем говорить. – Имшаэль подносит к глазам ладонь, на которой расцветают ядовитые поросли лириума. С хрустом сжав кулак, он швыряет Соласу в лицо алое крошево. – Потому что ты больше никто, Фен'Харел. Ты мертвец. Отголосок эльфийских легенд. Этот мир мой, твое время ушло, навсегда. И заметь, ты сам это выбрал.