Это похоже на «святую кару» храмовников. За время, проведенное с Инквизицией, Соласу несколько раз доводилось испытать ее воздействие. Ослепительный белый свет, звон в ушах, головная боль и тошнота, как при сотрясении мозга. И странное, ни с чем не сравнимое ощущение внутренней пустоты, как будто кто-то вытащил внутренности, пока он спал. Это похоже на «святую кару», но усиленную стократно. Ни один храмовник не смог бы выжечь полностью его магию. Ритуалу это удалось. Сначала он думает, что все дело в нем самом. Что такова цена за успех, что этой мощи, которую он пропустил через себя, просто оказалось слишком много. Он тешит себя этой надеждой, пока не видит других магов из числа своих последователей. Магия исчезла. Целители беспомощно водят руками над больными. Стихийники учатся пользоваться кремнем и огнивом вместо огненных искр. Нет больше снов, нет манящего шепота демонов и духов. Солас отправляется в ближайший город, бродит по рынку и сидит в тавернах, и везде слышит одно и то же: магии больше нет.
Кадаш находит его первым. Кадаш наверняка искал его все это время, шаря по всему Тедасу щупальцами своей распущенной – но, конечно же, просто преображенной – Инквизиции. Солас забыл об осторожности, поглощенный куда более важной проблемой, и вот, пожалуйста: за стол в таверне, где он сидел, опускается широкоплечий однорукий гном. - Ну чо? - спрашивает он без предисловий, как будто они расстались всего час назад. – Твоих рук дело? Солас ищет на его лице злорадство, но за всклокоченной бородой, шрамами и хартийскими татуировками не разглядеть. В полутьме кажется, что гном улыбается почти сочувственно. - Не понимаю, что пошло не так, - бормочет, наконец, Солас, устало потирая переносицу. – Что я теперь-то не учел? Кадаш, привстав с лавки, хлопает его своей единственной лапищей по плечу так, что Солас едва не разбивает лоб об столешницу. - Да я вот тут смекаю, - гудит он, - что не так уж плохо оно вышло. Кадаш был в Тени, в отличие от прочих гномов. Он видел ее изменчивую красоту, прикоснулся к забытой мудрости. Он прекрасно понимает, что было потеряно. Просто ему не жаль.
Однажды – было это, кажется, на Глубинных Тропах, когда Солас стоял в дозоре, а Кадашу просто не спалось, гном сказал ему: беды не в этой вашей магии, а в том, что она есть не у всех. «Ты считаешь, что все должны быть магами?» - спросил тогда Солас, заинтригованный. Он уже успел к тому времени понять, что за грубыми манерами гнома скрывается весьма оригинальный ум, однако Кадаш все равно иногда его удивлял. «А то ж», - ответил тот. – «Нагу ясно, что все». И добавил через минуту: «Ну, или никто».
– Эй, девка! Пива мне и моему другу! – орет Кадаш, так и не дождавшись ответа, и потом, вновь обернувшись к Соласу, добавляет: – А прикинь, ведь теперь все стали как будто бы гномы. Ему не жаль. Солас молча смотрит на Инквизитора, и в его холодно прищуренных глазах видит будущее.
Магистр Ксантос, человек вздорный и желчный, отправился в мир иной три года назад, и оставил после себя пятерых детей – весьма много для тевинтерского аристократа. Детей он, не особенно раздумывая, назвал Прима, Секундус, Терциус, Кварта и Квинтус. Отцовское место в Сенате унаследовал Секундус, после того, как старшая сестра ушла к венатори и сгинула. Дориан был ровесником четвертой из детей, Кварты. Отец, кажется, даже вел с магистром Ксантосом переговоры о помолвке, когда потенциальным жениху и невесте было лет по десять, но что-то не заладилось, и два магистра с тех пор видеть друг друга не могли. Как давно это было. Они с Мэйварис планировали сделать все по-тихому. Государственный переворот – как идеально сплетенное заклинание. Архонт и его приближенные исчезают в течение одной ночи, а на следующее утро Мэй от имени партии люцернов должна была сделать ошеломленным сенаторам предложение, от которого они не смогут отказаться. Одна ночь и один день – все, что нужно, чтобы перехватить вожжи этой бешеной квадриги под названием Тевинтер. Но шел уже третий месяц, и Дориан, стоя у окна высокой башни Минратосского дворца, смотрел, как внизу на площади ревет толпа, и нумерованные дети магистра Ксантоса, оказавшиеся в трех различных партиях, убивают друг друга. План, изящный, как руна нейтрализации, превратился в грубую «ходячую бомбу». Горели и виллы сенаторов, и трущобы рабов. Никто не остался чистым. Агенты Мэй только утром донесли – даже некоторые боевые центурионы Сегерона бросили все и отплыли к столице, чтобы поучаствовать в дележке пирога, оставшегося после старого кошколюба Радониса. Дориан поднялся еще выше – туда, где с площадки, продуваемой такими ветрами, что вспоминались Морозные Горы, открывался вид на гавань. Он долго, пока глаза не начали болеть от пляски солнечных бликов на воде, всматривался в горизонт. Там его и нашла Мэйварис. Ей не нужно было спрашивать, что он выглядывает. - Еще две недели, - сказала она. – Минимум. Мои агенты опередили их. - Мы потеряем Сегерон, - пробормотал Дориан, не с вопросительной, а с утвердительной интонацией. - Скорее всего. Но отступление временно. - Или однажды мы будем стоять на этом самом месте, и смотреть на кунарийские дредноуты. Мэй пожала плечами. - Этого, конечно же, не произойдет. Дориан сделал вид, что не заметил фальши в ее голосе.
«Отдайте ему, что пожелает, и пусть проваливает на все четыре стороны» — звучал в ушах презрительный голос. Вот так, просто и без изысков его вышвырнули из родного дома.
Натаниэль не знал, что обиднее — что его как мелкого жулика выгнали из замка, или что расхохотались в лицо, когда он попросился в орден?
«Проваливай, отродье Хоу. Или я спущу на тебя пса». От этого голоса, уже не презрительного, а гадливого, становилось и вовсе тошно.
Что еще оставалось делать? Плюнуть под ноги, перебросить за спину мешок с пачкой сестриных писем и семейный лук, чудом уцелевший в разграбленном бравыми Стражами замке, и пойти по дороге, куда глаза глядят.
Он встретил торговый караван и дошёл с ним до Денерима. Затем — обратно, до Амарантайна: всё равно не знал, что делать дальше. Монет в кошеле после посещения лавки в Денериме, покупки нового плаща и всякой полезной мелочи почти не осталось. Зато в Амарантайне их снова прибавилось: капитан охраны всучил ему полную пригоршню серебра, хоть Натаниэль и не просил у караванщиков никакой платы за сопровождение. Капитан сказал, что доволен им и посоветовал навестить некоего хозяина торгового кнорра, который с охотой наймёт такого честного лучника, как мастер Нэйт.
Натаниэль сперва посмеялся и попытался объяснить, что вовсе не ищет такой работы, что у него есть родня в Южном пределе, и он обязательно к ней обратится, но капитан решил, что Натаниэль перебрал с сухостеблем.
Но потом Натаниэль призадумался.
Ведь когда-то он мечтал стать рыцарем. А от наёмника до странствующего рыцаря рукой подать. Может, настало время проверить, принесёт ли ему счастье детская мечта?
Мерриль/Махариэль (гет/фемслэш), пост-DAI, роман в пост DA2 «Я долго прожила вне клана, vhenan, но теперь, если ты не найдешь лекарство от Мора» я буду с тобой пока ты не услышишь Зов
Губы Махариэль ледяные, а изо рта её веет неизбежным разложением. Но Мерриль целует и целует, обжигая горячим дыханием. Валласлин с каждым днем выделяется сильнее – кожа бледнеет и бледнеет. Сосуды проступают под ней; цвет их отвратительно фиолетовый.
Годами Мерриль ждала, жаждала прикосновений любимых рук.
Махариэль гаснет быстрее костра под дождем.
Мерриль тычется носом в её шею, гладит по линии позвоночника – скоро будет видна каждая косточка, – запускает пальцы в истончившиеся, поредевшие белые волосы и шепчет, отчаянно:
- Не покидай меня, ma vhenan, только не снова…
В венах почти не осталось крови – сплошная скверна.
Утром Махариэль идет на Зов, не слыша рыданий Мерриль.
Это не бегство, — говорит Эллана себе. Всего лишь передышка. Просто когда я в Тени, меня не тошнит.
В дрожащем мареве она тщательно выбирает тропинку — ей непременно надо попасть в какое-нибудь хорошее место, неопасное и полезное для развития будущего малыша.
Главное не думать о том, кто гулял с ней этими тропами. Что произошло в Тени, остается в Тени — хотя у нее под сердцем живое доказательство, что не всегда.
По совести, пора бы возвращаться, принимать очередное судьбоносное решение — кто же еще кроме нее? Каждый раз это мучительный выбор, прыжок в пустоту. Каждый раз она надеется, что ей все еще есть, куда просыпаться.
Кассандра/Каллен, их отношения после становления Искательницы Верховной Жрицей. Их любовные переписки, или же командор отправился вместе с ней в Орлей. Ангст или флафф - на усмотрение автора
Не правда ли, злая насмешка судьбы — расстаться, едва признавшись. Я помню, как утром смотрел на тебя спящую, на шрам на щеке и на брови, нахмуренные даже во сне, осторожно гладил кончик растрепавшейся косички, и думал о том, что, кажется, моя жизнь наконец-то повернулась в правильную сторону, раз у меня есть та, кого я люблю и кто любит меня.
А вечером мы получили известие из Вал-Руайо об избрании Верховной Жрицы.
Лелиана говорит, что она на твоем месте первым делом отменила бы целибат для священниц. Хорошо, что она не на твоем месте — Тедасу нужен кто-то, уважающий правила. Тедасу нужна ты. И все же, как жаль.
Я считаю дни до отъезда из Скайхолда.
Но если по делам Инквизиции потребуется кого-то послать в Западный Предел, или в Морозную Котловину, или в Тевинтер, в Пар-Воллен, за океан, я ухвачусь за эту возможность. Больно быть вдали от тебя, но быть рядом, на расстоянии вытянутой руки, но не вправе прикоснуться — невыносимо.
— Как ты можешь работать на них? Инквизиция таких дел наворотила. Они выгнали твоих собратьев...
— Наших собратьев, — не отрываясь от письма, поправил Карвер. — Они и твои собратья вообще-то.
— Неважно. И Хоук! Он погиб по их вине.
Карвер поставил подпись — свою кличку агента — и, отложив перо, аккуратно посыпал лист песком.
— Мог бы начать прямо с этого, остальное, признай, тебя мало волнует. — Он пристально глянул в глаза собеседнику. — Есть только один человек, которого можно винить в смерти Гаррета. Это сам Гаррет. Это было его решение.
— И все равно я не понимаю, как ты можешь...
— Я просто защищаю мир от гибели, как и должен. А то, что в этот раз это не Мор... — Карвер пожал плечами, запечатывая конверт. — Стражи сами научили меня играть не по правилам. Кстати, об этом. Держи.
Он вынул из голенища небольшой нож и осторожно кинул его собеседнику.
— Страуд передал. Внесешь свой вклад в победу, Андерс.
На рукояти ножа, выше потертой кожаной обмотки, красовались кривоватые инициалы ГХ.
Гаррет выбрал бы для разговора в беседку в глубине сада, но Бетани привела их к фонтану. Что ж, тоже резонно: можно надеяться, что шум воды помешал кому-либо подслушать его рассказ.
— То есть ты в Тени увидел, где находится "лекарство" от Скверны? — подытожила Бетани. — Так в чём же дело?
— Перевожу, сестрёнка, — фыркнул Карвер, — он не хочет туда идти.
— Хочу, — запротестовал Гаррет. — Но я не уверен... Мне сложно это объяснить...
Бетани сидела, прижавшись к Гаррету и обхватив его руками, словно боялась, что обитатели Тени утащат его обратно в свои призрачные царства. Да и Карвер, вопреки своему недовольному виду, сидел не рядом с Бетани, а возле Гаррета, прижимаясь к нему плечом. Гаррет слабо улыбнулся — в последний раз они так сидели лет... десять тому назад?
— В Минратосе нас ничто не держит, — сказала Бетани. — Первый Страж... Да пошёл он. Можем хоть завтра отправиться на Глубинные тропы. Да, Карвер?
— Угу, — мрачно поддержал её Карвер. — Мне здесь не нравится. Сидим, как крысы в подвале. Лучше уж делом каким заняться, благо в Кэл-Шарок нас впустят.
Гаррет обвел взглядом роскошный сад магистра Тилани и тихонько вздохнул.
— Что, так понравились местные ванны и перины, что уходить не хочется? — неверно истолковал его вздох Карвер. — Понимаю...
— Эй, — Бетани пихнула Карвера в плечо, не размыкая объятий. — Сам каждый раз ныл, когда надо было в гэпэ спускаться. Понимает он...
— Да не в этом дело, — снова вздохнул Гаррет. — Тень... Она... Бетани, ты маг, ты понимаешь в этом лучше нас. В общем, проблема в том, что я знаю где найти это лекарство. Но не знаю, когда.
– Что Создатель потребует от меня на этот раз, Преподобная?
Зевран прикусывает мочку ее уха, и Виктория невольно прогибается навстречу ему, всего на миг теряя привычное самообладание. Антиванец опасен, она знает это так же хорошо, как и имя каждой новой Владычицы.
– Церковь никогда не признает это...
Его язык скользит по ее шее, а руки бесстыдно задирают белую робу.
– ...но исток Вороны берут из нашего лона.
– Лона?
Чужой смех щекочет кожу Виктории, заставляя ее крепче сжать спрятанную под подушкой ладонь с кинжалом.
– Мы сами выбираем тех, кому служим, Лелиана. Ни на миг не думай, что твое милое личико изменит это.
Терон узнает палача Волков не сразу. Тот идет прямо к колонне, на которой распят Терон, и единственный звук, разносящийся под сводами зала — легкий перезвон, издаваемый сочленениями золочёного доспеха.
— Здравствуй, Страж, — говорит палач, снимая капюшон. — Вот мы и встретились.
Лицо Затриана голое, как у плоскоухого. И гладкое, как у юноши. Лишь взгляд остался прежний — взгляд старика, упивающегося чужой болью и осознанием собственной правоты.
Терон сплевывает на безукоризненно отмытый пол пыточной.
— Зря я тебя тогда не убил.
Затриан смотрит на него долгим взглядом, в котором можно вообразить искру сожаления.
— Да, — произносит он тихо, плавным движением извлекая из ножен палаческий Листорез. — Действительно, зря.
Бросается в дорогу, зная, что опоздает. В огромном каменном зале, освещённом слабым светом элувиана, их оказывается всего трое.
- Ты ведь ждал не меня, - голос холодный, звенящий - не спутать ни с одним другим. - Осквернённый воин пожелал обрести свободу. Ты всегда слишком верил в эту свою "свободу", не так ли?
Затриан стоит на коленях. В прежде чистое лицо вновь врезан валласлин, руки лежат ладонями вверх, как знак подчинения господину.
- Как всегда забывая, насколько сильнее верность. Ты знаешь, что такое верность, Ужасный Волк?
Он не сдастся. Но руки цепенеют, и ноги будто прикованы к полу неизвестным заклятием. Затриан встаёт. Не поднимая взгляда, обнажает оружие. Он хочет закричать, но мальчишка - он ведь всегда считал Стража лишь везучим мальчишкой - улыбается и прикладывает палец к губам.
- Они зовут меня Хранителям Тайн. Пусть в Новом мире так и будет.
Конечно же, Каллен думал о том, что скажет при встрече, не доверял своей способности вовремя подобрать нужные слова, перебирал варианты.
- Вы были правы, сэр, а я - слишком наивен и упрям, чтобы это понимать.
Или:
- Я знаком с ним. Рис достойный человек, хоть и совершенно не похож на вас.
Или:
- Спасибо, ваши уроки очень мне пригодились много лет спустя.
Но это всё звучало фальшиво, всё было не то.
Когда он встретил наконец Грегора, нужные слова пришли сами.
- Ну, ну, - сказал Каллен, держа чистую тряпицу в одной руке, чашку с бальзамом - в другой. - Не плачьте, поднимите голову, и давайте обработаем ваши глаза.
Каллен часто вспоминал слова рыцаря-командора Грегора: «Храмовник должен сам бороться со своими слабостями, а не убегать от них». Когда он перевёлся в Киркволл, то думал, что никогда больше не увидит своего командира, которого безмерно уважал, почти боготворил, и никак не мог представить, что однажды найдёт его возле своего приюта для храмовников. Грегор изменился, сильно постарел, но его голос как прежде был строг. – Я был неправ, Каллен, – признаётся он, и замолкает, словно ком застрял в горле. Каллен сам не знает, как унять дрожь в руках, а по щеке вот-вот сползёт предательская слеза. – Я помогу вам, – твёрдо говорит он, протягивая руку Грегору.
Авернус всегда изысканно вежлив с ней, но Веланне за этой вежливостью чудится издевка. Обращается он с ней, как с прислугой. «У меня заканчивается лириум, комендант». «Последняя партия никуда не годится, комендант». «Передайте Драйдену, что если его дети будут кричать у меня под окном, я превращу их в желе». Дети Драйденов и впрямь целыми днями галдят – то играют в снежки, то скатываются на задницах с пологих сугробов, то поймают мабари и привяжут к нему самодельные крылья из веток и тряпок – делают грифона. Чаще всего, впрочем, они играют в Серых Стражей. Из этих сопливых шемленских отродий Веланна и сама бы с удовольствием сделала желе, да вот беда – им с Авернусом нужно это дурацкое семейство для прикрытия тех дел, что в действительности творятся в Пике Солдата. Веланна, комендант, ненавидит свою крепость и свою должность. В каменных стенах она задыхается, и грезит ночами о родных дубравах леса Вендинг. Она ненавидит Драйденов и их отпрысков, старого сморчка Авернуса, а пуще всех – Стража-командора, который отправил ее в эту ледяную дыру, потому что, как он выразился, «больше никому не может доверять». На самом деле – потому, что узнай остальные Стражи, чем занимается здесь ручной амеллов малефикар, обоих бы сожгли и развеяли пепел. Каждые три-четыре месяца Амелл привозит новобранцев. Набирает он всякую сволочь и шваль – преступников, выдернутых из петли, бродяг из трущоб обнищавшего, оскверненного Амарантайна. Он обещает им второй шанс и проводит через Посвящение, а после они пополняют гарнизон Пика Солдата. Мертвый гарнизон. Авернусу для опытов нужен материал. Веланна ждет не дождется, когда же старик окочурится - должен же быть предел его неестественному долголетию? В какой-то год приходит Зов, и трое еще живых подопытных в своих клетках воют и кидаются на стены. Веланна не кричит и не воет, а тихо собирает вещи, твердо зная, что ее очень, очень ждут в другом месте. В Зове ей слышится голос сестры, которую Амелл обещал найти в награду за верную службу, но, со свойственным ему вероломством, даже не пытался искать. Веланна уходит на рассвете, улыбаясь, и Пик Солдата пылает за ее спиной, ведь даже камень может гореть, если вмешается магия. Она идет на восток, туда, где – она в этом совершенно уверена – шумит зеленый лес, и Серанни, ее Серанни, все еще ждет ее.