Юный храмовник нервно проводит ладонью по коротким волнистым волосам и застенчиво провожает взглядом вышедшую из библиотеки ученицу. Опомнившись, он в ужасе оглядывается по сторонам в надежде, что никто не заметил его постыдной и запретной слабости. Винн перелистывает недочитанную страницу и грустно улыбается. Девушке, кажется, скоро предстоит Истязание, а храмовник совсем молоденький, с горящими непоколебимой верой в добро, долг, учение Песни и волю Создателя глазами.
Истязание. Она помнит гордость, любопытство, и парализующий страх. Перед Тенью, демоном. И перед собой, своим даром и проклятьем. Твердая рука, закованная в металл, ловит ее ослабевшее тело. А она успевает поймать на себе взволнованный взгляд. У него тогда были такие же горящие глаза.
– Мы сбежим, мы сбежим, – горячо шепчет в ухо Грегор, жадно целует в шею, впивается пальцами в оголенные бедра и каждым мучительно твердым и глубоким толчком сильнее прижимает к холодной, каменной стене за стеллажами. – Нельзя, нельзя, – сдерживая хриплый крик, выдыхает Винн, хватается за скользкую от пота шею, обвивает ногами жесткий доспех. В его крепких объятьях она чувствует себя в безопасности. Меч, выгравированный на его груди, обещает защиту. От неизвестности и от нее самой.
– Пожалуйста, скажи одно слово, и я порву с Церковью, с орденом, с этой...проклятой тюрьмой, – Грегор перед ней, обнаженный душой и телом, смотрит с пугающей решительностью, обожанием и надеждой. – Одно слово, прошу тебя. – Потом, потом, – Винн легко касается пальцем припухшего от поцелуев рта и нежно выводит контур знакомого меча на сильной груди. Медленно опускается, заставляя его резко втянуть воздух, откинуть голову и забыть застывшую в тяжелом воздухе кладовой просьбу.
– Что с тобой происходит? Чего ты боишься? – Грегор держит в ладонях ее лицо, шершавым пальцем смахивает бегущую по щеке слезу. – Потерять тебя, – мягко шепчет ему в губы Винн. «И себя», – добавляет гложущий чувством вины внутренний голос. Застывший за стеной Ирвинг слышит протяжные скрипы деревянной кровати и приглушенные стоны. Но Грегору плевать, а Винн знает, что друг не будет попрекать ее за эту последнюю ночь сладкого и недопустимого греха.
– Так надо, так надо, – твердит она себе утром по дороге в покои Первого чародея, – чтобы спасти его. «И себя», – подсказывает надоедливый голос.
Глаза Грегора горят едва сдерживаемой яростью, когда он спустя полгода возвращается из столицы. Меч на его груди по-прежнему обещает защиту. Но это обещание больше не согревает заботой, а обжигает холодом недоверия и верности долгу.
Винн снова переводит взгляд на уставившегося в каменный пол библиотеки молодого храмовника. Она больше не улыбается.
— ...Знаешь, Махариэля тоже убила скверна. Нет, сначала Тамлена. Помнишь Тамлена? Я рассказывала…
Хоук кивает, хотя Мерриль, лежащая лицом вниз у нее на коленях, этого не увидит.
— ...Махариэль тоже умер. Потом… Позже. Нет, его убил Архидемон, но это все из-за скверны, из-за нее… Если бы не зеркало, если бы не скверна, тот человек не забрал бы его, не… — плечи Мерриль мелко трясутся.
Хоук кивает и машинально гладит ее по спине.
— Они говорят, что магия крови — зло, — всхлипывает Мерриль. — Но ей я могу управлять. А скверной…
Хоук вздыхает, давясь собственным горем. Рука ее лежит у плачущей Мерриль между лопаток, и только неверное тепло худенького тела подруги не дает Хоук потерять связь с реальностью.
Из плотно сжатого кулачка Мерриль торчит кожаный шнурок простого ферелденского солдатского медальона. Карвер оставил его сначала себе — на память о службе. Потом, умирая, — сестре, прося передать Мерриль.
Хоук молчит, глядя на трещину в сырой штукатурке. Мерриль рыдает у нее на коленях.
Мерриль никогда не участвует в проказах Тамлена и Терона. Презрительно морщится, хмыкает и уходит к Хранительнице - у неё есть дела поважнее. Первый и последний раз Мерриль близка с Тероном у той самой пещеры с разбитым зеркалом и мёртвым берескарном. Наутро он навсегда уходит из лагеря, унося на себе следы её укусов и царапин. А ей остаётся тонкая лента с его волос.
Мерриль никогда прямо не отвечает на вопросы Кравера, улыбается и удивляется, будто не понимает о чём речь. Когда Хоуки отправляются на Тропы, Мерриль остаётся дома. Читает, читает, читает... Когда старший Хоук возвращается один, Мерриль просит только об одном - срезать и отдать ей металлическое кольцо с одежды Карвера. Надевает его на шнурок и носит на шее как амулет.
Мерриль стоит на возвышении рядом со своим народом. Земля снизу расходится красными жилами лириума и расцветает пепельной скверной. Воздух пахнет пожаром. Звенит песня, которую теперь слышит каждый. И Мерриль понимает что действительно, трепетно и беззаветно любит этот мир. До конца.
мГФ/жГФ (можно ещё до того, как они стали ГФ), Дункан вербует нескольких новобранцев, они оба выживают после Остагара, вместе отправляются спасать мир, а потом влюбляются друг в друга
Такая же, как в тот день. Он помнил хорошо, слишком хорошо для неприкасаемого, с каким презрением она разглядывала его, будто он червь на её сапоге. Он и был червём, безумно влюблённым в будущую королеву. Он выходил из Орзаммара счастливым. Она с тоской оглядывалась назад.
Теперь, когда они были равны, она намеренно оставляла его за спиной. Он тысячи раз, снова и снова, доказывал, что достоин её. Неприкасаемый и его осуждённая принцесса. Они не могли быть равны ни на войне, ни в любви, ни в победах, ни в жертвенности.
Ни пустовавшей долгие недели в старом заброшенном сарайчике казарменной койки, ни «Эмма'Аша» на ухо, ни ее ядовитого шипения за такое обращение.
— Никогда бы не поверил, что буду ругать Фен'Харела за то, что ты больше не хочешь, чтобы тебя так называли. — Он недостоин имени бога, — чтобы показать, как сильно её это злит, Эллана встает к колченогому стулу и подносит свечу к лицу.
Пламя — как граница между ними, хоть они и знают, что ни к чему её проводить, а все рассказанное Лавеллан на все такие маловероятные вопросы канет только в одном его ответе — молчании.
Вместо наконечника золотой стрелы Андруил у нее напряженная морщинка на лбу, а ореховые глаза спустя годы кажутся выцветшими.
— А кто достойны? — Живые? — с непривычки Махариэль тянется к карману в штанах (кровь из носа намного привычней!), а натыкается на свою кожу, прямо туда, где она непременно бы положила свою руку, но из-под поредевшего клока волос его ладони не видно, — Герои, например. — Я уже калека, а не Вестница, — Махариэль целует руку, незанятую свечой, от плеча до незримых мозолей от лука, — Это ты теперь у нас герой. — От моего прошлого героизма осталась реальной лишь жизнь Стража... которую я давно избегаю.
Под веками ему видится кожа, как и на Арлатвене годы назад — иначе бы Лавеллан не вздрагивала от чмокающего воздух звука — ей и не нужно представлять, незримое продолжение руки все также любит, когда целуют запястья. Перед тем как надеть рубашку и одевшись, тайком уйти до рассвета, Герой Ферелдена замрёт.
Фантомные пальцы проведут и прекрасно почувствуют не хуже боли в ставшей такой же фантомной Метке — там, где не касались с самого начала встречи — бугры и шрамы по единственному пятну.
Тому, что лиловой краской уже растеклось во всю спину.
«Ненавижу», — думает Логейн Мак-Тир, лежа на казенной койке. Монтсиммар… Место службы нового Серого Стража. Пощада хуже смерти. Герой войны с Орлеем служит под началом орлесианца. «Ненавижу», — мысленно рычит он, опрокидывая в грязь противника. Тренировочный поединок, на котором никто не дает новобранцу настоящее оружие. «Ненавижу», — колотится в сознании, когда он мечется по узкой постели, удерживаемый руками товарищей. Возраст, раны, упорные тренировки, на которых Логейн загоняет себя до полусмерти. «Ненавижу…», — мрачно думает он, читая письма дочери, а остальные тормошат и расспрашивают, что пишет Анора. «Ненавижу», — уныло заключает он, глядя на кашу в тарелке. «Ненавижу», — на привале во время тренировочного похода Логейн злобно смотрит на заснувшего головой у него на плече Стража-орлесианца. И не двигается.
Король Алистер внезапно сваливает искать лекарство от скверны во имя всех Серых Стражей Тедаса. В Ферелдене начинаются внеплановые королевские выборы. Кандидаты, предвыборные программы, дебаты на главной площади Денерима и т.д. Н+
Драконья кровь, текущая по венам, - не аргумент. Киран не был дураком или слепцом, он видел, как на него смотрят поданные. Ему было неуютно под этими настороженными, направленными на него, будто копья, взглядами. Он оглядывался на Героиню Ферелдена и на свою мать, но они не слушали его просьб.
Мать варила зелья для Героини, усыхающей, угасающей, умирающей. Скверна убивала её с каждым новым днём, но та упрямо держалась. Киран не понимал, почему. Точнее, не понимал, почему он ей так дорог. Если она умрёт - его убьют тоже.
В народе её прозвали Севицей, за то, что возводила на трон королей. Из них трона жаждал только её брат, но она упрямо повторяла: - Киран, хороший король не желает власти. Властью ненасытен только тиран.
- Они ненавидят меня, - качал головой он. Бремя на его плечах было слишком тяжелым, словно камень, оно давило, прибивало его к земле.
- Они полюбят тебя, - тощая рука оглаживала его по щеке, блеклая улыбка застывала на потрескавшихся губах. В глазах, огромных на её осунувшемся лице, всё ещё искрилась жизнь.
Отец, которого он никогда не знал, скончался для всех неожиданно, через два года после смерти королевы. Героиня Ферелдена вернулась незадолго до этого.
- Я не нашла лекарства, Алистер, - сказала она, держа его за руку. - Мне нужно на Глубинные тропы, - уговаривал он. - Ты давно не Серый Страж.
На её похоронах Киран плакал, тщетно пытаясь сдержаться. Она не ушла на Глубинные тропы. Она оставалась с ним, пока могла.
Ута может говорить. Не словами, как все прочие. Слов у нее нет уже давно, они больше не нужны ей. Есть жесты, взгляды и скупая улыбка на потрескавшихся губах. А еще у нее есть Келль… У нее будет Келль. Архитектор обещал вернуть его, он сдержит свое слово. Ута знает это. Архитектор гладит ее по волосам, тоже молча. "Ты уже знаешь, что скажешь ему, когда вы увидитесь снова?", — читает Ута в прикосновении. Она знает. Скажет, о чем мечтает, на что все еще надеется. Но есть что-то, что она никогда ему не скажет. Что она чувствовала все эти годы без него холод. Она не имеет права быть слабой. Никогда.
Келль ап Морган. После смерти попасть на суд к авварским богам и отвечать за гибель клана по праву ярла и единственного, оставшегося в живых. "Твои заслуги перед низинниками не имеют значения". А+
— ...представь себе, Кромсай. Что будет, когда все закончится?
Пес недовольно тряхнул мордой, испачканной в черной крови. По его мнению, шансы еще оставались, а медлить было нельзя.
— Я пойду по дорогам Тени прямо на гору Беленас, где Корт Отец Гор будет ждать, чтобы судить меня. И суд тот будет суров, и я буду отвечать, почему погиб мой клан — как ярл, как мужчина.
Кромсай сердито зарычал. Густой запах скверны, смешанный с вековой пылью, висел в воздухе.
— И скажет мне Корт Отец Гор: “Что сделал ты, чтобы искупить вину?”. И я начну рассказывать о том, как мстил. Как стремился убить любую тварь со скверной в жилах.
Келль усмехнулся, наощупь пересчитывая стрелы в колчане.
— А знаешь, почему этого никогда не случится?
Кромсай вопросительно посмотрел на хозяина.
— Потому что птицы не прилетают к тем, чья кровь осквернена, Кромсай. Тем более, не прилетят они сюда, на забытые всеми подземные тропы. И даже мои заслуги перед низинниками не будут иметь никакого значения. Вперед!
И, припадая на раненую ногу, ринулся туда, где рокотали порождения тьмы.
Утро было легким, а обычно более радостный и смущенно улыбавшийся при ней Карвер отворачивался и дулся. Сегодня Сурана уже не выдержала и спросила:
— Ты чего? Сатиналья же, с родными увидишься!
Карвер покосился на расшвырянные по командорской спальне доспехи, не зная, не стоит ли уже уходить до побудки.
— Теперь все будут смеяться вместе Гарретом и Варриком, что я западаю только на эльфиек, — чуть покраснев, буркнул он ей в плечо, — или что подлизываюсь к Командорам...
«Подлизываюсь» вызвало у магессы легкую улыбку. Сурана приподнялась на локте, ткнув его в нос:
— А ты Варрику не рассказывай. Что Командор поцеловала тебя первой, знаем только мы.
- Пожалуйста, - очень тихо произносит Карвер, надломленный и опустошённый. Он подумать не мог, что смерть сестры так на него повлияет. Он вообще не верил, что она умерла. Только не Мариан. Только не так.
Оставшись там, где ему её не найти.
Её друзья смотрят на него потускневшими глазами. Карвер знает этот взгляд: они смирились. Он - нет. Мариан не могла умереть. Его сестра слишком сильная, слишком яркая, чтобы просто исчезнуть, заблудившись в Тени.
Он поджимает губы, хватает меч и уходит, хлопнув дверью.
Он не боится Тени и её кошмаров. Его самый главный кошмар уже сбылся, и теперь Карвер хочет проснуться.
«А ведь он всего на пять лет старше меня», – подумал он, глядя на мрачного Стража в давно не чищенной потрепанной броне, что сидел, ссутулившись, за трактирным столом. Фейнриэль узнал его не сразу – седина густо припорошила ежик черных волос и серебрилась в бороде. Серебром отливала и радужка когда-то ярких голубых глаз. – Рад, что ты все-таки пришел, – радости, однако, в голосе Карвера было немного. Он поднялся со скамьи и протянул ему ладонь. Фейнриэль осторожно ее пожал, а потом развел руками, словно извиняясь: – Не мог не прийти – я у нее в долгу. Она спасла меня от демона. Хоук кивнул. – Теперь твоя очередь сделать то же самое. Сможешь? Фейнриэль сел за стол, без нужды передвинул чужой стакан и нервно ущипнул себя за мочку уха. – Понимаешь, какое дело… – Это возможно? – с напором спросил Карвер. Его взгляд был очень тяжелым. И было в нем что-то такое… Фейнриэль сглотнул и передумал врать. – Да. Если бы она попала в Тень не во плоти, я бы ее уже давно вывел, а так… – Магия крови? – Хоук опустился на скамью рядом с ним. – С тех пор, как я стал Серым Стражем, я смотрю на нее проще. – Не просто магия крови, – Фейнриэль понизил голос. – Не хочу перегружать тебя подробностями, но для того, чтобы вытащить ее, нужна кровь родственника и… много. – Родственник у тебя уже есть. Под спокойным немигающим взглядом Карвера ему становилось все более неуютно. – Насколько много? Вся? Фейнриэль поправил ворот мантии: ему сделалось очень душно. – Да, – выдавил он. Хоук криво усмехнулся. – Так и знал. Только не вздумай рассказывать ей об этом...
— За ту, которой сегодня нет с нами, — произнёс Варрик. Фенрис отхлебнул из бутылки. Немногочисленные посетители таверны, успевшие понять, что у «уважаемого» эльфа большое горе, поддерживали трагическую тишину. Внезапно дверь отворилась, в зал будничной походкой вошел молодой мужчина и невозмутимо поставил дорожную сумку на стол к поминающим. Клейма Фенриса засветились. Трагическая тишина превратилась в зловещую. Выпивающие за соседними столиками мысленно простились с родными. Трактирщик пробормотал: «Создатель» и скрылся за стойкой. — Младший, — негромко произнёс Варрик, — несмотря на ваши разногласия, Хоук не была плохой сестрой и заслужила… Мужчина коротко кивнул, убрал сумку и ударом ноги перевернул стол с выпивкой. Фенрис вскочил. Карвер переставил сумку на свободный стол. — Моя сестра, — произнёс он спокойным голосом, — действительно заслужила… Заслужила, чтобы в случае беды с ней, друзья пришли на помощь, а не воспользовались этим, как очередным поводом напиться. Из сумки он достал блокнот, пролистав который, остановился на странице, озаглавленной «На случай попадания в тень физически». Сверяясь с написанным, Карвер принялся доставать различные зелья, открывая пробки и принюхиваясь к содержимому. — Ты думаешь, её можно спасти? — Именно так Хоук-младший и думает, хотя я и не понимаю, как он до этого дошел… первым. — Она моя сестра чуть дольше чем твоя подруга и твоя… — Карвер закашлялся, вдохнув одно из зелий. Варрик и Фенрис молча взирали на то, как храмовник вернул зелье на место и провёл пальцем по закрытым колбам. — Я понимал, что нечто подобное однажды произойдёт. На этот случай у меня есть необходимые зелья, карты, инструкции. Если вы со мной — собираем отряд из четырёх человек. И думаю, маг нам тоже понадобится.
– Прости. – Мерриль ответила взгляд, будто опасаясь смотреть на своего собеседника. – Вот так, значит? – поджал губы Карвер. – А ведь сестра никогда тебе не отказывала. Сколько раз она спасала твою жизнь? Сколько раз вытаскивала из очередного дерьма? – Я любила Хоук так же, как и ты, – грустно ответила Мерриль, по-прежнему не поднимая взгляда. – Но не знаю, чем могу тебе помочь. Твоя просьба… Это невозможно. Хоук не захотела бы, чтоб элювиан вновь использовали, тем более – для входа в Тень. – Плевать, чего бы она не захотела! Ее здесь нет! – Прости, – повторила Мерриль и ушла, оставив Карвера кипеть от негодования. Все впустую! Карвер надеялся, что хотя бы Мерриль, всегда будто бы любившая Хоук больше остальных, сможет помочь. Не смогла. Карвер обращался ко всем, до кого мог дотянуться: к друзьям и знакомым, к магам Серых Стражей и бывшим чародеям Кругов. Но все они будто глохли и слепли, стоило только упомянуть про во плоти застрявшую в Тени Мариан Хоук. Карвер не верил заверениям, что выжить в Тени невозможно. Огрызался на всякое проявление сочувствия. И продолжал искать возможность спасти сестру. На Мерриль он возлагал больше всего надежд, однако опускать руки не собирался. Карвер отыщет способ. Если понадобится, дойдет до самого Тевинтера. Или пробьется к Инквизитору, хоть тот и изгнал всех Стражей прочь из Орлея. Карвер ведь тоже Хоук. А, значит, слишком упрям, чтобы сдаться. – Эй, шем! Карвер обернулся. Позади него стоял эльф в каких-то обносках. – Ты там правда задумал в Тень попасть и все такое? – А тебе-то что? – буркнул Карвер. – Есть тут один тип, из не наших эльфов. В магии почище круговых разбирается, чудеса творит, умных слов много говорит. Мудрец, в общем. И с кем попало не встречается, шемов вовсе презирает. Я б тебя с ним свел… Не за бесплатно. – Мудрец, говоришь? – поморщился Карвер. – Почем мне знать, что не врешь? – Да больно надо Стражей за нос водить – проблем не оберешься. Так чего? Карвер смотрел в равнодушные глаза эльфа и думал. Взявшийся из ниоткуда мудрец внушал сомнения. Однако если он правда сможет подсказать что дельное… Карвер был готов на все, чтобы спасти сестру. – Веди, эльф.
Когда Карвер, измотанный половиной пути из Андерфелса до границы Орлея с Ферелденом, вошёл в придорожную таверну, взгляд его почему-то сразу наткнулся на странную шляпу на стойке. И уже потом — на её хозяйку.
Почти бездумно Карвер подошёл к Изабелле, сел рядом, попросил себе эля и угрюмо уставился строго вперёд.
— Тебе он тоже написал? — судя по заплетающемуся языку, Изабелла выпила уже очень и очень много. — Ага, вижу. Вот и что теперь делать-то, а?
Карвер пожал плечами. Из очень подробного письма Варрика он сделал один вывод: этот Инквизитор, или как там его, может сделать так, что в Тень удастся попасть физически. Вон Мариан там так и осталась. А значит, нужно добраться до Инквизитора и потребовать у него это сделать. Хоть в лепёшку расшибиться, но добиться своего.
И почему это не пришло в голову Изабелле?..
— Лично я собираюсь в Тень, — буркнул он, хотя и не собирался никого посвящать в свои планы. Но уж кто-кто, а Изабелла имела полное право о них знать, куда уж там. — Ты со мной или как? И Варрика надо того, прихватить.
Изабелла очень невесело рассмеялась, покачнувшись на стуле, и вдруг грохнула кулаком об стол:
— Смелый ты, Младшенький. — Старая кличка резанула, но тут же отпустило. Не до этих глупостей. — Очень смелый. Но я, пожалуй, откажусь.
В Карвере поднялась глухая ярость, он ухватил Изабеллу за плечо, наконец-то глянул ей в лицо и замер, наткнувшись на неожиданно трезвый взгляд.
— Знаешь, Карвер, — хрипло и тяжело заговорила Изабелла, — в своё время мы в этой твоей Тени с ней были. И я, и Варрик. И мы её там предали. Я не стану так рисковать. Именно ради неё.
И, потянувшись за карверовой кружкой, сделала большой глоток.
Карвер, Бетани, Хоук. Огр никого не убил, до Вольной Марки Лиандра добралась со всеми своими детьми. Но Карвер и Бетани полностью каноничные, а Хоук их младший (младшая) брат или сестра - подросток с любым ярко выраженным каноничным хоукским характером
— Мне тоже нравятся, — улыбнулась Мариан, наклонившись к букету, — у них дивный аромат. Как думаешь, мама разрешит отнести их Бетани? В Круге тоскливо, может, это её порадует...
— Колдовство! — Сэндал улыбнулся и хлопнул в ладоши.
— Романтичный у мамы поклонник, взрослые дядьки обычно предпочитают запахи «Цветущей розы», ха-ха, ну, понимаешь.... — Мариан взглянула на улыбающегося Сэндала, — а, не, не понимаешь. Прости. Ну... вот, Карвер, к примеру. Он бы ни за что не додумался подарить своей Маргаритке хотя бы маргаритку — считает себя слишком суровым для этого.
— Колдовство, колдовство... Колдовство!
— Эх ты, колдовством его точно не пронять. Это ж Карвер. Может, профилактическая беседа с маминым поклонником поможет ему стать более галантным? — подмигнула Мариан.
Она пыталась шутить, болтая с Сэндалом о какой-то чепухе, и тем самым отогнать накатывающее тошнотворными волнами беспокойство, но шутки выходили натянутыми, и становилось ещё гаже. А может, виной всему был приторно-сладкий запах лилий.
— Колдовство? — Сэндал потянул её за рукав.
— А, прости. Задумалась. Смотри, уже стемнело...
Резкий грохот из холла заставил Мариан вздрогнуть: судя по всему Карвер открыл дверь с ноги, и та удариалсь о стену.
— Колдовство! — воодушевился Сэндал, показывая на дверной проём.
Мариан уже готова была окликнуть вернувшихся брата и маму, но с тревогой поняла, что не слышит их голосов — только чьи-то тяжёлые шаги.
Карвер вошел в гостиную, и от одного взгляда на его выпачканную в крови одежду у Мариан потемнело в глазах.
— Колдовство?.. — встревоженно прошептал Сэндал.
Мариан словно во сне наблюдала, как Карвер подошёл ближе, схватил вазу с цветами и со всей силы швырнул её об пол.