- А это Фенрис. Он тоже не особо разговорчивый. Инквизитор вежливо кивнул в знак приветствия. Фенрис невежливо скривился, глядя на посох за его спиной. Он поставил бутыль с вином на стойку, выдержал презрительный взгляд еще пару секунд. - Маг. Боевые быки одновременно вздохнули и закатили глаза.
«Отец, прости, что не могу поговорить с тобой лично, - времени мало, и силы мои тают с каждым днем, проведенным в бездействии. Мне предстоит долгий путь, и когда тебе доставят это письмо, меня уже не будет в Ферелдене. Дориан сказал, что передаст его сам, в знак нашей дружбы. Думаю, тебе будет приятно знать, что он до сих пор уважает тебя и не презирает за совершенное, хотя и глубоко огорчен тем, как ты распорядился своими знаниями и даром, польстившись на лживые обещания. Я тоже продолжаю тебя любить, и осознаю, что сам во многом явился причиной той ужасной ошибки, которая чуть не привела мир к катастрофе. Но, как бы то ни было, - ни один человек не стоит того, чтобы ради его жизни заключать сделку с чудовищем. Даже если этого человека очень любишь. Надеюсь, я успею добраться до Серых Стражей в Вольной Марке раньше, чем скверна окончательно пожрет мое тело и разум. Говорят, посвящение может остановить процесс, если повезет, и я смогу внести свой вклад в борьбу с Корифеем. Если же нет… В любом случае, я предпочту умереть на нашей стороне, а не на той, другой.
Фалон'Дин и Диртамен во времена элвенглори. Раскройте их "сложные эльфийские взаимоотношения", как сами их видите. Хоть слэш, хоть одна душа на двоих - что угодно. За дополнительную атмосферу правления эванурисов на фоне буду любить ещё больше.
Жрец устало вздохнул, рассматривая толпящихся перед ним девушек. Они выглядели потерянными и удивленными, как и все, кого только определили на жертвенные алтари близнецов. "То есть, конечно же, отдали в услужение нашим повелителям," — мысленно исправился жрец. Наверняка они сейчас перешептывались украдкой, не понимая, как оказались в одном и том же храме, если на пышных церемониях их отправили в разных направлениях... Понимая, что перешептывание может в любой момент перейти в недовольный гомон и заранее содрогаясь, — шутка ли, полсотни одновременно говорящих девушек! — жрец оправил свое двухцветное одеяние и громко прокашлялся. — Жертвы... кхе-кхе, слуги господина нашего Диртамена! Направо! — Он указал отделившейся стайке девушек на занавешенную узорным полотном дверь. Повернувшись к оставшимся, кивнул на точно такую же дверь с другой стороны. — Отправленные к господину нашему Фалон'Дину — налево. Не задерживайтесь, ибо страшны повелители наши в гневе! Девушки послушно затрусили к дверям, то и дело с любопытством оглядываясь на жреца. Как только последняя из них скрылась, он устало опустился на скамью подле вызолоченного трона. Убедившись, что никого не осталось в зале, жрец достал свиток с лунным календарем и принялся, тихо бормоча, вычислять положение луны, сопоставляя его с тем, что было подано на завтрак и кто из наложниц — или сегодня это были наложники? — последней заходила в спальню близнецов. Сопоставив все, он пришел к выводу, что сегодня стоит ожидать Диртамена. Но только он приготовился отдать распоряжение слугам украсить жертвенный алтарь в соответствующие цвета, как из-за занавески, за которой скрылись предназначенные Фалон'Дину девушки, раздался оглушительный визг, переходящий в восхищенный гомон. — Просчитался, — вздохнул жрец. — Сегодня господин наш изволит быть Проводником мертвых.
Алый солнечный шар медленно ползёт за горизонт, и его прощальные лучи, сквозь витраж, попадают в хитрую ловушку из разнонаправленных зеркал; последнее из отражений освещает алтарь.
Миг настал. Своды храма содрогаются от голоса его Божества:
— Черною скверной в крови оплатила спасение дочери нашей благословенная Митал. Солнца сияющий лик, Эльгарнан, чьей была она в мире и в снах, над мгновеньем бессилен. Пылью и пеплом её станет тело, но дух насладится свободой. Зверь, что из Бездны пришел, по запутанным тропам теней будет ей провожатым…
Тело милосерднейшей из эванурисов лежит на холодном золотом алтаре. Сияющие, словно раскалённые добела, ладони Эльгарнана опускаются ей на грудь и храм озаряется невыносимо яркой вспышкой.
Надсадный волчий вой заглушает предсмертные стоны и плач сотен верных рабов, лишивших себя жизни во имя своей госпожи.
Стэн, Адаар или любой кунари в бою с двуручным мечом. Додайте экшона, искусства фехтования. Отдельные печеньки за восприятие этой машины смерти глазами более слабого физически персонажа.
Справедливость/Ора, возможно Андерс/Ора; AU, таймлайн DA2; Справедливость испытывает к Оре чувства, которых сам не понимает, и его истинные мотивы одержания Андерса — понять, что такое любовь. Но в Андерсе преобладают совсем другие чувства, Справедливость обращается Местью и всё забывает. Ора находит Андерса к концу III акта до взрыва Церкви и пытается успешно/безуспешно воззвать к прежней Справедливости.
Она гладит его по щеке и хочет обнять — но Андерс отступает на шаг, почувствовав как Месть в груди щерится и шипит в ответ на нежные прикосновения.
«Выстави её за дверь! Не смей говорить с ней!», — яростно требует дух. У Андерса нет сил сопротивляться этой воле: он не может вымолвить ни слова.
— Кристофф? — женщина зовёт его именем Стража, убитого Первым, истлевшего одержимого, осквернённого духа. Андерс ощущает себя трижды мёртвым. — Ты узнаёшь меня, Кристофф?
В глазах её — любовь и надежда. Тоска.
Андерс вспоминает её имя — Ора, — а Месть обвивает сердце, холодным магическим светом струясь из-под полуприкрытых век.
«Ты узнаёшь её, Кристофф?»
Боль сжимает виски, заставляет зажмуриться.
«Ты ведь когда-то любил её?...»
— Нет! — восклицает Месть вслух, разом отвечая на вопросы смертных.
Справедливость (Кристофф) | Ора; AU, где первая встреча Оры и Справедливости происходит иначе: ГФ говорит Оре, что её муж мёртв, и просит уехать из Башни Бдения, но та задерживается и встречается со Справедливостью один на один.
— Готово, барышня, — гном взвалил последние мешки на телегу. Ора, украдкой утерев непрошеную слезу, сунула пару медяков. Больше не было.
Когда леди Кусланд нашла ее, Ора сразу поняла, что вести не обрадуют. Страж-Командор долго мялась, подбирая слова, а потом быстро выпалила страшное, будто опасаясь, что Ора не даст ей договорить. И внутри оборвалось.
Все, что осталось — собрать жалкие пожитки и уехать обратно в Амарантайн, к матери. Но Ора будто тянула время — до этого самого дня.
Худая лошаденка вяло перебирала копытами у ворот. Ора, вздохнув, бросила последний взгляд на крепостной двор, будто надеясь на чудо — и обмерла.
Он стоял спиной, с интересом рассматривая ласточкино гнездо на скосе крыши. Мялся с ноги на ногу так знакомо, что Ора даже и не заподозрила ошибки. Он. Муж.
Ора бросилась к нему и дернула за локоть, невольно поморщившись от странного запаха, исходившего от исхудалого тела. Кристофф обернулся. И Ора, зажав руками рот, постаралась не закричать.
— Кто ты? — спросил он чужим голосом. — Почему ты плачешь, женщина? Погоди… тело тебя знает. Тело помнит имя. Ора. Ты — Ора?
— Кристофф… — запричитала она. — Кто ты? Что ты сделал с моим мужем?
...Ора убегала прочь, сотрясаясь в рыданиях. Что хуже: знать, что любимый навсегда упокоился у трона Создателя или что по миру до сих пор ходит его сгнившее тело, заполненное сбежавшим из Тени духом?
— Надо было поверить Стражу-Командору раньше, отпустить, оплакать, — шептала Ора, погоняя лошаденку. — Лучше бы ты умер, Кристофф.
Первыми пали маги. "Пали" - не совсем верное слово, поскольку они взорвались. Начали лопаться, как мыльные пузыри, как наполненные вишневым джемом шарики, будто кожа наконец перестала быть в состоянии сдерживать напитавшую их тела энергию. В сердце Орлея заалел Солнечный Трон, на котором фейерверком крови и мяса взорвалась Верховная Жрица Виктория, в миру бывшая чародейкой Вивьен. Маженок, только доставленный в восстановленный Белый Шпиль, высоко завизжал, когда лицо его учительницы треснуло и раскрылось красно-розовой мякотью, а потом взорвался и сам. Храмовники, растерянные, успевали только вздрагивать от звуков, разносящихся по Башням: тела магов взрывались с влажными хлопками, так хлопает об воздух мокрая простыня, если с силой ее встряхнуть.
Молодая мать отняла младенца от груди, чтобы уложить того в колыбель. К тому моменту, как тело ребенка коснулось простыней, ставших вдруг жидкими и тягучими, будто слизь, дерево колыбели проросло побегами ветвей, на тех успели надуться почки, пышный цвет сменила тяжесть плодов. Молодуха отняла руки от сухих костей своего дитя, оставшихся в чем-то, больше напоминавшем грифонье гнездо, и захотела заплакать от жалости и упасть на колени, но вместо этого с рычанием вознеслась к потолку.
Птицы осыпались с неба градом. Их тела, еще не безжизненные, уже не живые, застряли в ветвях деревьев. Лес выл и визжал сотнями голосов. Долийская охотница развела руками вздрагивающие пернатые тела, забившие русло ручья, и набрала в сложенные лодочкой ладони воды, чтобы смыть с лица остатки Хранительницы - та взорвалась, как переспелая дыня, забрызгав красным все вокруг себя. Вода в ладонях вдруг вскипела, обожгла кожу, разом пошедшую пузырями. Мимо прогарцевала одна из клановых галл - в ее пышно разросшиеся рога были вплетены оторванные руки погонщиков. Подтеки крови окрасили светлую шкуру. Качались на ходу сломанные пальцы. Охотница вжалась в землю, но чудовище ее не тронуло. Поравнявшись с ней, склонилось и ткнулось в лоб мягкими, липкими губами. - Ar lasa mala revas, - торжественно пророкотала галла и оскалила зубастую пасть, будто улыбнулась.
Когда мир сужается до пары футов вокруг, Соласу удается наконец-то перестать видеть весь неправильный мир. Остается только та, что была единственно правильной здесь. Vhenan теперь — сплошь углы и острые линии, от былой плавности черт не осталось и следа. Темные круги под тускнеющими глазами, холодный металл протеза куда шире невозможно узкого запястья здоровой руки. И на белой коже — красные свежие шрамы и открытые раны. Солас чувствует, как ее кровь пьет из него жизнь - толчками, вдохами забирает его последние выдохи. И, с горечью на языке понимает он, ее тоже. Такова цена убийства эвануриса. Она плачет — беззвучно, ибо сил на рыдания уже не должно быть - и медленно сгибается все ниже, ложится на него, как много раз тогда, в нереальном, в неправильно-правильных снах в Тени. Ее шепот — тихий, щекочет слабым дыханием ухо, сбивается хрипом и сухим кашлем, но Солас разбирает, не может не разобрать: - Ar lath ma, vhenan. Он совсем не чувствует ее вес и едва может видеть, как она медленно закрывает глаза. Кровь толчками забирает их обоих. Ему больше не нужно думать о Завесе, об эванурисах, о прошлом и будущем, о мире, чья гибель должна была во второй раз лечь тяжестью тысяч трупов на его плечи. Кровь все еще пьет их — значит, еще есть последние вдохи — когда он находит в себе силы найти ее руку. - Ma serannas. Кровь делает последний глоток.
Имлерих стряхивает с руки кровь, ошметки мозга и костей и подбирает свой шлем. Одного взгляда на тело Соласа хватает, чтобы боль в груди выбила из-под ног землю. Лавеллан падает на колени, зажимая рукой рот, чтобы сдержать отчаянный крик, чтобы тихие всхлипы не перешли в протяжный вой, но дрожащие плечи выдают ее. Имлерих подходит, опускаясь рядом с ней на одно колено, и пытается поднять, но она цепляется за его плечи, сбивчиво умоляя дать ей еще несколько минут. Он ожидает молча. — Имлерих, могу я попросить тебя еще об одной услуге? — голос Лавеллан дрожит, а слезы все еще текут по щекам, она цепляется за доспех эльфа из другого мира, как за спасительную соломинку. Имлерих коротко кивает. Губы Лавеллан искажает кривая улыбка. — Назови меня vhenan.
Серые Стражи откапывают и убивают последнего Архидемона. Выясняется, что те были печатями, сдерживающими распространение скверны. Начинается конец света.
– Действия бас привели к тому, что скверна расползается, ее не остановить. Ката.
В руке Аришок хрустнуло чернильное перо, и он отшвырнул обломки в сторону.
– Они не знали, что случится, – по безмятежному лицу Арикун было сложно понять, оправдывает или осуждает она южан. Аригена и не пытался, его больше заботило будущее.
– Теперь это уже неважно. Нужно увозить наш народ.
– Куда?
Арикун поднялась, по-прежнему невозмутимая.
– Мы решим позднее. Сейчас нужно начать подготовку и объявить сбор во всех областях.
– Кораблей не хватит на всех, – Аригена лучше остальных представлял сложности такого путешествия.
– Постройте новые. Восстановите старые. Пусть на парусах и веслах – лучше так, чем оставлять кунари здесь.
Аришок тоже встал:
– Кое-кого мы все же должны будем оставить.
Остальные кивнули, соглашаясь, и в молчании разошлись.
На плечи военного вождя традиционно ложилась самая трудная задача, и в этот раз Аришоку предстояло найти и убить всех, уже зараженных скверной.
Крупные комья снега летели прямо в глаза, и сер Отто радовался надетому закрытому шлему, что защищал его лицо от метели. Маг Рион был лишен такой радости: - В этом мире осталось хоть что-то, кроме разрушенного Убежища и снега? Они третий час шли по тропам Морозных Гор, одинаково уязвимые для ярости метели и скользких, ненадежных обрывов. Сер Отто потерял троих товарищей из отряда за столь короткий срок. Не считая тех, кто остался в Убежище и чья душа теперь на пути к Создателю. - Андрасте не оставит нас, Рион. Как не оставила меня много лет назад. Я охотился на демона в приюте для эльфийских детей и забыл о том, насколько коварны эти порождения Тени. Удар должен был стать смертельным, но Андрасте послала мне в помощь Героя Ферелдена и чародейку из Круга, оба – великие целители. - Если Андрасте пошлет нам теплые одеяла и горячее вино со специями, я буду очень благодарен, - шутка Риона прозвучала так тихо, что лишь чуткий слух сера Отто позволил уловить слова. Маг тяжело опирался на его плечо, измотанный боем с союзниками Старшего, но чувство юмора не утратил – добрый знак. Сквозь завывание метели, вдали протоптанных Инквизицией троп донеслись звуки шагов, шаркающих сквозь глубокий снег. И частое, прерывистое дыхание человека на пределе своих возможностей. Сер Отто оставил Риона на попечение товарищей и поторопился навстречу шаркающим шагам. - К-Каллен? – раздался приглушенный, усталый голос. Сер Отто узнал этот голос и, улыбнувшись, побежал к его источнику. «Андрасте не оставила Инквизицию. Андрасте не оставила своего Вестника».
— До сих пор не верю в свое счастье, — пробормотал Делрин, переводя дыхание. Лежащая рядом Хиира довольно мурлыкнула в его влажный от любовного пота висок.
— Нет, в самом деле? — вздохнул он. — Ты — Инквизитор и Вестница Андрасте, дружишь с королями и императорами, твоя магия властвует над самой Завесой. А я?
— Ты — глава нового ордена храмовников. И если хочешь, могу называть тебя Защитником Справедливости. Нравится?
Делрин еле слышно фыркнул. Хиира погладила его по щеке и улыбнулась.
— Ты был когда-нибудь в Ривейне?
— Нет, никогда. Моя мать умерла, когда я был совсем младенцем, и всё, что я знаю про Ривейн — это одна единственная сказка. И то, я прочёл её в церковной библиотеке. А почему ты спрашиваешь?
— Когда мы наедине, я вспоминаю Ривейн, — мечтательное произнесла она. — Там все были такие, как ты и я.
— Вот, значит, как… — В его голосе мелькнула горечь. — Все дело в цвете моей кожи...
Хиира приподнялась на локте, заглянула ему в лицо. Потом медленно наклонилась и неожиданно звонко чмокнула в нос.
— Нет. Мне, — сказала она веско, — нет дела до цвета твоей кожи. Просто ты был первым, кто сперва посмотрел мне в лицо, и только потом на сиськи. А я это ценю.
Получив за неделю десять любовных писем, пять приглашений на свидание от обоих полов, две просьбы о помощи в доставке любовных записок и одно наказание вместо карцера найти в Рэдклиффе попечителя юному магу, который подкрепил свою просьбу о доставке лириумом и фразой "Первый Чародей нас в обиду не даст!", Самсон начал думать, что неплохо бы изобрести процедуру альтернативного Усмирения. С клеймом в другом месте. Потом какой-то чародей стащил у половины личного состава храмовников шлемы и начал выращивать в них глубинные грибы на соответствующем субстрате. Вопрос о расположении клейма альтернативного Усмирения стал открытым. Но настоечка, которую он из них гнал, была неплоха.
— Вам спасибо, что сообщили, рыцарь-капитан, — улыбнулась она и тут же отвела взгляд, всматриваясь в темнеющее небо. — Кстати, именно здесь, в Западном Пределе, прятались мятежные маги после роспуска Кругов.
— Знаю. Я ведь храмовник. Помните? Ну, был когда-то…
Эвелин неловко пожала плечами. Ей просто хотелось заполнить наползающее неумолимо молчание хотя бы какой-нибудь досужей трепотней.
— Отвратительно пахнет возле серных ям, — продолжила она, и голос дрогнул. Райлен стоял слишком близко, а ухо Эвелин, казалось, плавилось под его внимательным взглядом. — Вы там были?
— Был. Лично стругал доски.
— А… — протянула Эвелин. — Там фениксы. Много.
— Инквизитор… — вздохнул Райлен. — Это ваше?
Скомканная записка в его руке заставила Эвелин густо покраснеть.
— Я знаю ваш почерк, — усмехнулся он. — Левой рукой пытались писать, да?
“Дура, дура, дура!!! — сердце Эвелин от стыда пыталось пробить нагрудник и укатиться подальше в пустыню. — Как глупая девчонка, только что попавшая в Круг. И на что я надеялась?”
— Кстати, — Райлен аккуратно сложил записку и убрал в планшет. — Надеюсь, левой рукой вы швыряете огненные шары так же ловко, как и правой. Завтра я собираюсь в разведку к холмам. Хотел пригласить вас присоединиться.
— А кто еще идет? — прошелестела Эвелин, отодвигаясь. Щеки горели нещадно.
— Только я, — ответил Райлен. — Это всего лишь разведка, Инквизитор.
“Всего лишь разведка, — ухало под ребрами. — Всего лишь…”
— Рыцарь-капитан! — окликнула Эвелин, осознав, что Райлен успел уйти, пока она стояла, глупо вперившись в высокое пустынное небо. — Когда завтра выходим?
“Вы очень милы, рыцарь-капитан. В Старкхэвене все храмовники такие?”
Колодец вычистить. Трупы со двора крепости — убрать. Откуда здесь эта орлесианка с товарами? Спросить у интенданта, он наверняка в курсе. Старина Каллен прислал в форт хорошего повара — отлично, да только готовить почти не из чего. Лучше бы орлесианка возила брюкву и свеклу, чем рунные камни и вычурные тряпки… Сестра Лелиана беспокоится, не нужны ли нам сапоги? Нет, дражайшая сестра, нам нужны свежая вода, мясо и хлеб. И рекруты. А эта леди Инквизитор очень даже ничего… Слышал, что марчанка. Интересно, как нынче дела в Марке? Правда, скорее всего, она знает не больше моего. За прошедший год столько всего переменилось… Вчера послал солдат фуражировать по окрестностям. Хотя бы несколько целых клинков нашли, и то благо. Церковная сестричка, прибывшая накануне, провела нынче молебен. Оказывается, меня до сих пор тошнит от Трансфигураций, но солдаты немного воспряли. Это хорошо. Но нужны еще рекруты. Леди Инквизитор, говорят, ушла разбираться с разрывами, и это радует — еще демонов нам здесь не хватало. Вернется — надо поболтать. Она ничего, но шибко серьезная. А я еще, кажется, забыл еще не все солдатские байки. И, кажется, знаю даже несколько приличных.