Каллен/ж!Хоук-маг, в воспоминаниях ж!Амелл. Хоук и Амелл - кузины, и это неожиданно заметно как во внешности, так и в характере. В итоге Каллен юстится, а Хоук не со зла, но подливает масла в огонь невинным флиртом; как он будет с этим справляться и будет ли вовсе - на совесть Автору.
Амелл была золотом любви, лиловым огнём похоти… живым мертвецом с тёмными венами.
Когда-то он мечтал прикоснуться к её волосам, затем — обладать ею, теперь же — забыть.
«Я был слепым рабом своих греховных чувств. Но искуплю все грехи свои перед Создателем преданной службой Ему и не оступлюсь больше…»
Жёсткие порядки киркволльского Круга кажутся Каллену куда справедливее извечных послаблений в родной ферелденской Башне.
И он почти забывает.
***
Она появляется во дворе Казематов в полуденном мареве, рассекая дрожащий от жара воздух бурной жестикуляцией, живо обсуждая что-то со своими спутниками.
—…и кажется ты был прав, Варрик, — доносится до Каллена обрывок фразы, — они все попрятались по своим прохладным круглым норкам.
Рыцарю–капитану хорошо знаком этот голос; он резко оборачивается, приглядывается — из жара его немедленно бросает в холод, — и отступает в тень у стены.
— Или в норки друг к другу…
— Да пошла ты, ривейни!
Женщина смеётся, останавливается посреди двора, задирает голову вверх и прикрывает рукой глаза от яркого солнца.
Это Амелл.
— Эй, благочестивый сэр храмовник, мне нужен Хью или Уилморд… Молоденькие пареньки. Не для себя, а поговорить. Я — Мариан Хоук. Здравствуйте.
Каллен не замечает как назвавшая себя другим именем Амелл успела подойти к нему, почти на одном дыхании выпалив слова приветствия и цель визита, — и уже протягивает ладонь для рукопожатия.
— Ах да, так принято только в Ферелдене, — говорит она, поспешно сунув руку в карман, — но... я сама из Ферелдена.
В этой женщине ней нет ни намёка на могильную бледность осквернённой плоти; она молода и здорова, у неё смуглая кожа, голубые глаза и тёмные волосы. Она говорит голосом гиблой тени из прошлого, но никак не может ею являться.
— Сэр храмовник?
Каллен, кажется, вспоминает, как дышать.
— Рыцарь-капитан Каллен, — отзывается он, прокашлявшись. — Какое у вас ко мне дело?
Мариан Хоук неожиданно лукаво подмигивает ему, и это — весь её ответ.
Исполнение №1, 250 словИсполнение №1, 250 слов – Эй, крошка! Этот наглый голос ей определенно не почудился. Хиира обернулась. Но для того, чтобы суровый взгляд смог прошить нахала, ей пришлось опустить его на добрый фут. Гном. С гладко выбритой подвижной физиономией и восхищенной лыбой на все татуированное лицо. – Я тебя давно приметил, да все подойти некогда было. Дела, чтоб им. А завтра караван уже уходит. Ты ж наемница? А я из… из Торговой Гильдии. Жизнь у нас, сама понимаешь – демон знает, что завтра будет. Я и решил – чего тянуть-то? Надо этакую красавицу хотя бы на кружечку пивка пригласить. Посидим, поболтаем, а? Меня, кстати, Эдриком кличут. А тебя? Этот стремительный съём Адаар слегка смутил. Во-первых, мало кто подкатывал к васготке, устрашаясь ее комплекции. Во-вторых, редко кто осмеливался кадрить мага. А в-третьих, с некоторых пор ее вообще перестали воспринимать, как живую женщину. Этот тип был либо донельзя тупым, либо вконец обнаглевшим, либо очень и очень храбрым. – Тебе не кажется, что ты себе подружку не по чину ищешь? – медленно спросила она. – Ух, вот это голос! – Гном восторженно мотнул головой. – Хоть в музыкальную шкатулку записывай и крути с утра до вечера. – А за свой рост я не переживаю. У меня есть, чем его компенсировать, – Эдрик подмигнул, а потом положил руку на топор. Хиира усмехнулась. С самомнением у этого типа все было в полном порядке. – Инквизитор, – отдал ей честь проходящий мимо солдат. Лицо гнома вытянулось. – Инквизитор?! Охренеть… – Он выглядел скорее огорченным, чем ошеломленным. – И что, на свиданку со мной, значит, не пойдешь? – переспросил он убито. Улыбка Адаар стала шире. – Пойду. Зови меня Хиира.
Пираты не пишут писем, — вспоминает Изабелла собственные слова. Но иногда им очень, очень хочется.
Особенно тогда, когда единственный, чью жизнь она ценит больше собственной и на голову которого — по роковому совпадению, — сыплются все возможные приключения, так далеко.
И всюду — в море, в бою и даже в, черт побери, борделе — ей нет покоя, а ветер, полнящий паруса, лишь напоминает о том, что она дальше с каждой секундой.
И когда, без сил свалившись на мятую кровать, она, безумно уставшая и изрядно выпившая, в очередной раз не сможет заснуть из-за одной-единственной мысли — о нем и его чертовой бедовой голове, — она встанет и возьмет в руки пергамент и перо.
...Пираты не пишут писем. "Привет, Хоук. Не привыкла я письма писать, но безумно хочу знать, где носит твою великолепную задницу".
Но иногда им очень, очень приятно получить на них ответ. "Мы с моей задницей как обычно спасаем мир. Не пожелаешь ли к нам присоединиться?"
Интонация вопроса заставляет Эллану отступить на шаг, прижимая письмо к груди.
— И... из К-кинлоха, — запинаясь, повторяет она. — Было официальное послание Инквизиции, адресованное мне, и отдельный конверт, для вас лично. Каллен, я... правда думала, что это обрадует вас.
— Обрадует? Меня? — Каллен рывком встаёт из-за стола, опрокидывая стоящую на нем бутылку, и Лавеллан от страха втягивает голову в плечи. — Вы знаете, Инквизитор, что бы меня действительно обрадовало?
Эллана отрицательно мотает головой. Ей хочется немедленно начать оправдываться или выскочить за дверь.
— Меня обрадовало, если бы, — Каллен подходит к ней и выхватывает конверт из рук, — если бы. Они. Там. Все. Сдохли, — с каждым словом он разрывает бумагу. — Ещё тогда, во время Мора. А вы приносите мне доказательство их благополучной жизни. Может, старый маразматик — Ирвинг ещё и бутылку вина из своих запасов прислал?
Инквизитор Лавеллан, опустив голову, смотрит на обрывки письма у своих ног. Сердце, подсказавшее что известия из родных краёв должны непременно обрадовать генерала, ошиблось. Очередная безуспешная попытка.
— Вы ведь ошибаетесь так же, как она, — вдруг говорит Каллен, словно подслушав мысли. — Вы, вопреки моим словам, поддержали магов — так же, как и она! Вы, подобно ей, считаете, что знаете меня лучше, чем я сам. Но вы ничего обо мне не знаете, — он горько усмехается, — кроме того, что я — бывший храмовник, служивший в Кинлохе, и почти выживший из ума от лириума.
«А что знала о вас "она"? — хочется спросить Эллане, но задать вопрос вслух она не решается. — Ведь я знаю лишь то, что для вас всегда буду "как она", но никогда не смогу ею стать».
Инквизитор в таймлайне "Чужака" отрубает себе руку с Якорем. Реакция сопартийцев, Соласа, который встречает уже однорукого Инквизитора, мотивы самого Инквизитора, H-
Ему было страшно. Точнее – жутко до тошноты. Хотя, возможно, желудок подводило от того безумного коктейля, что он принял – обеззараживающее, кровесвертывающее, обезболивающее. Если бы мог, он бы добавил к нему пинту-другую кунарийского «напитка», но руки – рука – должна быть твердой, а помутнение сознания этому не способствует.
Затянув жгут повыше локтя, Тревельян сцепил зубы и зажмурился. Всего на минуту, давая себе несколько мгновений на слабость, но кисть протянула вымораживающая боль, отдаваясь в предплечье жгутами мелкой судороги, и на ладони расцвел мертвенно-зеленый магический цветок. Это было болезненно, но вполне терпимо – случалось Инквизитору страдать от гораздо больших телесных мук после многочисленных ранений. Не поэтому он собирался искалечить себя...
Закусив толстый кожаный ремень и выдохнув из груди весь воздух, здоровой рукой Тревельян поднял острейший мясницкий нож. Нутро скрутило спазмом, глаза против воли жмурились, но он не позволил себе остановиться. Примерившись, со всей недюжинной силой опустил тесак, способный разрубить даже кость...
...он помнил, что орал. Помнил целую реку – как ему тогда показалось – крови, заливающей все вокруг. Помнил, как заваливался со стула, теряя сознание. Чего он не помнил, но, кажется, видел в бредовых видениях – как затухает навсегда якорь. Как тускнеет и постепенно гаснет мертвенно-зеленое сияние, которое он так ненавидел...
Когда он пришел в себя спустя пару дней, его советники смотрели на него круглыми от ужаса и непонимания глазами, в которых читался только один вопрос: «Зачем?»
Тревельян дернул рукой – левой, но увидел только культю, плотно укутанную в чистые полотняные бинты. На его запекшихся искусанных губах расползлась довольная улыбка, и он расслабленно откинулся на подушках, растирая лицо правой ладонью.
– Милорд? – наконец не выдержала Жозефина.
– Она разрасталась, – не открывая глаз, ответил Тревельян. – Я чувствовал, как она расползается по телу. Еще немного, и я не отделался бы рукой, – он хотел что-то добавить, но замолчал, с ужасом ощутив, как отсутствующую руку протягивает боль, отдающая в плечо жгутами мелкой судороги.
Сквозь бинты просачивалось еле заметное в солнечном свете зеленоватое свечение. Над Халамширалом пронесся животный вой.
Каждая ночь в Антиве всегда была симфонией безмятежности, в которой неизменно скользили столь тонкие и изящные нотки фальши, что порой обманывались и самые искушенные слушатели. Тьма скрывала все, уничтожала любые следы, а тишина поглощала каждый шорох. Кровавая истина давалась в руки лишь избранным. Зевран ждал, подчеркнуто расслаблено восседая на черепице одного из домов. Взгляд его был прикован к маленькой точке свечи, едва-едва заметной в изящной накидке темноты, что накрыла дом напротив. Секунда, другая. Огонек вдруг затрепетал, словно струна, и в следующую секунду с силой дернулся, будто изогнувшийся в агонии зверь. Улыбка скользнула по тонким губам - Зевран сорвался, неслышной тенью скользнув по карнизу. Прыжок и он оказался на балконе, прямо напротив чадящей дымком свечи. Стражник проводил его полным предсмертного ужаса взглядом мертвых глаз - его пальцы в последней попытке спастись сомкнулись на короткой стреле арбалета, торчавшей из горла. Цель - Зевран не привык размениваться на имена, когда дело касалось столь тонких моментов - уже была мертва. Где-то на краю сознания кольнула досада - последний хрип уже растворился в воздухе. Убийца наклонился и задул свечу, в последний раз выцепляя взглядом силуэт мертвеца, лежавшего на столе. Ему Зевран позволил испить лучший из своих ядов - достойная награда для столь изящного манипулятора. Грандмастер дома Араннай окончил свой век.
Завтра по Антиве взметнется волной слух - Черная Тень. Завтра Антиванские Вороны сорвутся в водоворот кровавого хаоса. Завтра... А сегодня эльф неслышно спрыгивает на мостовую, исчезая в бесконечных улочках.
Если убийство - это искусство, то Зевран - величайший из творцов.
Инквизиция получила дополнительные связи в Магистериуме, что сулило поддержку в свете все еще неустойчивой политической и военной ситуации и давало доступ к новым источникам информации - значительное подспорье для тайного канцлера. Тевинтер получил лояльность мощной и влиятельной, несмотря на внешнюю независимость и нейтральность, организации, с которой считались многие правящие круги. Орлей с Ферелденом получили подтверждение дружественности обеих сторон и наглядную демонстрацию того, что имперцы - это не обязательно потенциальные венатори, и могут быть союзниками. Наконец, леди Инквизитор получила - пусть и формально - шикарного мужчину, по которому вздыхала половина аристократов обоих полов на каждом приеме, где наследник рода Павусов неизменно появлялся рука об руку с новоиспеченной супругой. «Ни себе, ни людям» - шипели порой за спиной, но в глаза никто не осмеливался продемонстрировать зависть и недовольство. Отец Дориана при первой официальной встрече поначалу удивленно поднял брови, но после понимающе улыбнулся и едва заметно кивнул каким-то своим мыслям. Пожалуй, он сам не смог бы подобрать сыну более престижную партию.
Этот союз двух друзей и соратников, основанный на взаимном уважении и доверии, обещал быть блестящим во всех отношениях.
...По ночам, прислушиваясь к характерным звукам из соседней спальни или вздрагивая от хлопка закрывающейся входной двери, Эвелина Тревельян все чаще думала, что терпеть это и изображать дружбу становится все сложнее. Эксперименты Павуса-старшего с магией крови уже не казались ей столь отвратительными и неприемлемыми, как раньше.
Дориан улыбается, на скулах его легкий румянец, вызванный терпким оствикским вином, теплые пальцы нежно сжимают ладонь Эвелин; матушка глядит благодушно, отец — настороженно, приглядывается, привыкает. Они сидят плечом к плечу, как тысячу раз до — у костра, в тавернах (совсем убогих и довольно приличных, с заплеванными полами и резными красивыми стульями), за длинным скайхолдским столом, в широком скайхолдском кресле.
— Вы такая красивая пара, — благосклонно роняет тетушка под одобрительный лепет кузин.
— О, я осознаю, насколько мне повезло с супругой, — заверяет Дориан, и когда тетушка отвлекается на разговор о старкхевенском принце, наклоняется к уху Эвелин, шепчет: — Но и ты не можешь пожаловаться на судьбу, признай.
Эвелин весело хмыкает, смешок Дориана щекочет ей щеку, ее пальцам невероятно уютно в его руке.
— Ох, милый, ты все-таки прибыл! — радостно восклицает матушка, приподнимаясь из-за стола, и Эвелин с удивлением признает в спешащем к ним храмовнике кузена, невероятно возмужавшего и похорошевшего с их последней встречи.
— Ни за что не пропустил бы приезд сестры с мужем, — заверяет кузен, очаровательно улыбаясь.
Дориан чуть крепче сжимает ее ладонь, и у Эвелин неприятно екает сердце.
— Неприлично хорош, — шепчет Дориан ей на ухо, когда кузен отходит, чтобы поприветствовал еще кого-то. — Насколько плохо он станет думать о нас, если мы пригласим его выпить — наедине?
Эвелин улыбается, не чувствуя собственных губ.
— Насколько я помню, он предпочитает красное, — негромко говорит она.
— Как же мне повезло, — мечтательно тянет Дориан и целует ее пальцы.
Дориан/м!Лавеллан, можно и Тревельяна. Вестник страдает от кошмаров после победы над Старшим и до "Чужака", адски их переносит. и потому Дориан вынужден каждый раз его комфортить и успокаивать "Тише, аматус, все кончилось. Просто Кошмар". А! Рейтинг любой, можно по этому арту
Боль оковами сжимает тело, заполняет собой голову. Руку рвут кровавые трещины, дымятся зеленым. Кожа пузырится и лопается - якорь расползся уже до плеча. Корифей смеется, подхватывая эльфа словно куклу, сжимает руку и тянет, медленно, выдергивает сустав, ломая кости, разрывая мясо - якорь с мерзким треском отделен от ненужного более тела. Красные храмовники обступают едва живого Инквизитора уродливым красным пламенем, их глаза горят алым, а губы шепчут песню, словно похоронную колыбельную. - Тише, аматус, - уже давно не спящий Дориан пятый раз за ночь ласково поглаживает по голове трясущегося от рыданий Лавеллана и прижимает к себе, - все кончилось. Просто кошмар.
Дориан — это не только шутки-прибаутки и элегантные усики, но ещё некромантия, поднимающая мёртвых из могил. Додайте дарка, покажите, что его есть, за что бояться. Возможен R.
Плоть разведчицы еще не сгнила: начавшее раздуваться тело вскинуло кинжалами в раздутых, еще не тронутых синевой и зеленью пальцах, тряхнуло слипшейся челкой. Остаток заляпанного кровью доспеха шлепнулся на землю, разорванные из-за надувшейся плоти рубаха и штаны треснули по швам, обнажая разлагающуюся плоть. «Дарель» — вспомнила голос Кадаш и протянутую, еще живую руку небоглядки. — Я... чертова вонь, Дориан, мне нужно время! Дориан кивнул и по привычке вгляделся в труп союзницы. Плоть вполне подходящая, как говорил Алексиус, «много шить не нужно, если будешь водить конструкцию за собой как на поводке». Связки целы, скреплять вместо нитей магией особо не придется (ссохлись немного, но главное, чтобы были), как и все трупы — единственный противный запах, к которому он привык — воняет, но сил у них мало, Малика должна отдохнуть пока Варрик с Кассандрой не привели подмогу. — Разве она не мертва? Тут и дети погибли... "Младенцы гниют изнутри" — вспомнил он вьевшиеся вместе с умением сшивать плоть умерших на секционном столике слова. Здесь прятались в основном женщины и дети. Они и полегли последними в надежном укрытии за неделю раньше разведки. Подойдут для первой атаки. — Если понадобится, — обошел восставшую из мертвых Дориан, — Я подниму и их. В ушах Малики зазвучали испуганные шепотки крестьян Редклифа. Ее друга и впрямь боялись.
Дориан пахнет солнцем, жарой и специями - Максвелл узнает некоторые по размытым в памяти рыночным лавкам Оствика — и еще чем-то незнакомым, густым, едва уловимым. Морозный дракон раскрывает клыкастую пасть, пускает ледяной огонь из горла, вонзает иглы в снег и обрушенные стены своего логова, рычит так, что звенеть в ушах будет еще двое суток, бьет по земле гигантскими трехпалыми лапами. Где-то под ним хохочет и ругается Бык, замахиваясь топором с его рост, бьет по открытой коже лап. Дориан молчит, но в глазах его - черное пламя, и с очередным взмахом посоха только что добитый кинжалами в горло драконий детеныш вздрагивает, перебирает неестественно лапами в воздухе и грузно поднимается с промерзшей земли. Из горла его все еще толчками выливается темная драгоценная кровь, красными пятнами остается на снежной белизне. Детеныш проворачивается вокруг и, попытавшись издать рык — еще один мощный толчок крови — трусцой бежит к еще живой матери, присоединяется к мертвым братьям. Они вгрызаются в лапы и хвост своей матери, отрывают куски плоти, и Максвелл, обходя их по дуге, слышит хруст мелкой чешуи на их зубах. Дориан теряется за черной дымкой своих заклинаний.
Когда дракон умирает, падает на землю горой, сотрясает землю и обрушивает со стен каменные обломки — Варрик ругается, когда глыба размером с его голову чуть не отдавливает ему ногу — взбудораженный и счастливый Бык тут же принимается разделывать тушу, не желая оставлять миг торжества солдатам Инквизиции. Максвелл делает три глубоких вдоха и перешагивает через хвост вновь упавшего драконьего детеныша. Рана на плече от когтя болит и кровоточит, и Дориан уже бежит — нет, быстро и изящно шагает по снегу — прямо к нему. Не ждет и не бросает даже очередную излюбленную шутку, но рывком за здоровое плечо притягивает к себе и целует жадно, будто и из него, Максвелла, пьет поцелуем жизнь. Дориан пахнет пряностями, совсем немного — потом, ибо в промораживающем до костей Эмприз-дю-Лионе от битвы промокаешь так же, как и в горячих песках Западного Предела, и вдруг сильнее прочих — тем густым, неуловимым ранее, и Максвелл вспоминает. Так пахли чумные горы трупов в Трясине. Смертью.
«Столько лет рядом с Джустинией оказалось недостаточно, чтобы подготовить к роли Верховной Жрицы. Одни с надеждой ловят каждое мое слово, будто слышат песни самой Андрасте. Другие расточают улыбки и прячут в уголках глаз сомнения. Третьи изящны и остроумны, и невзначай роняют фразы о пустячных просьбах, отказать в которых кажется бестактностью. Забавно смотреть, как слетают их маски при виде Шмоплза Третьего. Кажется, что наг – это последнее, что они ожидают увидеть у ног Верховной Жрицы. Ты скажешь: «Игра». Ты скажешь: «ты знаешь и любишь этот танец, мой бард». И это правда. И все же ставки в Игре орлейского двора никогда не сравнятся с тем, что на кону у Наместницы Андрасте. Одна ошибка, и ценой станет не победа соперника, но вера и судьба многих душ. Я каждую ночь молю Создателя о мудрости и твердости. Церковь должна стать местом Его благодати, где каждый человек, эльф, гном и любой, в чьем сердце есть отклик слову Андрасте, найдет покой и надежду. Я не повторю прошлых ошибок и не буду медлить. Не подведу тех, кто в моем сердце. Я скучаю по тебе, любовь моя. Утешение приносят редкие минуты одиночества, когда ночь рассыпает звезды по небу, и я вспоминаю наше путешествие во время Пятого Мора. Потрепанные палатки, сонное ворчание твоего мабари и дразнящий привкус опасности... Как же давно это было. Пусть Создатель оберегает тебя и, будь Его воля, через месяц мы встретимся. Лелиана»
«Варрик Тетрас! Я требую незамедлительного официального опровержения отвратительных сплетен, которые третий месяц будоражат умы знати и священниц Вал Руайо! Тебе приписывают авторство этих слухов, а именно: что ты случайно или намеренно устроил утечку черновика своей новой книги «В тени Солнечного трона». Я видела отрывки этого подобия литературы и сомневаюсь, что даже твое несдержанное перо могло это написать. Но слухи упорнее здравого смысла, и мне нужно твое официальное заявление. Во-первых, я не ношу на приемах полное боевое облачение Искателей и не стучу мечом по столу всякий раз, как услышу несогласие с моим мнением. Балы и собрания забирают такое количество времени, что я с радостью променяла бы их на бой на тренировочной площадке, но ударом меча по столу от жриц и знати ничего не добьешься. Во-вторых, собрание сочинений по мотивам «Щитов и Мечей», написанных твоими многочисленными подражателями, якобы в моей спальне – ложь. У меня всего пять книг, и только одну я изредка перелистываю после долгого дня. В-третьих, Инквизитор навещает меня исключительно по дипломатическим и политическим вопросам. Скандальная связь между Инквизитором и Верховной Жрицей – плохая тема для пересудов. Обеты Церкви ясны и не терпят двойного толкования. Даже если мое сердце не согласно с ними. Предупреждаю: если в течение трех недель ты не опровергнешь эти возмутительные сплетни, то кинжал в книге покажется благословением Создателя. P.S. Когда появится продолжение «Пары клинков»? Капитан-контрабандистка сможет вырваться из интриг барона и воссоединиться с хмурым эльфом? Кассандра Пентагаст»
"Дорогой друг! Прими мою благодарность, твой подарок чудесен и на редкость изыскан. Особый шарм ему придает отставка жрицы Аделы. Бедняжка недооценила твое влияние и с очаровательной детской наивностью пыталась интриговать против главы Инквизиции. Признаюсь, мне будет не хватать ее неуклюжих попыток поставить под сомнение мою власть. К счастью, она далеко не единственная возражает против мага на Солнечном троне, поэтому у меня всегда хватает работы. Порой утомительно дергать за нити их страстишек и страхов, все так банально, душечка: маг не может быть Верховной Жрицей, Круги себя исчерпали, храмовники предали Церковь. Мне кажется, даже если истина угнездится утром в их фарфоровых блюдах в виде завтрака, они так и не поймут, насколько важен порядок. Что ж, дорогой друг, я не перестану напоминать им это ежедневно. Восстановление Кругов почти закончено, и можно сократить регулярные поездки к Первым чародеям. Лучше лично проследить за исполнением своих указаний, чем потом исправлять последствия безответственности. К слову об ответственности. Дорогой друг, обрати внимание на назойливый зуд со стороны знати Орлея и Ферелдена. После исчезновения Корифея они опомнились и решили, что Инквизиция обладает слишком большой властью. Разумеется, я приму все меры, чтобы охладить их пыл. Но это редкий случай, когда Орлей и Ферелден едины во мнении и преисполнены желания действовать. Будь настороже, душечка. Мадам де Фер"
— Ты уверен? — Тихий шепот товарищей кажется слишком громким в тишине ночной башни. Юный маг, только-только прошедший Истязания, сосредоточенно хмурится, уставившись в книгу, и ничего не отвечает. — Да не получится ничего, — раздраженно шепчет кто-то с задних рядов. — Лучше бы шлемы у храмовников пошли воровать, все веселее. Но недовольного быстро заставляют умолкнуть, зачарованно наблюдая, как маг чертит слова призыва вокруг собранных со всей башни особенных предметов. Ученики верили, что именно на них должен клюнуть Демон Желания. Юный маг замер, прислушиваясь к ощущениям. Долгое время ничего не происходило, и то и дело начали раздаваться разочарованные вздохи... а затем неожиданно комнатку озарило ярким светом. В тот же миг собравшихся оглушил громкий, душераздирающий крик появившегося среди них демона. — Не тот! — крикнул кто-то, и ученики ломанулись к выходу, оставив побледневшего мага наедине с призванным существом. — Но... как же так... — бормотал он, пятясь от нависшего над ним демона. — А что ты хотел, — прошипел тот, почти нежно обнимая плечи мага когтистыми лапами, — собирая в кучу то, чем пользуются только отчаявшись найти себе кого-то? А теперь давай немного порыдаем вдвоем при свете полной луны. Очень душераздирающее зрелище, не находишь?
Юный маг страшно завидовал «ночным приключениям», о которых рассказывали другие мальчишки — самодовольным шёпотом, впотьмах после вечернего обхода храмовников и сигнала гасить огни. Истории о демонических соблазнительницах волновали его разум и плоть, но когда дело доходило до собственных фантазий, то внезапно обнаруживалось что их… нет?
Досадное обстоятельство усугубляло как-то сказанное матушкой: «Отец твой был что полено — ни ума, ни воображения!».
Лежа под одеялом, он тщетно пытался воскресить в памяти «круглую попку» или «аппетитную грудь», но перед мысленным взором представал лишь образ чёрствых булок из трапезной; вдвойне обиднее было то, что есть он вовсе не хотел. Да и вообще уже, кажется, ничего не хотел. Даже того, чего хотел ранее. А чего он хотел ранее, кстати?
Тьфу!
Сердитый на себя, мальчишек, магию и даже булочки он переворачивался на другой бок — лицом к стене — и засыпал.
***
Иллюстрации в книгах по демонологии, стараниями учеников, были приукрашены таким количеством лишних рогов, хвостов и конечностей, что увидев перед собой теневую тварь сновидец не сразу смог её опознать.
— Смертный, мы так похожи, — задумчиво изрекло бледное непропорциональное существо, — оба завистники, и гадим друг-другу.
«Зависть», — растерянно моргая, подумал юный маг, успев понять что спит, что первый раз видит демона, и что сравнения ему не по душе.
— Ты завидуешь другим смертным, пытаешься красть их иллюзии, — продолжил Зависть. — Ты притягиваешь Желания, но я отпугиваю этих недостойных. Ты только мой! Я завидую тебе и отбираю фантазии, что слышат твои уши и представляют глаза — ты забываешь их. Но и я забываю тут же! — в интонациях демона слышалось разочарование. — И что же нам делать, смертный?
ГФ-маг взял амулет боевого мага, а амулет был на самом деле попыткой одного из эванурисов пробиться сквозь Завесу. Но полноценной одержимости не получилось даже со временем, зато надоедливый голос в голове у ГФ в наличии.
"Послушай меня, маг" "Иди нахрен." "Ты эльф, разве нет? Я могу..." "Излечить меня от скверны? Я все это слышал. Иди нахрен, и пусть тебя там трахает десять демонов гнева. Я не для того полтора года бегал по Ферелдену, как раненый в задницу, чтобы стать одержимым" "Но я могу..." "Сделать меня самым сильным магом Тедаса? И это я слышал. Заткнись. Имел в виду я вашу магию крови, эванурисов и славу эльфов двадцать раз и без масла. Все, что мне нужно, я возьму сам" - Сурана, все в порядке? У тебя опять вид странный. И губы шевелятся, точно ты разговариваешь - Все нормально, Сигрун. Вспоминал... пару моментов из истории. Пошли, порождения сами себя не перебьют.
Галвард Павус/м!Инквизитор. "Инквизитор, вы любовник моего сына? Нет, но хотел бы стать вашим любовником". Можно романс, можно юмор, только без драмы. Отдельное спасибо за реакцию Дориана на известие о том, что его отец завел роман с Инквизитором. Либо (если не срослось) Дориан по-дружески (сам Дориан в пейринге с Быком или вообще без пейринга, Инквизитор его не интересует в качестве любовника) утешает Инквзитора, расстраивающегося, что такой роскошный мужик ему не достался.
Дориан вошел в ставку, настороженно вглядываясь в мрачное лицо друга: — Я слышал, ты встречался с моим отцом? Инквизитор кивнул, нервно теребя очередной конверт. Да, встречался, да, один, да, снова влез в чужую жизнь, да, ничего не вышло, давайте пропустим эту часть и оставим бедного парня в покое, господин альтус, ему и так весьма несладко сейчас... Но Дориан вместо того, чтобы устраивать демонстративный скандал и заламывать руки, доказывая, что он уже большой и самостоятельный мальчик, просто присел на край стола и сочувственно осведомился: — Отказал, да? — Угу... Стой, что?! — Да не прикидывайся, — усмехнулся Дориан, похлопав Инквизитора по плечу. — Не ты первый и, чую, не ты последний. Красавец мужчина, а? Весь в меня. — Это кто еще в кого... — Инквизитор невольно фыркнул, тут же нахмурился, но потом махнул рукой и признал: — Я надеялся, что у вас немного больше общего. Даже предложение союза и поддержки Инквизиции не помогло, хотя у нас уже достаточно сил, чтобы... да на что угодно хватит! Кремень мужик. Дориан сочувственно кивал, слушая. Затем приобнял Инквизитора и заговорщически подмигнул: — Ах, разбитые сердца, втоптанные сапогами моего отца в пыль и грязь, — он наклонился к уху друга, обдав его ароматами благовоний, и горячим шепотом продолжил: — Но я знаю отличное лекарство! Нам нужно отправиться в одно место... Дориан соскочил со стола и схватил друга за руку. Инквизитор, чувствуя, как крепнет надежда на чудо и расползается по телу сладкая дрожь, молча повиновался. — ...в таверну! — Радостно закончил Дориан. — Напиться до потери пульса, чтобы наутро уже и не помнить ни о каком разбитом сердце! Инквизитор только вздохнул украдкой.
Галвард Павус/ж!Инквизитор. Встреча в таверне становится началом длительных отношений. Реакция Дориана, тайная связь или нет - на усмотрение автора. Инквизитор Тревельян или Лавеллан.
- Отец! – в глазах Дориана растерянность, ужас и радость одновременно. Тревельян тихонько подталкивает его в спину, вперед, вглубь своих покоев Халамширала: - Да живой он, живой, обними старика. У «старика» на редкость цветущий вид, кошмарная ферелденская одежда и, вместо всегда аккуратной стрижки, лохматый пучок вьющихся волос. Галвард стремительно обнимает растерянного сына, пока тот не начал говорить очередную ерунду в своей манере: - Прости, сын, у меня была причина так поступить. - Ты, ты, - Дориану хочется убить его или не выпускать из объятий, он так и не может решить, пока его не отпускают первым. Тревельян топчется рядом, делает вид, что ей стыдно, но по блеску в глазах Павус-младший понимает, какая у отца была причина так спешно «умереть» после его возвращения в Тевинтер. - Вы мне за это ответите, - предупреждает Дориан, - за каждую слезинку и за каждый укор в свой адрес, что я допустил. Парочка кивает так слаженно и охотно, что Дориану не остается ничего другого, как сгрести в охапку самых дорогих своих людей.
Выживший страж храма Митал, Инквизитор не стал выполнять ритуалы и почти все стражи погибли в драке с Инквизицией и войсками Корифея. А теперь Инквизиция возвращается, чтобы обследовать храм.
У него всё ещё был Долг. Долг, который требовал действовать. Неуклюжие шемленские солдаты не могли разглядеть невидимо скользящую среди корней тень. Сначала исчез один. Потом второй. Медленно, планомерно. Тот, у кого в распоряжении вечность, умел ждать. Тому, кто всю свою вечность охранял Храм, достаточно секунды. С ушедшими в тьму коридоров было проще. Завесный огонь способен спасти только тех, кто знает его тайны. Их никто и не ждал, а после некому было ждать. Но у него всё ещё был Долг.
Сосуд с ужасом смотрит на застывшее обиженной маской лицо мага, пахнущего смертью. Воина, который оказался достаточно чутким, но недостаточно быстрым. Пытается атаковать, но Страж лишь опускается на колени. Его Долг - защищать Храм, защищать Источник от недостойных. И Источник защищает его. Руки Сосуда опускаются, а глаза стекленеют пониманием. У Сосуда нет воли. Он лишь вместилище для Источника. И Страж не позволит недостойным прикоснуться к нему.
Наверное, сейчас весна, — от госпожи пахнет луговыми травами, когда она возвращается с охоты. А, может быть, лето: она часто жалуется на жару и все чаще отказывается натираться любимыми благовониями. Хотя зачем я об этом думаю, мне все равно нельзя покидать ее покои. Ведь все должно быть в идеальном порядке к ее приходу. Вот эти головы стоят неровно, совсем залили своей презренной кровью прекрасную мозаику на полу! Нужно подравнять их. И пол отмыть. Иначе вернется Великая Охотница, и моя голова встанет рядом с ними, такими же безымянными, посмевшими ослушаться... Интересно, какого цвета море? Я помню его красным, но кто-то недавно сказал, что оно синее. Наверное, лгал — вот же его голова, почти сгнила, нужно бы выбросить, пока госпожа не увидела. Но как его звали? Я совсем не помню. А как зовут меня? Должно же и у меня быть имя... Она вернулась! — Госпожа! — Нужно поклониться. Не смотреть в глаза. Не смотреть в глаза. Не... — Желаете принять ванну? — Позже. О чем я только что думала? ... совсем не помню.
Наблюдая, как Кассандра возится с громоздким и неудобным одеянием Верховной жрицы, Уриан шутливым тоном говорит:
– Боюсь, нам придется пожениться, чтобы доказать миру абсолютную серьезность наших намерений объединить Церковь. К тому же тогда я смогу издать указ об отмене этого смешного платья.
– Как будто твоя мантия лучше, – ворчит Кассандра, прилаживая нелепую тиару. Ее саму раздражает непрактичный наряд, но она вынуждена идти на уступки в таких заметных мелочах, чтобы гнуть свою линию в важных, но не таких очевидных вопросах.
– То есть против женитьбы ты не возражаешь? – смеется Уриан, и Кассандра на секунду замирает, чтобы полюбоваться открытой искренней улыбкой, так не вяжущейся с грозным саном Черного жреца. Она до сих пор не может привыкнуть к их отношениям. К нему.
– Уже и так ходят слухи о том, что Тевинтер, – она запнулась, – имеет южный Тедас. Представь, что начнут говорить, если мы…
Кассандра не договаривает. Отворачивается к зеркалу, якобы поправить одеяние, но Уриан почти сразу оказывается за ее спиной, отводит аккуратно плотную ткань воротника и целует шею.
– Зато мы сможем видеться чаще, чем раз в полгода. Нам не придется скрываться.
Кассандра молчит, с какой-то внутренней дрожью ощущая теплое дыхание на своей коже.
– И объединенная Церковь станет по-настоящему единой. Согласись, от этого выиграют все, – он снова целует ее, легко, нежно. – Обещай, что подумаешь.
Вейд/Херрен (демон желания), храмовник Драсс/демон желания. Демонесме из кинлоха удалось сбежать вместе с ним. Она приносит его доспех в починку в лавку Вейда, и узнает в Херрене сестру по Тени. Обсуждение демонессами жизни в реальном мире, трудностей поддержания человеческой внешности, проблем в отношениях с мужчинами и прочего. Н!
Варрик|Кассандра, пост Адамант, после прекращения поставок красного лириума через Валаммар Варрик уезжает с (за) Хоук в Вейсхаупт. Вместо Кассандры можно Инквизитора, любого спутника или советника, важна реакция на отъезд.
Комната Варрика – самая маленькая гостевая комната в Скайхолде, самая дальняя по коридору, самая редкопосещаемая, Варрик там только ночует, уж если искать его, то скорее в кузне, в компании Дагны, или в библиотеке, где он расспрашивает Дориана о тевинтерском житье-бытье, или в трактире, в компании "Боевых быков", с кружкой пива, собирающего наёмничьи байки, или в саду, рядом с Морриган – когда и кому ещё удастся расспросить реального участника борьбы с Пятым Мором о Герое Ферелдена... Комната Варрика – самая необжитая, меньше, наверное, только закуток Коула на чердаке трактира, где всех вещей – старый кинжал, который что-то напевает Коулу о своём прошлом, да сменные сапоги. Вот только нет Варрика ни в кузне, ни в библиотеке, ни во дворе, так где его ещё искать? "Угадала", – отмечает Кассандра, почти что столкнувшись с Варриком на пороге его комнаты. Варрик непривычно серьёзен, мажет взглядом, словно не видя, потом как-то странно – незнакомо – хмыкает, а Кассандра вдруг обращает внимание на то, как пусто в комнате за его спиной. Впрочем, Варрик легко, совсем не по-гномьи скользит в сторону, давая Кассандре лучший обзор, и не останавливается. – Варрик, – окликает его Кассандра, поворачиваясь вслед за ним, смотрит на плотно набитый рюкзак и спрашивает: – Инквизитор уже собрался? На Варрике тяжёлые сапоги орзаммарской выделки, но шаги его – опытнейшего разбойника – беззвучны, словно соласовы или вовсе коуловы, так что на какое-то мгновение Кассандре кажется, что это вовсе не гном, а призрак... "Собственно", начинает она негодовать, "что это за манера игнорировать?" – Варрик! – Я не интересовался, Искательница, – слышит Кассандра небрежно брошенные через плечо слова. – И куда это ты в таком случае направляешься? – По делам, Искательница. По своим делам. Кассандре приходится отправиться следом, потому что Варрик в своей невыносимо хамской манере игнорирует правила поведения и идёт дальше. – И что это за дела? – Не твоё дело, – отрезает Варрик. – Что?! Варрик останавливается и холодно отвечает: – Точно так же, как и инквизиторские дела – больше не моё дело. – Если ты думаешь, что имеешь право... – Имею, Искательница. Мои дела здесь закончены с прекращением поставок красного лириума. – Ах ты... - Кассандра сжимает пальцы на эфесе висящего на перевязи меча и замирает. Потому что в ответ Варрик слишком знакомо поводит плечом, будто подготавливается к тому, чтобы спустить с плеча арбалет. – Что за чушь?! – Искательница, – вздыхает Варрик, - ты хотела историю восстания киркволлского Круга Магов? Ты посадила меня под арест и допрашивала. Ты хотела отчитаться о расследовании? Ты увезла меня на Конклав, даже не интересуясь моим мнением на этот счёт. Ты хотела выманить Защитника Киркволла? Ты его выманила, используя меня как приманку, и вы с Лелианой поимели с него всё, что смогли. Вот только почему ты решила, что имеешь право требовать ещё большего? Для спасения мира у вас с Лелианой есть Инквизитор. – Варрик, ты... – Если нужен автограф, то пришлю с новой книгой, – с невыносимой кривой усмешкой обещает Варрик. – Как только отпечатают первый тираж. – Ты, ты... Это ты из-за Хоука?! – озаряет Кассандру. – А ты догадливая, – одобрительно кивает Варрик. – У меня есть только один побратим и, в отличие от Максвелла, у Хоука нет армии, готовой сражаться за него. – А ты от скромности точно не умрёшь! Помню-помню, как ты рассказывал, как сражался "в одиночку" против наёмников Бартранда, своего родного брата! – Я от скромности не умру, – нехорошо так, зло, улыбается Варрик и Кассандра подавляет дрожь, словно слышит в его ответе "Бьянка, детка, представься", – а вот Хоук без нас с Бьянкой – может. Прощай, Искательница. Полыхая от переполняющего негодования и ещё больше – от недостатка правильных слов, которые не сможет переязвить Варрик, Кассандра молча выходит из замка, идя за Варриком в десятке шагов, после чего останавливается на лестнице. Варрик неторопливо спускается по ступеням, как-то даже степенно – напоследок – оглядывая двор и крепостную стену, ненадолго исчезает в арке. Когда Варрик Тетрас ступает на брусчатку нижнего двора, его походка приобретает необъяснимо-вольную расхлябанность, он становится словно ещё шире в плечах, но не шире, чем Защитник, стоящий у распахнутых замковых ворот.
Хоть Стражи – и не Легион Мертвых, но миссию выполняют по сути ту же, и под землей бывают чаще, чем наверху. Тем больше ценятся редкие периоды передышки, когда можно ночевать в городе, в нормальной постели, и не вздрагивать от каждого подозрительного шороха, хватаясь за оружие. А еще – читать редкие письма от родных и друзей, которые в шутку называют весточками из мира живых.
«Будь я проклят, Солнышко, если бы хотел сообщать тебе такие вести, но других у меня нет, а ни врать, ни молчать я не могу…»
Бетани перечитывает написанные угловатым почерком строчки раз за разом, словно пытаясь найти в них иной, отличный от имеющегося, смысл. Она не плачет, лишь щурится на языки пламени в камине да судорожно стискивает подлокотники кресла, в котором сидит. Внутри постепенно нарастает понимание, что именно сейчас рвется последняя значимая нить, связывавшая с тем самым миром живых. Что от некогда большой семьи, строившей планы на будущее и, несмотря на всю свою необычность и кочевую жизнь, дружной и по-своему счастливой, не осталось никого, надежда на продолжение рода у самой Бетани весьма призрачна, да и разве способно это вернуть улыбку матери, сосредоточенность отца или ершистость Карвера? Или непоколебимую надежность Гаррета, который даже на большом расстоянии всегда ощущался настолько близким, что, казалось, - протяни руку и прикоснешься. И которого не брало ничего, сколько бы испытаний ни выпадало на его долю. Остались только воспоминания, разрушенные надежды и сны. И Бетани не знает, что хуже, - видеть привычные Стражам кошмары с участием порождений тьмы или кошмары, где ее обнимает улыбающийся старший брат.