- Пять Ангелов! У-и-и-и! – Хоук радостно вскакивает и пытается исполнить некую пляску, которая по идее должна иметь смысл благодарности Создателю, но на деле, хм… Эльф надеется, что Создатель в этот момент отвернулся. Все-таки единственный танец, который получается у нее, это танец с кинжалами на поле боя. Эльф хмуро смотрит на свои карты. Как так? Он же все рассчитал! - Ну же, милый, я жду! Уговор дороже денег! – Глаза у Мариан сверкают от восторга и предвкушения. Грохот падающего нагрудника эхом разносится по пустому поместью. К нему присоединяются перчатки, потом поддоспешник. - Давай, сладкий! Подвигай бедрами. Не стриптиз, а недоразумение! – она расстроено всплескивает руками. - Хочешь показать пример? – обнаженный эльф подходит к бесстыдно оглядывающей его девушке. - Если попросишь. Ой! – в одно движение он усаживает Мариан на стол и начинает быстро расстегивать ремешки доспеха. - Позже… - рычит Фенрис. К демонам! Он и так потерял слишком много времени. Три года! Сейчас он не намерен ждать и трех минут. Хоук громко стонет от нетерпеливых и напористых ласк любовника. Если б она могла, то сейчас расцеловала бы… Изабеллу! Ее крапленые карты – просто чудо! И Мариан даже знает, для чего она использует их в следующий раз. Готовить в их будущей семье будет исключительно эльф.
Теган Геррин устал. Не только от качки, от дороги, от необходимости поднимать даже самые случайные знакомства в Марке, чтобы найти потерявшегося «принца». Он устал от поисков. Устал от ответственности за этого все еще несмышленого мальчишку, которого просто не хватило совести бросить на произвол судьбы. Алистер, поганец, вырос ведь на его глазах. А теперь сидит в грязнющей, замызганной от пола до потолка таверне и глядит на «дядюшку» отечными от дрянной выпивки глазами.
- Сколько я выпил? – спрашивает Алистер, рассматривая пустую кружку в руке. – Что мне налил этот прощелыга? Почему мне кажется…
- Тебе не кажется, - хмуро обрывает пьяное бормотание Теган и хватает названного племянника за руку, заставляя стукнуть глиняным дном кружки по столу. – Вставай, засранец. Хватит. Кому и что ты пытаешься доказать? Мне? Эамону? Королеве? Логэйну, дракон его дери?
- Дядюшка! – Алистер шире распахивает глаза, и Тегану становится не на шутку страшно. – Это ты? Выпей со мной… Выпей… за Дункана, дядюшка. Еще одну…
- Сколько ты уже высосал «За Дункана» сегодня, а? – шипит Теган.
На столе – всего четыре пустых кружки и грязная тарелка. Но, верно, посуду уже не раз убирали?
- За Дункана, дядя, - Алистер перегибается через стол, обдавая Тегана запахом дешевого пойла, - нисколько не мало. Выпьешь? А потом – за Лог... эйна. Чтобы он сдох, паскуда…
Теган вместо ответа встает, хватает Алистера поперек спины и, перекинув тяжеленную руку через плечи, тащит к выходу. Кажется, парень отключается, даже не успев достичь двери.
Тем лучше. Судно в порту уже ждет. И если нужно будет приковать его несостоявшееся Величество к спинке кровати, чтобы вдолбить обратно остатки мозгов – Теган это сделает, не раздумывая.
Сэра/ж!Тревельян или Лавеллан. Узнав о том, как Сэра относится к магии ее ЛИ не упускает случая ее этим тролльнуть, показывая всякие "магические штуковины" у нее под носом, (да хоть в постели) и забавляясь тем как она того боится. Н!
Сэра, ж!Тревельян (хотите с пейрингом, хотите - без). У Вестицы нечается жутко важный прием на котором материться Сэре нельзя, а присутствовать - обязательно. Если она ругнется - лишится надолго печенья, выпивки и прочих радостей жизни, а так же приобретет злую подругу/девушку, которая ее достанет за такое. Сэра в итоге не выдерживает и от переизбытка чувств кричит "Да ебала я ваши..." с перечислением через мат всех благ от которых она готова отказаться ради этой самой ругани. Н! можно и стёб.
Стэн обращается к ней "кадан". Наблюдает и слушает, задаёт десятки вопросов, рассказывает о кун, о себе... и умолкает на полуслове. Глядит, изумлённый, на тусклое мерцание Saartoh-bas, ищет в себе былую тревогу, вынуждавшую сжимать меч покрепче, когда Страж обращался к дурной силе, — и не находит. Бездумные, уверенные в своём могуществе, Bas Saarebas продолжают колдовать, а Стэн продолжает следить: за старой ведьмой, смешивающей травы, и молодой, ночами оборачивающейся волком. Но совершенно не замечает, как Страж ради пустого развлечения пускает в воздух разноцветные искры.
Стэн прикрывает Стража в бою. Учит носить тяжелую кольчугу — даже Saarebas не должны пренебрегать защитой. Делится с ней, слишком тощей и слабой для избранного пути, печеньем. И с трудом сдерживает порыв укрыть её, задремавшую на дежурстве, одеялом, погладить по спутанным волосам. Он должен помнить о всепожирающем пламени и о заветах Кун, должен быть готов в любой момент оборвать жизнь Стража... Стэн доверяет свою жизнь — ей.
Стэн говорит с ней часами; всегда держится в полушаге; на аудиенцию к Эамону проходит, не спросясь, будто и не заметив попытки захлопнуть дверь перед его носом; подчиняется приказам беспрекословно: на юг, на север, на север, пока он не станет югом — неважно.
Стэн подчиняется и когда она командует хрипло: "Руби!" — указывая на толстую драконью шею, против которой её посох — что ивовый прут. Стэн подчиняется, зная, что другие Стражи слишком далеко, а лесная ведьма ни с чем покинула Редклиф. Стэн подчиняется молча: он бы хотел попрощаться с кадан, но не знает подходящих слов, и все свои чувства вкладывает в удар...
— Творение басра странно, Аришок. Аришок поднимает глаза от бумаг. Аригена проходится влево-вправо вдоль стены, на которую он повесил картины. — Они тратят на это краску? — недоуменно говорит она. — Дерево? Холст? Такого много там, где ты был, Аришок? — Много, — коротко отвечает Аришок. — Я видел замок в столице огромной страны. Из дерева там вырезаны статуи огромных псов, покрыты блестящим. Полы — из мрамора. Окна — в дорогих тканях. Бас любят окружать себя причудливыми вещами, и для многих обладание — цель. — А зачем тебе эти изображения? — спрашивает Аригена, чуть склонив голову к плечу. — Они были ценными там, на Юге? — Для басра вещи дороги ценой монет, которые они за них отдают. Для меня эти картины ценны памятью, — отвечает Аришок. — А в памяти, Аригена — сила.
- Нет. - Слишком глупа. - Некрасива. - Ты ее нос видел? - Да она чуть не запрыгнула на меня прямо в тронном зале! - Когда тебя это смущало? - Натаниэль, к несчастью своему прибывший навестить старого друга в столь важный для Старкхэвена момент, как выбор невесты их принцу, был тут же упрошен Себастьяном остаться и помочь советом. - Церковь изменила меня, старый друг, - тоном читающего отрывок из Песни проговорил Себастьян, устало кладя подбородок на руку. - Я поверю в это только когда следующий Архидемон сам прилетит сдаваться и смиренно умирать, - Натаниэль закатил глаза. - Ты явно растерял на Глубинных Тропах весь свой юмор. - Он у меня разве был? Себастьян тяжело вздохнул. - Ладно, - он повысил голос, обращаясь уже к своему распорядителю. - Кто там следующая? Распорядитель откашлялся, заглянул в список. - Леди не указала свои данные, мой принц. Не из известной семьи, впервые при дворе. - Не знатного рода? - Себастьян фыркнул. - Отошли прочь. - Но, мой принц, она настаивала, что лично с вами знакома. - С ним много кто знаком из девиц, далеко не знатные, - вставил Натаниэль. - Но из таких кто бы осмелился? - возразил принц и махнул рукой. - Ладно, пусть войдет. Мне любопытно. Распорядитель поклонился и вышел. Когда двустворчатые двери распахнулись снова, в тронный зал уверенным шагом прошла женщина, которую Себастьян даже не мог подумать, что увидит здесь. - Слышал, ты невесту ищешь? - лукаво улыбалась Хоук, мягкой походкой приближаясь к ступеням перед троном. - Значит, церковные обеты забыты?
Кунари робко постучал Брана по наплечнику. - Да не возьму я твой поводок, что ты мне его пихаешь?! - Рыцарь-капитан, не кричите на ребёнка, - из кладовой донёсся строгий голос старшей чародейки Петры. Бран с сомнением обернулся. Кунарийский маг, выше храмовника на голову, грустно звякнул цепями. - Ребёнка? - Капитан, много вы встречали взрослых мужчин со скованными руками, зашитым ртом - и гладкими щеками? - сухо спросила Петра, появляясь из-за проржавевшей чугунной решётки с парой напильников. Он не нашёлся с ответом. К кунари, увязавшемуся за ним по дороге в Кинлох, Бран старался не приглядываться: обнаружив под уродливой маской губы, исчерченные грубыми стежками, Бран решил, что зверствами сыт по горло. Перепилить цепи было нечем, а распороть стягивающий губы шов кунари не позволил - он всё мычал: «Саирабаз, саирабаз!» Так и дошли до объявившего о восстановлении Круга. А ведь правда, на серых щеках виднелся лишь едва заметный пушок. - Хотелось бы знать, откуда он в Ферелдене? - Петра задумчиво оглядела кандалы на запястьях кунари. Из-под металла виднелись браслеты шрамов. - Ты знаешь торговый язык, малыш? Малыш издал некий звук, означавший, вероятно, «нет» на неразборчивом кунлате. - Насколько я понял из его пантомимы, - вмешался Бран, - он шёл через горы и мёрз. Долго. А потом почему-то потащился за мной. Тоже мне, нашёл маму-утку, - добавил храмовник тише. Петра удивлённо цокнула языком. - Неужели от самого Орлея?.. Тогда он, наверное, из тех, кого кунари собирались использовать при наступлении. - Очень мило. - Побег говорит в его пользу. Позовите-ка Годвина, капитан. Попробуем сначала отмычками.
Кинжалы распороли перепонку, словно натянутый ветром парус. Архидемон взревел и в последний раз устремился в небо, могучим ударом крыла сбросив Риордана в бездну горящего города. Он падал. От свиста ветра заложило уши, кровь Архидемона жгла лицо и руки, и далёкая земля летела ему навстречу. Вот и всё. Риордан успел закрыть слезящиеся глаза… …его нашли ликующие денеримцы. Без чувств, но живого. Он угодил в невероятно прочную сеть, зачем-то натянутую во дворе покинутого особняка.
*
- Коулдри, да ты никак смерти моей хочешь? - протянул Черный Волк, придирчиво рассматривая чертежи. Проныра округлил глаза. - Знаю я этот особняк. Внутренний двор глухой. Одна дверь, к которой через стражу будет не прорубиться, и окно мансарды, но, друг мой, я не охотник покидать подмостки на сломанных ногах. - И не придётся! - Коулдри всплеснул пухлыми руками. - В стенах есть надёжные штыри, а в доме - друзья. В нужный час они натянут сеть между этажами. Спрыгнешь мягко, как с перины в «Жемчужине», в колодец - и был таков. Волк поскрёб подбородок. - Всё-то у тебя схвачено... Сеть, небось, рыбацкая? - Когда-нибудь я предлагал подобную халтуру? - с видом оскорблённого достоинства вопросил Коулдри. - Спроси в порту Карашока. Он тал-вашот, высоченный, рогатый - не обознаешься. Сеть кунарийская. Дорогая безбожно, но, клянусь, ею можно дракона изловить. - Ладно, по рукам. Сколько за всё?
За месяц до конца Мора заезжий торговый принц из Антивы с громким скандалом покинул Денерим: кто-то вычистил сокровищницу посреди приёма в его, принца, честь. А сеть для ловли драконов так и осталась висеть.
Дюран успел перехватить Рику в последний момент. – Постой. Фигура у черного хода вздрогнула и медленно повернулась. Пыльница уходила с пустыми руками. Щепетильность или паника? Эдукан подошел к ней, взял за подбородок и внимательно заглянул в глаза. Страх, гнев и боль. Но боли все-таки больше. Кажется, она действительно любила его брата. – Я хочу, чтобы ты вернулась. Рика мотнула головой, вырываясь из его хватки. – Что вам от меня нужно? Ее голос дрожал не от слез – от ярости. – Долг Белена уплачен, но из-за нашей вражды снова пострадали невиновные. – Дюран старался говорить как можно мягче, но почему-то выходило скупо и сухо. – Я знаю свои обязательства и позабочусь о тебе и малыше, когда тот родится. Вы не должны страдать. А род Эдуканов не должен прерваться. – Я не приму подачки из рук убийцы! – ее губы все еще прыгали, но взгляд был твердым и дерзким. Эдукан вздохнул. И где такого гонора нахваталась? – И куда пойдешь? – поинтересовался он миролюбиво, как у маленькой. – Обратно в Пыльный город? Или нового покровителя искать? Так тебя после Белена никто не возьмет. А на поверхность… Не советую. Дурное там место, сальрока. Искаженное, холодное. И народец там пустой, как шлак. А если ты на себя могильный камень положила – про ребенка вспомни. Он должен стать лордом! Я представлю тебя Дому Эдукан, как будущую мать его нового главы. Познакомлю с нужными деширами. Они помогут тебе вырастить лорда и воина, а потом отвоевать наш тейг. – А что взамен? – все еще агрессивно спросила Рика. Дюран улыбнулся. – Хорошо. Ты уже готова на переговоры. Идем, обсудим все в моем кабинете.
Натаниэль Хоу/ж!Страж-Командор. Натаниэль тайно и трепетно влюблен, Страж хочет просто развлечься. "Если хотите большой и чистой любви, приходите вечером на сеновал". R+
Элисса не двигалась, улыбаясь приятной тяжести в мышцах. - Могу ли я принять эту улыбку на свой счёт? - Рядом Натаниэль перевернулся на живот и подул на её плечо - по коже, влажной от пота, побежали мурашки. Приподнявшись на локте, другой рукой он огладил её бок и бедро. - Отчасти. - Элисса повернула голову, открывая шею поцелуям, и вдруг рассмеялась. - Нат, щекотно! В ответ Натаниэль вновь задел носом чувствительную точку чуть ниже уха и спросил совсем тихо: - Что же ещё тебя радует? - Ну, я научилась наслаждаться ни к чему не обязывающим сексом. Раньше… - она осеклась и взглянула Натаниэлю в лицо: на мгновение он как будто перестал дышать. Но нет. В уголках тонких губ, оттенённых бородкой, пряталась усмешка, а шершавые пальцы по-прежнему лениво ласкали бёдра Элиссы. - Неужели раньше леди Кусланд даже на сеновал с незнакомцем ходила за чистой любовью? - протянул Натаниэль. - И печалилась бесчувственно спущенным штанам? Элисса фыркнула. - Ты отлично знаешь, что я предпочитаю простыни соломе. - Она замахнулась подушкой, нашедшейся в складках одеяла, но он перехватил и прижал её запястье к тем самым простыням. - Повторим? - Свободной рукой Элисса коснулась его щеки, уже колючей от щетины, но Натаниэль отстранился, легко поцеловав её ладонь, и спустил ноги на пол. - Заманчиво, Командор, но нам обоим нужно поспать. Я вернусь к себе. - …как хочешь. До утра. - До утра. После его ухода Элисса долго лежала без сна, думая об их дружбе.
У командора нет времени. Кому как не Натаниэлю знать это? Каждый миг съедается бесконечными бумагами, просителями, походами, битвами, интригами, судами, разрушениями, встречами, расставаниями... Можно продолжать бесконечно. С чем-то Натаниэль помогает, чему-то оказывается свидетелем, о чём-то узнаёт постфактум. "Клянусь Андрасте, Нат, — смеётся засидевшаяся далеко заполночь командор, когда он заходит в кабинет с глинтвейном и категорическим требованием отдохнуть хоть немного, — не будь тебя — свалила бы давно ограм рога откручивать, и гори огнём эта Башня!" Натаниэль улыбается в ответ и ставит кувшин на стол, сдвигая подсвечник; в ящике стола ждёт часа пара глиняных кружек. На приёмы командор является чаще всего в броне, что совершенно не подобает леди; отважившиеся осудить это вслух, получили прямой ответ: "Хороший доспех — вот платье воина. Прерывать тренировку, чтоб навертеть кучеряшек — что может быть глупее?" Злоязыкие за глаза кличут командора "мужичкой". Натаниэль с ними не соглашается. Но молчит. Порой они не видятся неделями: ушёл ли он в поход на Глубинные тропы, уехала ли она в Денерим, или оба с головой погрузились в дела эрлинга. Порой им выпадают недолгие часы покоя, и можно просто поговорить, обсудить вещи не относящиеся к работе. Порой, когда оба уверены, что мир сможет обойтись некоторое время без командора, они запираются в дальних комнатах и позволяют себе расслабиться: смеются, выпивают, подтрунивают друг над другом, как могут самые близкие люди... Стоит ли удивляться, что одна из таких передышек завершилась в постели? Натаниэль помнит каждую мелочь: жаркий шёпот и нежную кожу под пальцами; как сжимались её бёдра, а мозолистые ладони оглаживали спину; как он целовал её щеки и подбородок, отчего-то не решаясь даже взглянуть на приоткрытые губы, и вкус вина на языке, когда она поцеловала его сама... Натаниэль помнит, что так и не сказал ей о своих чувствах — ни тогда, ни впоследствии. Боялся ответа, даже когда секс стал неотъемлемой частью отношений? Считал, что всё понятно без слов? Натаниэль всегда знал, что влюблён. И полагал — взаимно. Но оказалось, что он влюблён в женщину, у которой совершенно нет времени. — Когда хочется большой и чистой любви, — делится она как-то во время их ночных посиделок с той пьяной откровенностью, которая режет больнее ножа, — таким как я лучше прогуляться до сеновала или обратиться к хорошему другу. Но не начинать всерьёз... это... больно. Когда любишь кого-то, а на тебя не хватает времени. Я не хочу делать больно. У командора нет времени, кому как не Натаниэлю знать? Он молча пьёт, стараясь держать лицо, не позволить поднявшейся внутри буре вырваться на свободу. Но командор замечает неладное: хмурится, задаёт вопросы, предлагает помощь... Она внимательна к друзьям — на большее у неё не хватает времени. Натаниэль говорит, что справится сам, держится уверенно и спокойно под пристальным взглядом, отстаивая право справляться самостоятельно, и командор отступает. — Нат, — говорит напоследок, — если тебе понадобится помощь... Он кивает, не слушая, и закрывает дверь за её спиной. Подходит к столу, залпом допивает остатки вина: горчит; осевшие на дне специи противно скрипят на зубах — он морщится и сплёвывает прямо на пол. Он должен был ей сказать. И будь что будет. До сих пор должен, наверное, в первую очередь самому себе, но... У командора нет времени. Едва ли оно появится. Лучше просто молчать и быть рядом, не давать повода отдалиться, оставаться её... Столешница вздрагивает от удара, подсвечник срывается с края и гаснет, ударившись о каменный пол. Будь что будет.
Каллиан всегда так резко насаживается на член, что Натаниэлю приходится придерживать ее под бёдра. Она ведь такая маленькая, тоненькая, словно ненастоящая, словно вырезанная из полированного ясеня статуэтка. Внутри неё слишком тесно и узко для него, шемлена, и постоянно кажется, что она вот-вот вскрикнет от боли.
Он смотрит на неё снизу вверх, на груди с тёмными сосками, на закушенную губу, на зажмуренные глаза. Ему хочется опрокинуть её на простыни, под себя, и, целуя, войти. Медленно-медленно, так медленно, что она бы растаяла в его руках, как масло. Да Андрасте с ними, поцелуями, ему хочется хотя бы погладить её груди, плечи... Но Натаниэль даже не пытается отнять ладони от её бёдер: знает, что она мягко, но настойчиво переместит их обратно.
— Я скоро кончу, — предупреждает он.
Каллиан судорожно кивает, затем через несколько скачков протяжно всхлипывает, запрокинув голову. По её телу пробегает дрожь, внутри несколько раз сжимается, и Натаниэль изливается в неё.
В былые времена он ни за что не стал бы кончать в неё, но с Каллиан даже подобная близость не становилась интимнее. «Ты дурак, что ли? — спросила она тогда. — Что ты дергаешься, мы же оба бесплодны».
Она слезает с него, каким-то обыденным движением проводит краем простыни между ног и начинает одеваться.
Раньше Каллиан позволяла себе понежиться в его постели. Она или дремала после секса, или просто лежала рядом, перебирая волосы на его груди и украдкой потираясь виском об отросшую щетину. Какая разница, что она при этом не открывала глаза? Даже если она представляла кого-то другого на его месте, но была-то она с ним! А последнее время она уходит, даже толком не отдышавшись.
Натаниэль перекатывается к краю кровати, долго смотрит на Каллиан и, наконец, решает рискнуть.
— Почему ты каждый раз так торопишься уйти? — говорит он шутливым тоном. — Останься.
Каллиан разом сутулится и втягивает голову в плечи. Он слышит, как она бормочет себе под нос: «О нет! Нет-нет-нет-нет-нет...»
— Ну а почему нет? — настаивает он. — И так все знают, что мы... близки. Мне было бы приятно, если бы ты...
— Натаниэль, стоп! Ни слова больше.
— Каллиан! — Он ловит ее за руку, когда она проходит мимо, и норовит заглянуть ей в лицо. Она пытается вырвать руку из его хватки, но безрезультатно. — Посмотри на меня. Что не так? Что изменилось?
— Ничего не изменилось. Просто я не хочу ничего слышать про любовь и отношения.
Каллиан смотрит в его глаза зло и холодно, словно они враги, а не любовники. Натаниэль невольно разжимает пальцы.
— Последний мужчина, который признавался мне в своих чувствах, сперва публично меня унизил, а затем решил героически пожертвовать собой у меня на глазах. И я не хочу, чтобы это повторилось снова.
— Я не он, Каллиан, — мягко произносит Натаниэль. — Я никогда тебя не предам. И...
— Хватит об этом, — перебивает его Каллиан, застегивая пояс. — Хочешь большой и чистой любви — приходи ночью на сеновал, к тебе очередь из влюбленных дур выстроится. Но я тебя прошу: не втягивай в это меня.
К концу праздника Солона так восхитительно опьянела, что начинала смеяться по малейшему поводу. Может, дело в волшебных порошках Андерса, а может, молодое вино расплавило холод, с которым волшебница смотрела на окружающих.
Натаниэлю давно не было так хорошо и вольно. От музыки ноги просились в пляс.
Не давая времени одуматься, он увлек Солону в кипящую весельем толпу.
Она действительно не умела танцевать, но Натаниэль наслаждался законным поводом держать ее за талию, кружить и обнимать. Голова кружилась от музыки, от близости Солоны сердце стучало, как боевой барабан. Он почувствовал, что пора бы держать Солону на расстоянии, но было поздно — она изумленно вскинула брови и воскликнула:
— Натаниэль! Да ты рад меня видеть!
Грянул хохот, Натаниэль покраснел, но Солона не оттолкнула его, а наоборот, прижалась сильнее.
— Негодник! – захихикала она, ритмично елозя бедром. — И чем ты оправдаешь такое нарушение субординации?
— Тем, что люблю вас, Командор, — произнес он, не подумав.
Солона запрокинула голову и рассмеялась.
— Ты такой забавный... Хочешь большой и чистой любви? — Она обеими руками взяла его за лицо и жарко поцеловала, не обращая внимания на подбадривающее улюлюканье толпы. — Приходи ночью на сеновал... Будем любиться на душистом сене, как эти прекрасные люди!
Она вновь запрокинула голову и счастливо рассмеялась:
— Создатель, как же я пьяна…
Натаниэль вздохнул и аккуратно высвободился из ее рук.
— Отчего же не прийти? Обязательно приду. Но только если к ночи вы протрезвеете.
Она смотрит в зеркало, смотрит вглубь себя и видит будущее. Жидкий огонь переламывает хребет горам и раскалённой смертью ползёт по склонам, а с неба жирными хлопьями сыплется смерть из праха. Острова из дикого камня и дворцы из грёз устремляются к городам сквозь бурей перекрученные облака. Крошится сталь, а тела обращаются чёрной гнилью. Она смотрит в зеркало и видит мгновение, тот единственный миг, превращающий неизбежное в неслучившееся. Удержать за плечо, а потом - подтолкнуть… Целый мир устремится следом. Флемет смотрит в зеркало, и Митал улыбается ей. Элувиан оживает, из-под пальцев разбегается рябь. Хватит ли этого? Шаги за спиной. Здравствуй, старый друг.
«Исследовательская станция? Вот это ржавое корыто?», — девушка огляделась вокруг: оборудование на станции было старым, если даже не сказать древним. — «Да тут даже нечем поживиться на продажу… Ну, если только нас не интересует сбыт технологических новинок позапрошлого века». — Эй, Гилланайн! — донеслось из соседнего блока. — Шевели копытами! Оклик заставил её быстро вынырнуть из собственных размышлений: полного варианта собственного имени она не слышала очень давно, — да еще и из уст капитана их пиратской шайки. «И не надоест ему?», — удивление быстро сменилось раздражением: шутки на тему «копыт» —металлических подошв её скафандра — приелись еще два солнечных оборота назад. — Да, иду! — гул собственных шагов отдавался эхом от стен межблочного коридора и почти заглушил голос. Эльгарнан стоял возле приборной панели и задумчиво смотрел на мониторы, висящие над ней; когда Гилланайн подошла достаточно близко, то он, не оборачиваясь, одним движением развернул к ней капитанское кресло. Увиденное заставило её отпрянуть: каптанствовала на станции мумия в полуистлевшем белом халате. На груди её красовался металлический бейдж с гравировкой «Г. Илланайн». — «Эра освоения иных миров настала», — продекламировал Эльгарнан с интонацией универсального обучающего терминала. — «И я найду Арлатан и наше будущее по другую сторону времени и пространства!». Неплохой ты себе выбрала псевдоним, крошка, — ухмыльнулся он. — Э-э-э… — Гилланайн растерянно моргала, не веря собственным глазам. — Ты… знаешь, кто это? — К твоему сведению, я тебя с твоей мусорной свалки выкупил только из-за имени, — Эльгарнан, наконец, обернулся и посмотрел на неё. — Если девочка со свалки назвалась именем великого, пусть и сумасшедшего, ученого, то эта девочка стоит пары кредитов, верно? Гилланайн нахмурилась, проигнорировав вопрос, и предпочла сменить тему. — Но это невозможно... Связь с его кораблем была потеряна больше века назад! — Тем не менее, мы сейчас на борту легендарного «Эвануриса». И его владелец, — с этими словами Эльгарнан указал на мумию, а затем взял с приборной панели листок с какими-то расчетами, — тут тоже времени не терял даром. Под координатной сеткой на листке было аккуратным почерком выведено: «Да станут бессмертными богами те, кто первыми ступят на землю Арлатана». Гилланайн фыркнула. — И что это? Он спятил перед смертью? Арлатан — миф, и мы стоим у трупа того, кто этот миф породил! — О нет, Гилли, — улыбнулся Эльгарнан. — Если Джун сможет расшифровать эти расчеты, а мощности элувиана на нашем корабле хватит, чтобы сгенерировать портал, то это, — он потряс листком почти перед самым её носом, — наше будущее.
м!Хоук|ОЖП (любая коренная жительница Киркволла, от наемницы и беженки, до знатной марчанки магессы). Хоук привык ко всеобъемлющему вниманию и успехах в личной жизни, посему очень разбаловался тем, что ему в 90% случаев отвечают взаимностью. И вот, наш "всем-обязанный-герой" люто юстит по неканоничной героине, но получает отказ и агрится, что ж это вдруг. Окружение с радостью перемывает косточки обоим, а про их отношения говорят "Что он в ней нашел? Вроде обычная... Это потому что отказала, наверное". Без изнасилований, не дезфик, драма, А+
— Какая самая желанная для него женщина? — Так и не доставшаяся. Одна из расхожих сплетен о Защитнике, популярная среди киркволльской знати
Она ему не достанется. Можно просить, угрожать, попытаться управлять... Но ее бесит один неравнодушный взгляд даже если он в сторону. Но... Правило то (больше для нее) непреложное. Она. Ему. Не достанется. С чего бы ей так ему возражать? Он хорош не только собой. Обаятелен. Щедр. Ласков. Юморит, если надо. Многим же нравится. Она мелкая. Противная. Тощая. Но ему не достанется. А значит, они снова поссорятся. Смотреть бы на нее пореже, да не получается. Ну а Варрик сболтнет "точно птичка невольная". Щурит глаза — все запишет. Рваный берег. Он у моря лежит. Садится на грудь. Недовольная. Его грубостью вновь недовольная. Откидывает за спину небрежную косу, та взлетает за спину точно птица вольная. Но стоит ей наклониться и засмотреться ему в лицо пристальней как рот его точно смолой заливается той смоле легко, за секунду легко застывается сковав всю пустоту меж зубов: настолько сильно раздражение-бред, он так заставляет сцепить от раздражения зубы и шипя, едва похрипывая, выдыхать ей почти в губы "Не-на-ви-жу!". Для нее это лишь пустой шум. Она склоняется. Ближе. Намного ближе. Тянется вниз ворот тончайшей рубахи. Звякает на цепочке кулон с цыплячьей шеи (и все — ненарочно!). Видны два с горошка величиной соска. И взгляд. Очень колкий. Как будто с пощечиной на лицо уже опустилась рука. И вдавить бы ей большой палец прямо под ребра сжимая на талии остальные - четыре так сильно стараясь сдержаться что получится нежно вместо гадости мерзкой и небольшого щипка. А значит он — побежденный без объявленных войн и кладет большую ладонь, чтоб вверх вести, к ней на мягкий живот. Она ненавидит его. За неравнодушие. За настойчиво выказываемое "ну будь же уже со мной". И он ее - тоже. Но его ненависть иная. Все по-другому. Не такая жгучая, не так дурацки простая. Абсолютно. Не. Так. Из невзаимности прорастает. "За что, ну за что ты никак не досталась мне?"
Эльфийка отрывается от готовки, едва не резанув ножом по пальцу вместо сочной моркови – щеки заливает румянец, а слова путаются в голове. Как и всегда, когда Хоук обращается к ней.
— Сегодня с нами будет ужинать Андерс, так что накрой еще на одного. И будь добра, сделай ему порцию без острого, хорошо? — Гаррет вваливается на кухню, с любопытством разглядывая кипящие кастрюльки, словно ища, что бы такого ухватить пожевать. Орана вжимает голову в плечи и согласно кивает, а сердце у нее болезненно сжимается – для Хоука она скромная прислужка, и ничего более. Он для нее – целый мир. Но куда уж ей до могучего отступника-целителя?..
— И еще, — Гаррет делает шаг вперед, сокращая дистанцию между ними до полуметра, от чего у девушки перехватывает дыхание, — когда закончишь, уделишь мне немного времени? Услышал недавно, как ты играешь. И теперь не могу отделаться от желания послушать тебя, как минимум много-много раз.
— Д-да, конечно, — Орана моргает несколько раз, словно пытаясь сбросить с глаз сонную дымку.
— Тогда буду ждать. И, если ты принимаешь заказы, пусть песня будет про любовь, — Хоук подмигивает ей и тепло улыбается, перед тем, как удалиться. А Орана не может стереть счастливую улыбку со своего лица, насыпая добрую ложку черного перца в порцию гостя.
Если ему нравятся такие, как мы, почему не я? Она же уродина. Вечно всё роняет. Неряха. На голове воронье гнездо. На лютне играть не умеет. Ничего не умеет. Только книги читать.
Наверное, потому что она маг, решает Орана. Магам всегда достается самое лучшее. Если у кого-то из наших просыпается дар — их учат. Относятся иначе. Свободу могут дать. Позволить уйти куда захочешь.
Орана сжимают метлу до боли. Хоук дал ей свободу, но куда ей идти?
Метла вытягивает из-под стула черную завязку для волос. Орана оглядывается и с ненавистью ее топчет, словно самого мерзкого жука.
— Я требую речь, — решительно произнесла Табрис, и Логейн добродушно ухмыльнулся, глядя на нее. — Мне обещали, что будет много речей.
Она радостно улыбнулась темным остовом губ и подбросила сухих сучьев в костер; стоянка близ заброшенного тейга помнила, должно быть, сотни Серых Стражей, уходивших дальше, вниз — в кострище темнело с десяток пряжек с грифонами, у лежака рядком стояли подписанные бутылки.
— Прекрати так громко думать и явно страдать, — фыркнула Табрис.
Прогоревшее полено обвалилось, взметнув сноп искр, и во вспышке света Логейн ясно увидел ее побелевшие глаза, лишь у зрачка сохранившие слабый оттенок зеленого. Он наклонился, чтобы поцеловать Табрис в щеку — в губы она уже не разрешала — и коснулся сухой, будто старый пергамент, кожи, под которой выделялись, как кляксы, почерневшие набухшие вены.
— Неправильно это, — пробормотал он. — Я старше тебя на двадцать лет, я...
— Я тебя дождусь! — заверила Табрис и прижалась к нему боком — рыжая и бесстрашная, будто двенадцать лет назад. — Просто иди по дороге из трупов Порождений — я буду в самом конце.
— У тебя храбрости больше, чем у целой армии, — хрипло сказал Логейн.
Верхняя губа, съеденная скверной, слегка обнажала зубы Табрис, когда она широко улыбалась.
— Бессовестный льстец, — Табрис игриво пихнула его в плечо. — Я сплю справа, как всегда. И только попробуй украсть одеяло!
Они договорились, что разойдутся после последней совместной ночевки, каждый в свою строну, но когда костер совсем догорел, Табрис тихо поднялась, подвязала ножны, забрала походную сумку, коснулась ладонью его волос — и неслышно ушла.
Весь вечер она держалась ради него — теперь Логейн, старавшийся дышать ровно, отплатил ей тем единственным, чем мог — притворился спящим.
Новая волна демонов отделила Логейна от основной группы. Количество нападавших тварей заставляло бывшего тейрна Гварена шаг за шагом отступать обратно во двор крепости. Обратно к воротам, где не менее отчаянно сражались и умирали солдаты Инквизиции. Щит в его руке тяжелел с каждым отбитым ударом очередной твари из тени, меч приходилось буквально выдергивать из тела очередного пораженного точным ударом врага. Силы медленно, но верно таяли. Исход его сражения для Логейна был очевиден. Все, что ему оставалось, это прихватить как можно больше демонов с собой. Что-то прокричал вдалеке Инквизитор, но разобрать произнесённые слова в шуме боя было невозможно. По этой же причине не имело смысла звать на помощь. Никто из новоприобретенных товарищей попросту не услышит его, а если и услышит, то ничего из сказанного не поймет. Оставалось полагаться только на себя. Главное, чтобы хватило сил. Демоны словно почувствовав, как слабеет их жертва, полезли со всех сторон, прижимая своего противника к стене и отрезая все шансы на спасение. Куда бы ни поворачивался Логейн, везде были горящие нечеловеческие глаза и тянущиеся к нему руки. Он пропустил пару ударов. Когти демона со скрежетом скользнули по нагруднику и порвали ткань на плече, оставляя после себя глубокие царапины. Мак Тир оттолкнул демона щитом, прижимаясь спиной к стене и стараясь не уронить потяжелевший меч. По руке потекла кровь, пропитывая порванную ткань, но Логейн не обратил на это внимания. Пусть его руку и жгло, но он умел терпеть боль. Сосредоточившись на отражении ударов, мужчина не сразу заметил, что демонов стало меньше. Кто-то отвлек их, напав со спины. Твари рассредоточились, давая бывшему тейрну место для маневра. Воспользовавшись этим, он перехватил поудобнее щит и пошел в атаку. Пришедшие ему на помощь четверо серых стражей в свою очередь атаковали демонов не менее яростно с другой стороны. Благодаря этому ход боя изменился в считанные минуты. Застигнутые врасплох демоны заметались между нападавшими, что лишь облегчило их истребление. Для пяти бойцов демоны не представляли такой угрозы, как для одного. И вскоре все было кончено. Логейн хрипло выдохнул, опуская оружие. Спасшие ему жизнь серые стражи собрались вместе, явно о чем-то договариваясь и пару раз оглядываясь в его сторону. – Хорошо, мы пойдем дальше, – сказал один из них, доставая очередную стрелу из колчана. - Но и ты долго не задерживайся. Лицо лучника скрывал капюшон, но голос показался Логейну смутно знакомым, хоть вспомнить где его слышал он не смог. Предводительница отряда кивнула, и трое стражей покинув их, вернулись в битву. – Спасибо – обратился он к оставшейся разбойнице – Но мне тоже нужно идти, Инквизитору может понадобиться моя помощь. Серый страж покачала головой, заступив ему дорогу. Опущенный было меч снова поднялся, нацеленный прямо в грудь стоящей напротив него девушке. Логейн не знал, о чем говорили до этого стражи. И не был уверен, что им можно доверять. Если придется, он готов сразится с ней. И он будет сражаться, если она и дальше продолжит мешать ему пройти. - По-моему мы это уже проходили – произнес такой знакомый голос, заставив мужчину вздрогнуть и опустить меч. Обладательницу этого голоса он узнал бы из тысячи других, даже с закрытыми глазами. Стоило Мак Тиру опустить оружие, и девушка в ответ убрала свое. Осмотревшись по сторонам и не заметив врагов, она сняла шлем, положив его на ящики, стоящие рядом. – И то, что я сражаюсь лучше тебя, мы оба знаем, – ухмыльнулась разбойница. - Элисса! Ты… - Давно не виделись, – младшая Кусланд сократила расстояние между ними и обвила руками его шею. Логейн не смог сдержатся и, притянув девушку к себе, а заодно и укрывая их обоих щитом, поцеловал. Элисса с готовностью ответила на поцелуй, на краткое мгновение прижимаясь к нему всем телом. Но почти сразу же отстранилась. Как бы им обоим ни хотелось продолжить, сейчас не время и не место. – Тебе невероятно повезло, что Натаниэль тебя заметил, – поежилась она. – Если бы не он, ты мог бы погибнуть тут. – Значит, лучник - это Хоу? Неудивительно, что голос показался мне знакомым. Давно вы тут? Знаете, что происходит? – Мы здесь инкогнито, прибыли незадолго до вас. Тем не менее, о ситуации мы в курсе. – Элисса отошла и снова надела шлем. Достав кинжалы, она продолжила отвечать уже на ходу - Я обещаю, что все тебе расскажу, но только после того как бой кончится. А сейчас пойдем, найдем этого твоего Инквизитора. Логейн в ответ кивнул, соглашаясь с ее словами, и последовал за Кусланд. Готовый защищать идущую впереди девушку или умереть за нее, как и десять лет назад, во времена Мора.
Логэйн не надеялся, что сможет снова её обнять. Да и место для объятий было не слишком удобным. Холодный, разгромленный Адамант, выстуженный ночным пустынным ветром. Вековые плиты, залитые кровью. Кровью солдат Инквизиции, Серых Стражей, демонов и призраков, его собственной. Её.
Говорили — она была одной из первых, кто согласился на ритуал. Говорили — она искренне поверила, что сможет помочь прекратить Моры. Такая доверчивая. Такая все еще искренняя, желающая перестроить мир, чтобы всем в нем жилось привольно. Так было когда-то, десять лет назад — и ничего не изменилось.
Логэйн держал тело Солоны Амелл на коленях, стараясь не смотреть на жертвенную рану на шее, на кровь, пропитавшую синюю ткань — кровь, которая позволила демону овладеть ее телом. На торчащую из груди стрелу, которая окончила путь Солоны раз и навсегда.
— Спасти мир, говорила ты, это то самое, ради чего стоить жить, — хрипло прошептал он, закрывая ладонью невидящие глаза. — Красиво. Но, похоже, мне от этого мира ждать больше нечего.