Когда тебе семь, а ему — пять, «дружить» — значит играть в салки и подкармливать бродячих котят. Джейн запрещает Финчу привязывать к их хвостам банки, с детской деловитостью объясняя, что это нечестно. Потому что сильный не должен обижать слабого — и еще потому, что и сами они, двое ребят, ютящихся то в одном, то в другом заброшенном доме на подгнивающих городских окраинах, так же бездомны и беспомощны, как уличные кошки.
Когда тебе четырнадцать, а ему — двенадцать, «дружить» — значит вместе тусоваться, мучиться похмельем после выпитой накануне дряни и делить на двоих те деньги, что удается спрятать от «красных» постарше. Они обещают друг другу, что не станут похожи на них, когда вырастут.
Когда Джейн исполняется восемнадцать, а Финчу остается две недели до шестнадцатилетия, она зовет его в армию, потому что для нее «дружить» теперь значит — вытаскивать кого-то со дна. Она не считает себя хорошим человеком. Хочешь есть — придется воровать. Хочешь быть своей — не строй из себя недотрогу и пей любое дерьмо, в котором есть хоть капля алкоголя. Это в порядке вещей. Но дальше... Нет, дальше дорожка шла под откос.
Через одиннадцать лет они столкнулись у входа в «Логово коры». Узнав правду, Шепард отказалась помочь. Думала было, что Финч плюнет ей в лицо и уйдет. Он этого не сделал. Через несколько минут она покупала ему в баре хорошее дорогое пиво. Поверх бокалов они смотрели друг на друга, как чужие люди. — Слушай, еще не поздно, — произнесла она, вспоминая кошек, и похмелье, и косяки дури на двоих. Ей двадцать девять, но она несильно изменилась с восемнадцати.
Бетани очень сложно среди Серых Стражей, и она просыпается по ночам в холодном поту совсем не от кошмаров с Архидемоном в главной роли — ей снится сестра, падающая в пропасть и протягивающая к ней руки.
Все проблемы в Киркволле давно решены, Мариан стала уважаемым наместником, но Бетани все еще переживает за нее и теребит Зеврана, недавно вернувшего из Вольной Марки: «Ну, как она там?»
Спокойная Сурана, прищурившись, провожает их взглядом, когда Зевран идет с Бетани в амарантайскую таверну, но молчит, доверяя. А Бетани, кусая губы, слушает неунывающего эльфа, понимая, что скоро и этот источник информации о ее сестре исчезнет.
Зевран говорит — сестра осталась с тем магом-серым-стражем, который дал карты к чертовым Глубинным тропам. Зевран ухмыляется: «Хоук привыкла, что ее всегда окружают маги, по тебе, наверное, скучала, вот и завела себе отступника». Зевран машет рукой и уходит к Суране, оставив Бетани расплачиваться с трактирщиком, и девушка утирает покрасневший нос, кляня Андерса, который смог покинуть орден и быть с Мариан. Бетани проклинает его за то, что стала... такой. Не имеющей шанса на долгую счастливую жизнь рядом с сестрой, со скверной, ежечасно отравляющей ее кровь. Может, стоит наведаться в Киркволл и напомнить сестре о себе, думает Бетани, представляя почему-то, как истекающий кровью Андерс корчится у ее ног.
Тем временем Сурана вдруг задумчиво говорит Зеврану: «Знаешь, я, когда только была посвящена в Стражи, очень злилась на весь мир, и мне хотелось убить Дункана за то, что он привел меня в орден. Потом он мне объяснил, что скверна может вызывать такой эффект, что нужно переждать и не делать глупостей — еще и поэтому у каждого стража есть наставник. У тебя такого не было?» Зевран качает головой, не прислушиваясь особенно к словам Сураны, и беспечно зовет ее в таверну — последние деньки в нормальном городе, когда еще до таверны будет возможность добраться...
И никто не думает о Бетани, двумя часами позже стоящей на палубе корабля, идущего в Киркволл. Никто не думает о милой тихой Бетани, с фанатично горящими глазами крепко сжимающей резной посох в правой руке...
Некоторые вещи понимаешь только случайно. Треплешься с Эш за жизнь за кружкой чая, без чинов, сплетничая о знакомых по учебке и соскакивая на обсуждении задницы Кайдена. И, казалось бы, всё просто и ничего не значит. Трёп. Глупости. Снятие стресса. А когда случайно видишь открытую страницу письма на планшете Кайдена и читаешь адресованные ему нежные слова - пробирает злость. Конечно, сроки письма подчеркнуто невинны, но... Но. – Кто это докторица, Аленко? У тебя роман? – О, нет, коммандер. Просто переписываемся по поводу моего имплантата. – Отправлено с Цитадели. Кайден немного хмурится, ему даже идёт. – Мы работаем на Цитадель. И меня прикрепили к медслужбе СБЦ, коммандер. А в чём дело? – Да ревнует она, вот в чём дело! – раздался голос слева.
Долбанный Джокер! Какая к черту ревность? – Мистер Моро, да вы никак хотите пойти в следующую выброску десанта? – Нет-нет, коммандер, это шутка!
Шепард сухо кивнула и направилась к БИЦ. Да, может это и ревность. Странно. Но сейчас не время об этом думать. Скоро будем на орбите Веймаера, надо решать, кого включать в команду высадки.
Синдром Кепраля развивается стремительно. Ещё несколько месяцев назад Тейн был в состоянии отправиться с Шепардом на безумно опасную миссию; сейчас он с трудом поднимается с постели. За каждый вздох приходится сражаться – и это кажется куда сложнее боёв с Коллекционерами... Кольят в последние дни не отходит от него; снова, как в детстве, цепляется за руку отца, до боли сжимая пальцы. Тогда он делал это, чтобы не упасть. Теперь – чтобы удержать отца по эту сторону Океана... – Не надо. Всё... будет хорошо... Кольят. – Тэйну трудно говорить; он произносит слова медленно, с частыми паузами. – Я просто... уйду к... Ирике. Она... ждёт. Cын смотрит на дрелла с каким-то странным ожесточением. Не как в их первую встречу на Цитадели. По-другому. – Не надейся, – Кольят пытается придать голосу небрежную резкость, но тот всё равно срывается, переходя в сдавленный всхлип, – ты ещё должен внуков воспитать. В отместку... Тейн слабо улыбается незатейливой шутке, и на секунду дышать становится чуть легче.
Шепард потягивал азарийскую медовуху и завидовал планомерно надирающимся напарникам чёрной завистью: с его аминокислотами глотать тягучую серобуромалиновую жидкость было строго противопоказано. А хотелось... Может быть, хоть тогда он перестал бы чувствовать себя в компании старых друзей третьим лишним. Как-то так выходило, что с любой темы разговор в итоге всё равно скатывался на калибровку орудий, патчи для программного обеспечения и прочие вещи, которые могли быть интересны только двум подвыпившим техникам. Сказать, что Шепарда это бесило, значило не сказать ничего. – А были времена, когда все эти вопросы решались парой грамм омни-геля, помните? – вслух заметил Джон, когда эта парочка принялась по третьему кругу обсуждать модификации модулей взлома. – Всё казалось проще. Омни-гель, никаких термозарядов, лифты эти... – Я скучаю по ним, – печально поддакнула Тали. – А теперь везде такси. Гаррус поморщился и залпом проглотил остатки своего коктейля. – Считают, будто так удобней. Идиоты! Если бы они хоть раз сели в эти консервные банки, когда за рулём... – Турианец осёкся и, как-то странно покосившись на Шепарда, быстро переменил тему: – Ну, да что мы всё о прошлом? Знаешь, я тут приметил очень неплохой инструментрон в магазине на тридцать седьмом ярусе...
фем!Шепард/Кайден. Фраза: "Лучше бы я оставалась мёртвой, да?" (можно и не дословно), после второго ME, не дес-фик (!), не юмор, желательно ангст, по возможности — с хеппи-эндингом.
Кайден сжимает и разжимает кулаки, сложив руки на груди и старательно не глядя на неё. У него играют желваки, и он нервно притопывает ногой. Он рад её видеть. Наверное. Возможно. Или не рад совсем. Она стоит напротив, волосы, красное пламя, в беспорядке и слиплись от пота и пыли, но не потеряли яркости. Костюм делает её в два раза больше, чем она есть, чтобы враги не смели и думать, что перед ними хрупкая девушка. У неё всё лицо в шрамах, мелких и белых, словно кружево. Ей не идут шрамы. Или идут, как никому другому. — Я так рада видеть тебя живым, — говорит она, и это настолько её слова, что Кайден болезненно зажмуривается. — Но ты всё ещё не веришь мне, да? Она начинает нервно ходить из стороны в сторону. Злится. — Я уже не с Цербером, ты знаешь? Он не делал из меня свою марионетку. Я — это я. В её голосе чувствуется боль, и Кайден скрипит зубами. — Они просто оживили меня. Моё тело. Но мой мозг — это всё ещё мой мозг. Она останавливается и пристально смотрит на него. Он поднимает голову. Она выглядит так же. Она смотрит так же. Она говорит так же. Но... — Лучше бы я оставалась мёртвой, да? — усмехается она. — Как я могу верить тебе, Шеп? Ты работала на Цербер, была с ними, защищала их. — Я пользовалась Цербером, как он пользовался мной. Наш союз разорвал он, поняв, что мной управлять сложнее, чем роботом. Он ошибся, вернув меня. Я не с Цербером. Я не его кукла. Я Шепард. Твоя Шепард. — Мне нужно время, — говорит Кайден. Она смотрит на него так, что ему сложно поверить, что она когда-нибудь простит его за это. Почему она хочет, чтобы он верил ей? Зачем он ей? Её красные волосы горят огнём, но глаза тусклые, словно ни одно ранение не могло причинить ей большей боли, чем причиняет он. Словно смерть была пустяком, по сравнению с этим. — Я верю тебе, Шеп, — добавляет он. — По крайней мере, очень хочу верить. Даже если это убьёт меня. Она улыбается. — Спасибо.
фем!Шепард/Гаррус. "Цербер" вживил в Гарруса наряду с имплантатами (после миссии на Омеге) ещё и чип контроля. Теперь турианец ни в чём не может отказать Шепард. Но никто в "Цербер" даже не подозревал, что коммандер потребует от Вакариана не только деловых, но и ... интимных отношений. Гаррус не может сопротивляться чипу, неизбежность, мысли о том, как это противно трахаться с человеком, крик в пустоту. Юмор, стёб, дарк, да что угодно.
Ее кожа была мягкой. Отвратительно мягкой, гладкой и тонкой. Гаррус пытался успокоить старой присказкой: «Могло быть и хуже». Могло ведь. Но это не спасало. Она требовала трогать ее волосы, сама подныривая под руку и показывая Гаррусу, как ей приятно, когда массируют голову, а Гаррус грезил душем и антисептическим гелем. Просто не думать. Не думать о том, что произойдет дальше. Чип не даст ослушаться приказа, но чип не может возбудить! Шепард потеряет интерес. — Гаррус, — Шепард дотронулась своими смешными, мягкими человеческими губами до его шрама. — Я так тебя хочу, — она просунула руку ему в штаны. – Возьми меня. Он не мог отказать.
Шепард пытается убедить себя, что поступила правильно. И, тем не менее, капитан чувствует, как пылают щеки, когда ее сверлит взглядом турианский дипломат. Не спасает даже то, что азари и саларианец пребывают в достаточно благожелательном расположении духа. Саларианец даже в слишком благожелательном. — Я... я обещаю поговорить с ним, — заверяет уроженца Палавена Шепард. За неделю — сорванные переговоры с ханарами, «пакт о вечной дружбе между кроганами и саларианцами» и поднятое из глубин архивов обсуждение политических отношений с гетами. Капитан не понимает, почему советники не могут сами решить эту проблему. Но твердо решает убедить Рекса, что приносить на заседания Совета кроганский ринкол как-то неэтично.
фем!Шепард, м!Шепард. Выяснять, кто настоящий капитан Шепард, а кто просто самозванец (-нка). Желательно подключить остальных членов команды, пусть тоже выскажутся. Юмор или около того.
— Значит, говоришь, твоя фамилия Шепард? — злобно прошипела блондинка в розовом бронекостюме. — Вы что, все меня за дуру держите?! — Шепард, — утвердительно кивнул высокий голубоглазый мужчина, — Уж лучше, леди, потрудитесь объяснить, что вы делаете на моем корабле? — Шепард — это я, и «Нормандия» — МОЙ корабль! А ты, чертов самозванец, немедленно отвечай какого тут забыл, а не то... — Дамочка, не вынуждайте меня грубить, мне это портит карму. Мы же цивилизованные люди и вполне можем решить проблему дипломатично. — Подождите, так кто же настоящий Шепард? — перебила Тали, растерянно оглядывая обоих капитанов. — Я! — в один голос выкрикнули мужчина и женщина. «Призрак определенно многое недоговаривал», — мрачно подумала Миранда. А по тут сторону экрана злобно матерился горе-геймер, слегка переборщивший с модами..
— Обещал холить, любить, лелеять... — бормотала Хоук, закапывая труп. Лопаты у неё не было, поэтому приходилось орудовать кинжалом. Из-за походных условий, идея похорон нравилась девушке всё меньше и меньше, но не отдать последние почести погибшему она не могла и сейчас пыхтела над могилой уже почти час, поминая мага на чём свет стоит. — Предатель... — тихо прошипела Марианн, утирая в очередной раз пот со лба. — Кто предатель? — удивлённо уточнил Андерс, присаживаясь рядом на один из валунов. — Ты, — любезно пояснила воин. — А я сразу предлагал сжечь всех скопом, но тебе самой захотелось поиграть в благородство, — ехидно ответил целитель, и не думая помогать. — Так что теперь не жалуйся
— Обещал холить, любить, лелеять... — бормотала девушка, закапывая труп. Пальцы не слушались, глаза застилали слёзы, но Хоук упрямо продолжала. — Ты обещал всегда быть рядом, защищать и растить со мной детей... К плачущей волшебнице подошла Авелин, опустилась рядом на колени, взяла Хоук за плечи и развернула к себе, заглянула в глаза, говоря максимально твёрдо, пытаясь достучаться до убитой горем девушки. — Он и защитил. Он сделал всё, что мог — закрыл тебя собой, спасая. Он любил тебя, Хоук. — А зачем мне такая защита, если я теперь одна?! — вскричала Марианн почти зло, скатываясь в самую настоящую истерику, прижалась к подруге, обнимая, понимая, что она как никто другой может понять, что такое — терять любимого человека. И суровый капитан гладила её по волосам, прекрасно зная, что никакие слова в такой ситуации уже не помогут.
— «Обещал холить, любить, лелеять...» — бормотала она, закапывая труп. Волосы Хоук слиплись от дождя, а ресницы — от слез, но женщина ничего не замечала. Руки, непривычные к подобной работе, уже едва поднимались, под обломанными ногтями скопилась земля. Погребать тело под дождем было далеко не лучшей идеей, но она не могла заставить себя оставить мага лежать на площади, просто как еще один труп в этой кровавой бойне. Лицо Андерса казалось незнакомым, без Справедливости он, наконец, обрел покой, но теперь Хоук боялась взглянуть на деяние своих рук. Еще немного, еще чуть-чуть, и на губы, которые она недавно в исступлении целовала, падет первый ком земли, навсегда похоронивший даже память о том, что кто-то мог полюбить одержимого отступника... — Достаточно! — рубанула ладонью Кассандра, прерывая рассказ. — Ранее я слышала совсем другую версию, гном. — Брось, Искательница, — поморщился Варрик. — Расскажи я, что Хоук помогла Андерсу взорвать церковь и сбежала вместе с ним, безумно хохоча, это было бы далеко не так драматично!
— Обещал холить, любить, лелеять... — бормотала Хоук, закапывая труп. — Ничего я такого не обещал! — ратовал за историческую достоверность труп, — и, кстати, зачем меня закапывать? — Кто ж виноват, что честная сталь тебя, мерзавца, больше не берет. — Я, кажется, и не дышать могу, — пробурчал Андерс, поджимая ноги. Яму Хоук вырыла неширокую. — Сейчас не можешь. Иначе тебе пришлось бы заткнуться. Значит так, сокровище, посидишь здесь, пока храмовники не успокоятся. Потом приду, откопаю тебя, — Хоук критическим взглядом окинула яму, заметила ориентиры и не без удовольствия добавила, — может быть.
— Обещал холить, любить, лелеять... — бормотала Хоук, закапывая труп. — А теперь вот — закапывай! — Я не виноват, это всё Справедливость! — обиженно отозвался Андерс. — Я бы никогда и ни за что не сделал бы ничего подобного! — Оправдывайся-оправдывайся!.. — продолжала бурчать Марианн, ковыряя сухую землю. — Вам с Ним ничего доверить нельзя! — Хоук, ну откуда я мог знать, что Он так отреагирует на обоссанные тапки? — печально ответил целитель, вкладывая в маленькую могилку трупик котёнка.
— Мяу! — громко объявили сзади, и целитель чуть не подпрыгнул от неожиданности, резко развернулся, уткнулся взглядом в единственного, кто мог издать этот звук. — Фенрис! — Андерс поборол желание придержать пальцами дёргающееся веко, опасливо попросил, смотря прямо в зелёные глаза воина. — Скажи, что это не ты только что мяукал... — Не я, — согласился эльф, кивая. Андерс выдохнул, успокаиваясь, кивнул в ответ и хотел было вернуться к своим делам, как за Фенрисом раздался ещё один «мяу!». Эльф подошёл к магу, который только сейчас обратил внимание, что воин почему-то держал руки за спиной при разговоре. — Это ведь не то, что я думаю? — неверяще, уточнил целитель. — Именно то, — усмехнулся лиримный блондин, вручая Андерсу маленького, но вполне прилично выглядящего котёнка. — Подарок. — Фенрис, ты... — Что? — весело уточнил воин, предвидя порцию возмущений, и чуть не упал, когда маг порывисто его обнял, запечатывая рот поцелуем. На удивление, котёнок, почти зажатый между двух мужчин, довольно мурчал, как будто всё понимая.
— Забери его. Фенрис держал кота на вытянутой руке, почти брезгливо. Кот, мелкий и рыжий, болтался в воздухе, поджав лапы и выражая полную покорность судьбе. Коту нравилось в огромном и почти не обжитом доме. Там были свечи и соответственно мыши, крысы правда тоже были, но хотя крыс кот и сам боялся, это можно было перетерпеть. Зато соседство совсем не нравилось Фенрису, который не намеревался делить дом с кем-то еще. Андерс смотрел на него молча, слишком шокированный чтобы говорить, только протянул руки к животному и эльф тут же разжал пальцы, стараясь не задеть ненароком мага. — Спасибо! Как я могу... — Никак! — эльфу под таким взглядом стало не по себе. Он уже начал понимать, что только что совершил самую большую ошибку в своей жизни.
Алистер со злобой вырвал из рук Морриган ее сумку и, чудом совладав с весом своих лат, неуклюже обошел булыжник. — Содеянную наглость запомню я надолго,- бросил Алистер через плечо. Ведьма никак не могла привыкнуть к мужскому телу. — И что ты мне предлагаешь? — Морриган развела руками. — Мой мешок весит намного больше твоего. Алистер же совсем сходил с ума от абсурдности ситуации. Не говоря уже о том, что смущался, словно монашка, каждый раз, когда Амелл просил его внимательней смотреть под ноги. На нем было слишком мало одежды. — Будь благодарен, что судьба была так благосклонна, — Алистер окинул всех присутствующих высокомерным взглядом и добавил. — И оказался в этом теле ты. — Уж лучше в теле Огрена и то приятней. Морриган в теле Алистера задохнулась от такой наглости и уже хотела добавить еще какой-нибудь гадости, как вдруг Алистер в теле Морриган слегка толкнул ее. Ведьма от неожиданности потеряла равновесие и повалилась на землю. Несмотря на мускулы, ей никак не удавалось справиться с этой кучей железа на ее новом теле. — Не надейся на пощаду, — прошипела она, пытаясь подняться с места. — И не мечтаю, — засмеялся Алистер женским голосом. — Но оно того стоило. Амелл с Лелианой стояли неподалеку, с интересом наблюдая за этими двумя. Они и не думали, что их шутка с древним артефактом окажется настолько удачной. — А он ничего, — сказала Лелиана, рассматривая задницу Алистера. Ведьма все никак не могла подняться. Маг с толикой удивления посмотрел на нее. — Я не выросла в церкви, — кажется ей уже надоело это повторять. — Она тоже, — Амелл вспомнил ее смех и добавил. — Думаю оставим все как есть ненадолго. — Согласна. — Но за его задницей ты приглядываешь сама, — маг развернулся и отправился спать. — Конечно, — как-то слишком быстро согласилась разбойница и решила спрятать артефакт получше. — Конечно.
— Помыслить я и не могла, что всё ужасно может быть настолько. Скажи, это так заведено у стражей, не мыться по неделе кряду? Морриган, казалось, можно было узнать всегда и везде. Даже если она выглядела, как кто-то другой: к переменам ведьмы весь отряд давно привык, магия оборотничества не раз спасала чужие жизни. Но вот увидеть Алистера, точь-в-точь пародирующего ненавистную ему девушку, было очень странно. Махариэль с Огреном удивлённо смотрели на неразлучную парочку недругов, и только Зевран таинственно улыбался, не вдаваясь в комментарии — он сразу понял, что произошло, и сейчас просто наслаждался уникальным зрелищем. — Ал, с тобой всё в порядке? — Герой Ферелдена неуверенно обратился к другу, пытаясь заглянуть в глаза. — Разумеется, — хмуро ответила ведьма, зеркально отразив эмоции Тейрина. — Со мной всё просто прекрасно, если не учитывать, что я теперь баба. Зевран не удержался, прыснул в кулак, Огрену на осмысление потребовалось чуть больше времени, но, вопреки расхожему мнению, соображал он быстро, и теперь по лагерю разносился душевный хохот эльфа с гномом. А вот Махариэль масштаба трагедии не осознал и переспросил: — Что ты сказал? — Сказал он, что подверглись мы проклятью древнему. И в том вина его, хоть не признал он этого. Герой Ферелдена вздрогнул, растерянно посмотрел на обоих спутников по очереди, не найдя что сказать. — Мой друг, зато представь, какие у тебя открываются перспективы. — Антиванский Ворон приобнял ведьму за плечи и говорил почти на самое ухо. — Теперь ты можешь разводить девушек на однополую любовь. А ещё у тебя есть свои собственные прелести. Алистер в теле Морриган покраснел, чем вызвал новый приступ смеха у бесстыжего эльфа.
м!Сурана/ Андерс, времен Пробуждения. Сурана брутален, суров и привык командовать (плюс он любимый ученик Ирвинга, как водится). Андерс думает, что "попал" в стражи как раньше в Круг и ведет себя соответственно. Сурана недоумевает, но потом догадывается. Романс, юмор, что угодно кроме дарка и насилия.
Андерс крался по коридорам, точно настоящий кот, тихо и осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, выхватывая взглядом каждое движение и не обращая внимания на неподвижные вещи. Именно поэтому отступник пропустил замершего в дверях одной из комнат Сурану. Эльф стоял, скрестив руки на груди, и с интересом наблюдал за целителем. — Андерс, ты ничего не хочешь мне сказать? — негромко поинтересовался глава Серых Стражей, как только маг «прокрался» мимо. Целитель чуть не подпрыгнул на месте, резко развернулся и выставил руки в сторону говорившего. На кончиках пальцев подрагивал магический огонь, который Андерс тут же затушил, узнав Сурану. — А что, должен? — с вызовом спросил целитель, не спеша расслабляться. — Хотелось бы, — серьёзно отозвался эльф. — Это же ты пытаешься сбежать, а не я. — Прикажи вернуть меня назад, и всего-то делов. Сурана опустил руки, выпрямляясь, не сводя взгляда с Андерса, сказал: — Я наблюдаю за тобой уже несколько дней и пришёл к забавному выводу: ты явно путаешь Круг и орден. Это глупо. Ты не можешь теперь перестать быть Стражем, но ты свободен. Единственное, что неприкосновенно — тайна ритуала, остальное — дело личной чести и решений. И если ты однажды всё-таки решишь сбежать,.. я не буду тебя искать, хоть и расстроюсь. Но, это твоя жизнь, Андерс. Эльф развернулся и направился к себе, оставив отступника осмыслять свои слова. Сурана не просто так был лучшим учеником Ирвинга, он очень хорошо умел видеть людей и понял, что Андерса нельзя заставлять, нужно осторожно приручать, манипулируя. — Сурана, подожди! — Андерс нагнал эльфийского мага уже в самых дверях его комнаты...
Глубинные тропы. Они способны нагонять страх и ужас даже на закалённых боями ветеранов, не то что на группку авантюристов. Но хуже всех приходится бывшему Серому Стражу. Андерс идёт ровно, но Хоук видит, как побелели пальцы целителя, сжимающие посох, как губы беззвучно шепчут то ли слова заклинания, то ли ответ Справедливости. Гаррет морщится, помнит, как целитель предупреждал, что из ордена нельзя уйти — это на всю жизнь. Кровь Порождений Тьмы навечно отравила тело и разум мага, делая из него настоящую живую бомбу, точно целую бочку кунарийского порошка, что они заряжают в пушки. — Интересно, кроме меня кто-нибудь слышит барабаны? — тихо шепчет маг, не поднимая взгляда от земли и не интересуясь ответом на свой странный вопрос. Зато Хоук заметно вздрагивает, подходит к магу, останавливает, перехватывая рукой за плечо, заглядывает в глаза. Взгляд отступника ещё осмысленный и Гаррет облегчённо выдыхает, успокаиваясь, берёт за руку, переплетая пальцы, не обращая внимания на остальных. Надо идти дальше, но позволить любовнику мучиться Хоук не может, крепко сжимает руку, давая видимость защиты, предлагает, надеясь отвлечь от того, с чем не в силах бороться: — Хочешь, давай обсудим твой манифест? Андерс удивлённо смотрит, выдавливает из себя кривую улыбку и благодарно кивает. Ради такого человека бывший Серый Страж готов пойти куда угодно.
— Давай обсудим твой манифест, — произнес Хоук, как только они остановились на привал. «Мой личный ад», — растерянно подумал Андрес. Справедливость не понимал концепцию ада. Андерс объяснил — храмовник плюс глубинные тропы плюс насмешки несостоявшегося любовника. «Нам нельзя любовника, — мягко запротестовал Справедливость, — у нас Дело». Нельзя давать надежду, зная, что ее нет. — Ты читал мой манифест? — Читал. Андерс смотрел ему в глаза и ждал. Никто никогда не говорил про манифест серьезно. — И...? — Экспрессивно. — О. — Выдержано по форме и стилистике. Немного трудно читать из-за больших абзацев. И, ты только не обижайся... Андерс непроизвольно задержал дыхание. «Я не позволю...» — начал было Справедливость. «Не терпишь зова порождений, так хоть критику терпи». — Небольшой перебор с религией. Сомневаюсь, что обычные жители Тедаса через слово задумываются о том, как на это посмотрит Создатель. Немного бытовой логики пошло бы на пользу. — «С помощью магов проще греть воду»? — И грядки вскапывать. Ну хорошо, про грядки шучу.
— Ты совсем свихнулся, — вздохнул Карвер, когда Гаррет наконец уложил Андерса спать. — Нет. Ему нужны покой и комфортная среда. — Поцелуй его еще. — Все в свое время, Карвер.
Младенец, первыми словами которого были: «Кто я?» Мальчик, росший неестественно быстро и столь же быстро набиравшийся силы. Не похожий ни на мать-ведьму, ни на отца - Серого Стража, воплощение Древнего Бога, очищенное в страдании смерти и муках перерождения. Морриган нечему было учить его. Сперва торжествующе улыбавшаяся, глядя, как растет залог ее будущего могущества, вскоре она начала опасаться непроглядно-черных глаз, насмешливо разглядывающих ее из под светлой челки. Он не считал ее матерью. В пять лет юный Бог выглядел на семнадцать и она не знала, зачем он до сих пор остается с ней, ведь удержать или даже контролировать его Морриган не могла. Юноша, взявший ее с уверенностью и опытом взрослого мужчины, когда ему наскучило играть роль «сына», ловивший губами стоны той, что породила его и тихонько смеявшийся в белоснежную кожу на беспомощно изогнутой шее. Дракон, взмывший в небо над хижиной, в дверном проеме которой стояла желтоглазая молодая женщина и, стирая кровь с прокушенной им губы, с ужасом смотрела на того, кого она выпустила в мир. Бог, опустившийся рядом с ней и протянувший руку к смертной: «Ты пойдешь со мной».
У её дочери зелёные глаза, длинные ресницы и ямочки на щеках. Её дочь будет человеком, сколько сможет или захочет – или не будет вовсе. Её дочь тянет ручки к своему отражению в зеркале – и ещё не знает, что красива. Морриган не умеет воспитывать детей, не умеет петь у колыбели, не умеет творить из других оружие. Она рассказывает дочери о Флемет, о собственном детстве, о мире по ту сторону Элувиана. О той, без кого девочка не появилась бы на свет. И никогда – об отце, да и что о нём говорить. – Прекрасное – прекрасной, – смеётся Морриган, отдавая дочери зеркало. Девочка радостно хватается за блестящую ручку, и ведьма задумчиво улыбается, вспоминая, как когда-то её – сестра, тогда Морриган говорила так – протягивала ей ту же безделушку с теми же словами. Девочка сосредоточенно вглядывается в своё отражение. Словно видит за стеклом тот мир, куда однажды вернётся. Тем, кем захочет.
Всё в её сыне говорило о том, что он не простой человек. В царственной осанке, к которой не нужно было приучать; в необычных для ребёнка глазах, полных опыта, из-за которых даже ведьме из диких земель становилось не по себе; в нечеловеческой красоте мальчика. Морриган нечему было учить его. Ведьма не умеет воспитывать детей, не умеет петь у колыбели, не умеет творить из других оружие. Зато она любит своего сына. Недавно он нашёл на столе матери зеркало. Овальное, с красивой резной оправой из белоснежной кости, оно пленило юного бога. Всё чаще мать заставала его с игрушкой. Пыталась отобрать — он пришёл в ярость. Морриган не знает, что и думать. — Я ль на свете всех милее? — ласково говорит её сын своему отражению; восхищение и гордость плещутся в его глазах. «Наверное, это у него в отца», — раздражённо взмахивает ведьма тонкими пальцами.
— Эй, принц, что ты делаешь сегодня вечером? — Хоук склонил голову на бок, улыбаясь и откровенно рассматривая Ваэля, лаская взглядом подтянутую фигуру, дорисовывая её в воображении под ненавистным доспехом. Команда только недавно вернулась с очередного задания, все решили отдохнуть в висельнике, немного расслабиться, и юный принц не стал исключением. Тяжёлый лук был прислонён к стене, а в руках у мужчины была кружка пива из которой он осторожно потягивал местное пойло, единственная прелесть которого была в том, что оно было холодным. Гаррет рассматривал лучника ничуть не стесняясь, даже, напротив, демонстрируя, что о нём думает. Когда пауза затянулась и Хоук уже хотел в ехидной форме повторить вопрос, Себастьян поднял голову и посмотрел на разбойника, отвечая. — Молюсь. Я каждый вечер молюсь. И по утрам тоже. Хоук демонстративно сплюнул себе под ноги, встретив взгляд холодных, небесных глаз. Ваэль бесил его одним фактом своего существования, и временами Гаррету хотелось просто и без изысков свернуть ему шею. — Хочешь, я помогу тебе помолиться? У меня в спальне гости частенько вспоминают создателя. — Разбойник оскалился в улыбке, сдержав вспыхнувшее раздражение. Слушавшие разговор компаньоны сделали вид, что их это не касается и продолжили обсуждать что-то своё, оставляя лучника без поддержки. Принц резко встал, бросил на стол пару монет за пиво и ответил лидеру. — Нет, спасибо, обойдусь как-нибудь без тебя, Хоук. Стоило Ваэлю уйти, как Гаррет зло ударил по столу кулаком, представляя себе слащавую мордашку принца, обещая себе, что недолго принцу осталось ещё отказывать своему лидеру.
Ута почти готова сказать, что они похожи как братья. Как братья, выросшие в разных условиях. Сказала бы, если бы не знала, что на самом деле Архитектор совсем не такой, если бы не видела, как он пересоздавал себя – по картинам, по статуям. На узкой ладони Архитектора подрагивает магическое пламя – надо же, думает Ута, Камень и Предки, он додумался показывать силу! С пальцев того, другого искрят молнии. Но она чувствует – вмешиваться ещё рано, пока всё мирно. Она не вникает в слова, ей неинтересно, мимо ушей проскальзывает – «Думат», «Уртемиэль», «Золотой город», «Моры» – неспешные, размеренные фразы Архитектора, чуть размытая, с незнакомым ей выговором речь Корифея. И только когда Архитектор протягивает руку и вежливо произносит – «Я думаю, мы сможем добиться успеха», – только тогда Ута понимает: жди неприятностей.
Все оказалось просто. Если милосердие победителя к побежденному еще имеет право на существование, то обратный вариант слишком дорого обходится. Первый чародей Орсино чертит на полу круг призывания. Из раны на его запястье капает кровь. Лириумный нож оставляет на предплечьях светлые полосы, которые можно разглядеть даже после того, как затягивается порез. Но смотреть на них некому. Как некому заметить, что он еще больше исхудал, еще сильнее побледнел и почти не спит. Он ломает Каллена уже третью ночь. Демон гордыни плюнул на гордость и скрутил какого-то зазнавшегося лейтенанта. Демон желания прошелся по младшему составу Ордена с криками «драть вашу Амелл!» Может быть, повезет демону гнева? Первый Чародей подбирает их как кладовщик нужный ключ. Он опасается любого намека на эмоции, которые могли бы приманить тварей, и чувства уходят, потому что так нужно. Все больше долга. Все меньше остального. Кладовщиками в Круге всегда были усмиренные. По утрам храмовники ищут и иногда находят. Новые казни, новые усмирения. Но никому еще не приходило в голову перетряхнуть его комнаты. Мередит думает, что он слаб. Это хорошо, это дает время на тренировки. «Однажды она не проснется» - думает Орсино. Но он даже не рад. Утром из комнат храмовников выносят изломанное, обожженное тело Каллена – старшие демоны гнева не понимают, когда именно нужно отстать от добычи. Мередит кричит. Башню лихорадит. «Пора» - думает Орсино. Он даже не представляет, сколько демонов наблюдают за Кругом из-за его плеча. Но они слышат. Знают. И они почти дождались.