Стэн разочаровано шагал прочь. - И они называют это искусством! - Пфф! - "Портрет короля" из яблок и капусты... - Ффе! - "Девушка с сурком"! Он вообще сурка видел? - Хмпф. - "Гарлок на мосту"... - Гррр! Стэн кивнул своему спутнику и потрепал его по голове. - Ты отличный воин. Страж был прав, взяв тебя с собой. С тобой можно говорить даже о живописи. Мабари вильнул хвостом и оглушительно гавкнул. Ему было еще что сказать.
— Большинство было воспитано в эстетике реализма. Им сложно воспринимать условную форму. — Тебе нужно ещё учесть, что она написана без соблюдения единой оптической точки зрения. Полагаю, что мои люди так же ещё не вполне готовы принять подобное. — При этом я высоко ценю её композицию — благодаря противоположно направленным движениям зритель точно концентрируется на сути. — Боюсь, с веками люди исказили эту суть. — Полагаться на людей как на источник знаний — затея безнадежная. Разве осознают они синкретизм этой работы?
Кунари ждали, оперевшись на мечи, сдерживая цепных саирабазов. Ждали эльфы, стоя гордо, не как рабы. Ждали армии людей и гномов. Древние драконы замерли в почтительном молчании. И даже те, кто не знал старых долийских легенд, понимал теперь, что не просто так коварный Фен'Харел предложил великому Аришоку встретиться для переговоров у одной из своих фресок.
Воган молчит, по-детски жмётся к земле. Его руки связанны, а глаза заплыли от синяков. – Это не эльфийских девок драть, – говорит Зевран – ветер сбивает волосы ему на лицо. – Ну ничего, потерпи. Табрис гладит кролика, зарываясь в мех мозолистыми пальцами. Под обкусанными ногтями – черными полумесяцами грязь. – Нежный, правда? Табрис подносит кролика к самому лицу Вогана, белоснежный бок мажет ему по губам, стирая кровавую слюну. – Ты как-то сказал, что мабари загонят любого ушастого, – негромко говорит Табрис. – Проверим?
Верёвка досталась им случайно. Прежний хозяин скреплял ею товарные ящики. Отдал, чтоб "притащили на ней Архидемона". Но Архидемона нет, а верёвка осталась. Не выкидывать же?
Середина верёвки обхватывает шею Вогана, а её края закреплены на собачьих ошейниках. Зевран треплет собак по холке. Табрис отпускает кролика, тот драпает со всех ног в сторону леса. И мабари с весёлым лаем бросаются следом.
Селина |(/) ж!Лавеллан, Лавеллан без валласлина (не было сразу или снял Солас) ужасно похожа на Бриалу. Селина путает их на балу или испытывает вьетнамские флешблеки. Можно юмор
"... Серых Стражей в Морозных Горах не оказалось, ходят слухи, что они большим отрядом пустились вглубь Диких земель. Увы, средства мои на исходе, потому прошу..." Кроме него в этой забытой Создателем глуши оказались еще четверо: угрюмый парень, коршуном опекающий не то сестру, не то возлюбленную, долийка со скверным характером и рыжий гном с поистине неистребимым запасом спиртного. Свои письма Птенец щедро приправлял байками собутыльника. Протрезвев к обеду, он их сжигал, а после ночной попойки принимался строчить новые.
Протагонист|Игрок, протагонист жалуется игроку, что не может заромансить недоступного спутника, H!
Пишет Гость:
Исполнение №1, 243 словаИсполнение №1, 243 слова ник игрока взят из головы, все совпадения с реальными юзерами случайны
- Я. Его. Хочу. Леди Кусланд прежде не привыкшая получать отказы закинула ногу на ногу, скрестила руки на груди и принялась ждать. - У него не совсем ясное прошлое, - растерянно произнёс юный геймер Апасная_Печенька, которому отказывали почти все, и который совсем не так представлял себе "долго и счастливо" для своей отважной и сексуальной героини. - Ну и что? - Он вышколенный вояка, и совсем не нежный... - Ну и что? - Вспомнить ту тёмную историю с... - Королевой? - Назовём её высокородной особой, - поправил её покрасневший Печенька. - Там всё не очень закончилось. И его мёртвая жена... - Ну и что? - У него ребёнок... - Ну и что? - К тому же он теперь Страж. Сама же посвящала. - Ну и что? - Говорят и пьёт он изрядно. - Ну. И. Что? - Он спал с Морриган... Она встрепенулась. - Уверен? - Нет, - понурился Апасная_Печенька. - Если честно просто ляпнул. Леди Кусланд поднялась на ноги. - Послушай меня, мальчик. Я побольше твоего осведомлена, о его тёмном прошлом, грязном настоящем и безрадужном будущем. Но если ты заметил, я сама уже не девочка, Страж и достаточно повидала. Что до нежности, то я спала с Алистером, Зевраном, Лелианной, Изабелой - вместе и по отдельности. Убивала Порождений в мини-юбке, и шла на Архидемона в одном белье. Твои фантазии я удовлетворила целиком, так что будь добр теперь займись моими. И если эта рыжая задница к завтрашней ночи не будет в моей постели, твоя судьба тоже ой как не завидна. Монитор погас. Апасная_Печенька сидел опустив голову, совершенно не представляя как до завтра ему добыть мод на роман с Огреном.
- Монна Хоук. - Эрл Хоу? Он поклонился. - Мой отец был эрлом. Я - Серый Страж, монна. У нас нет титулов. Мариан сидела, закинув ноги на стол, покачивая бокал с красным вином. Вставать из-за такой мелочи как визит Серого Стража из соседней страны она явно не собиралась. - Точно. Страж Хоу. И как там мой братец?.. - не дожидаясь ответа она окликнула служанку. - Оранна, пренеси-ка нам вина. Антиванского. Из нижнего погреба. Служанка подвинула стул, приглашая гостя садиться, и поспешила выполнять поручение. - Карвер Хоук - хороший воин, многие это отмечают. - Вы прибыли сообщить мне эту разумеется бесценную новость? - Я прибыл, так как хотел поблагодарить вас за помощь оказанную мне тогда в Тейге на глубинных тропах. Мариан смотрела на него снизу вверх немного откинув назад голову. - Поблагодарить. Спустя месяц. Похоже, Вы очень терпеливы, Страж Хоу. Натаниэль задвинул обратно предложенный служанкой стул, обошёл стол, и облокотился на край столешницы рядом с всё так же смотрящей на него Мариан. - Да, - сказал он. - Очень.
- Прибыл посланник из Вейсхаупта, - его юный секретарь буквально пританцовывал на месте. - С самыми важными и самыми срочными новостями от самого Первого Стража. Прикажете пригласить? Натаниэль отвлёкся от бумаг, пожевал пересохшие губы. - Посланник верно устал. Следует дать ему отдохнуть с дороги, новости подождут до завтра. - Это же новости из Вейсхаупта, - с отчаяньем протянул секретарь. - Как дотерпеть-то?.. Под строгим взглядом Натаниэля он сник и замолчал. - Пусть гостю приготовят комнату. Лучшую постель, горячую ванну. Мы ведь не хотим неприятностей с Вейсхауптом? Секретарь понуро поклонился и отправился давать поручения. Хоу взглянул на разбросанные по столу бумаги. Реакция Стражей на роспуск Инквизиции, реформы Верховной Жрицы, донесения из Тевинтера... Ванна займёт около получаса, масла минут десять, сушка волос... Интересно, она всё ещё сушит волосы, перед тем как лечь в постель? Записка об её приезде прибыла с птицей три дня назад. После двух месяцев безвестия. Что ж он всё ещё был очень терпеливым. Натаниэль позволил себе улыбку, потушил свечи и спрятал бумаги в стол. Наверное, ему можно не ждать пока гость закончит с ванной.
м!Хоук/Фенрис, у Фенриса ПТСР, поэтому близость с ним - штука сложная (или была таковой до событий однострочника, если это требует слишком много текста), но постепенно он раскрепощается даже сверх ожиданий, R!
- Вы похоронили его? Тягучий запах с детства знакомого отвара. Мать налила в две чаши и он сделал несколько глотков, а она даже не притронулась к своей. На мгновение мелькнула нехорошая мысль, на смену ей тут же пришло отвращение к самому себе. Нет, мама бы о таком и не подумала. Опустившись рядом с ней на пол он сразу увидел венок из сухих серых цветов в углу под крышей, а затем разглядел такие же вплетенные в материнские волосы. - Похоронили отца? - Как бы мы могли? Они наступали быстро. У нас только стрелы из железного дерева да дети, которых нужно защищать, а у них мечи, щиты, арбалеты... Толпа больших, обученых убивать людей. Её аравель стоял на самом отшибе. Её не гнали из лагеря, но и не привечали, стараясь держать в стороне. Когда-то почитаемая знахарка. Теперь женщина породившая это? Этим вечером, когда в лагере все легли, он пробрался к ней, не потревожив часовых. Постучался и долгие минуты ждал, не зная, впустит она его, плюнет в лицо или кликнет на помощь. Она отодвинула штору и долго смотрела. Он испугался было, что не узнала, но затем мать склонила голову, позволяя войти. И вот он - блудный сын-калека - сидел на полу, сжимал чашу с отваром, и будто врастал в свой старый кошмар. - Я не знал. Мама, я был тогда совсем один и я... Лучше бы она бранила его. Плакала. Отлупила бы жгучей крапивой, как за какой-то детский проступок. Он сам выбранил себя за это. Столько лет он не позволял себе слабости, высоко держал голову, и шутил с людьми, готовыми в любой момент вогнать в него десятки ножей. Что случилось теперь? Почему он, столько раз рискующий своей жизнью и позволяющий другим умирать за себя, дрожит, словно лист? Как ребёнок ищет искупления в глупом наказании? Почему так страшно посмотреть на собственную мать? Он поднял голову, вглядываясь в её лицо. Она страшно постарела, будто не на три года, а на пятнадцать. На лице пролегли множество новых морщин, кожа потемнела и высохла, а руки - такие крепкие прежде - то и дело подрагивали. - Хочешь услышать, что не виноват? - Не хочу. Она порылась на груди, достала грубообтёсаную свистульку. - Помнишь? Твой мне подарок.
Он помнил всё. Мамины песни. Свои неумелые поделки. Отцовский смех. Ссоры с братьями и совместную работу. Помнил Лиссу, улыбчивую, бойкую, краснеющую лишь когда она сталкивалась с ним глазами. Лиссу, которая девчонкой быстрее всякого мальчика бросалась в завязывающуюся драку. Выжила ли она в том побоище? Он не чувствовал себя в праве спрашивать. Если это сделали солдаты Каллена, значит отца нет уже больше двух лет. А аравель до сих пор будто наполнен его присутствием. Каждый участок помнит его руки - руки крепкого долийского мастера. Он сам собрал аравель из дерева, привёл сюда молодую жену. Тут же вырастил сыновей: трёх старших - таких же умелых и работящих как он, и младшего - мага... Отца нет два с половиной года. Два с половиной года назад Каллен со спокойно отрешённостью сообщил новости из Виккома: к несчастью долийцы не захотели вступить в переговоры, напали, а армия вынужденна была защищаться. Вынуждена. Армия. Алларос слушал отчёт и его мутило. Его окружали цепкие взгляды советников и военных. "Надеюсь, потери наших войск минимальны, командор, - сказал он тогда и обратился уже ко всем: - Да хранит нас Андрасте". После он начал пить сложные зелья на основе эльфийского корня. Говорили, что то готовится решающая битва с Корифеем, поединок один на один, а Инквизитор стремился лишь к одному - перестать кричать по ночам и в ужасе просыпаться, разрываемый шемскими пиками. В каких-то снах военные набрасывались на его мать, в других на клановых детей. Это не были солдаты из сухих отчётов Каллена, это были шемы из самых жутких детских страшилок. Через время ему удалось справится с собой. Удалось загнать этот страх так же глубоко, как когда-то страх перед демонами, шемленами, церковью. Подчинив себя одному невероятно наглому желанию - жить. Да хранит нас Андрасте!
Он так погрузился в воспоминания, что не расслышал её вопрос. - Это они сделали? Не сразу понял, что мать указывает на его левое плечо. Поняв, мотнул головой. - Не они. Это... знаешь, рабочая травма. Она будто хотела спросить ещё что-то, но не стала. Порылась на полках и положила перед ним хлеб и мясо. Тихо добавила. - Твои братья неделю как пошли в селение на западе. В Викком нам надолго путь заказан. Распродадут товар и должны вернуться завтра. Тебе лучше уйти до этого. Он сам не знал, почему эти слова вдруг так разозлили его. - Почему я должен уходить? Я всё-таки маг и Первый клана. Разве они не должны меня... слушаться? Он снова заглянул в её лицо, а она лишь покачала головой. - Какова твоя сила, Алларос? Заставишь подчиняться тебе с помощью магии? Свяжешь проклятием? Или может... убьёшь? Слова отрезвили, словно пощёчина.
Мягкие листья легли под ноги. Как ложились все те годы, когда вот в таком же лесу он бегал мальчишкой, играл с другими детьми и учился подчинять себе твёрдые древесные корни. Он не стал рассказывать матери о женщине, чья семья теперь заменила ему собственную. А может мама знала? Этот союз дал ему новые связи. А ещё, однажды, мог бы сделать его отцом. Об этом он задумывался всё чаще. Его ребёнок. Если у него всё же будет ребёнок, каким он вырастет? Предаст ли так же своего отца, как он, Алларос, сейчас предаёт своих? Или уже предал.
Попрощались за лагерем. Он использовал маскировочные чары, позволившие обоим остаться незаметными, и дал ей небольшой амулет, чтобы она могла вернуться не привлекая внимания. Молчали с минуту, перед тем, как он сказал главное: - Я знаю, что он говорил с Дешанной. Не мог не... - его голос вдруг стал хриплым, слова давались нелегко. Мама продолжала молча смотреть на него, не прерывая, не подтверждая, не возвражая. - Я прошу тебя, скажи ей. Или не ей - братьям. Нельзя соглашаться. Нельзя верить. Только так мы сохраним наш мир. Её взгляд - спокойный, уставший, терпеливый - наполнился теперь страшным болезнено горьким сочувствием. - Тогда, сынок, - сказала она так же горько, - тебе и дальше лучше быть с теми, для кого всё ещё важно его сохранить.
Всегда после Мередит тихо смеётся. Как будто ей приносит облегчение каждое усмирение. Каждая казнь на Истязаниях. Каллен думает: капитан сходит с ума. Позволять такое могут только безумные. Устав суров, но капитану его недостаточно. Может однажды, Мередит пойдёт дальше. Может однажды, она прикажет просто обложить казематы хворостом и поджечь — разом решив проблему опасных магов. Храмовники будут стоять, оцепив здание, и смотреть. А потом будет строевая подготовка. И молитва. Каллен думает: однажды Мередит прикажет такое, потому что двинется окончательно. Каллен думает: как хорошо, что он сам уже очень давно обезумел.
ж!Эдукан, принц Эндрин Эдукан, король Белен. Спустя десятки лет путем интриг и манипуляций Середа Эдукан расправляется с Беленом и его семьей руками одного из его детей. "Тебе больно, брат мой?"
Белен точно знает, что назови она имя Харроумонта, он - Белен - схватится за топор. Его цель - выше смерти. Но Середа говорит: - Белен Эдукан - такова воля Совершенной. Середа спрашивает: - Ты счастлив, брат мой?
Она почти не появляется в его жизни. Лишь изредка - как посланник Стражей. И как добрая тётя Эдрина, конечно. И вот спустя годы его сын - вчерашний юнец - стоит у трона со своим отрядом. Его сын - сын бывшей пылеглотки из Пыльного города. Белен говорил - лишённые дома могут брать оружие. Его сын говорит - каждый дом обязан дать оружие, для службы народу. Их нынешняя война - война за мир, в котором ещё будут гномы - страшнее и важнее прежних. Каждый дом принёс свою жертву и теперь - очередь королевского. - Наша цель - выше смерти, - говорит его сын. - Ты ведь готов, отец? Он готов, хоть это и странно. Но его ведут по галереям оставленных Тейгов, пока в забытой крепости он не встречает сразу двух Совершенных. - Тебе больно, брат мой? - спрашивает одна из них - и это последнее, что помнит Белен. "Тебе больно, брат мой?" - гномьими рунами высекут на его каменной груди, заполнят лириумом и крошевом из кристаллов. Но Белен никогда не прочтёт эту надпись.
— Возможно, тебе это удастся совершить дважды, страж, — подбадривает Солас. — Всё зависит от того, кого ты наречешь богом.
Третий раскат грома забивает уши Эйдана незримой ватой, но уже не причиняет боли. Шею поваленного на колени стража хлещет горсть гравия, которая россыпью западает за ворот пластинчатого горжета. С полным крови ртом, Эйдан Кусланд подпирается мечом и чахоточно подымается на ноги.
За спиной лжебога возвышается гребень холмов, к югу перерастающих в гору. За гребнем — песочное небо, грязное, как встревоженное илистое дно реки. Ветер раскручивает клубы пыли, пепла и щепок, и где-то там, за полем брани, за укреплениями, за смертью, есть голубизна, кристально чистая как надежда.
Она есть — но Эйдану её отсюда совсем не видно.
В его груди загорается призыв, “За Хайевер!”, “За вольный Ферелден!”, “За стражей!”, но единственный звук, который он может издать — это сиплый писк, опасно близкий к тому, чтобы стать предсмертным.
Правая поножь героя Фередена слетела, то ли не выдержав удара, то ли утратив застежки в вихре теневого пламени. Некогда начищенный до блеска шлем лежит под ногами тусклым валуном; грифоновы крылья, которыми его увенчал ривейнский чаровник-кузнец, рассечены как буханка хлеба, безжалостно брошенная под лезвие меча — вот только поганый остроухий бог за все сражение держал в руках лишь посох да Эйданову жизнь.
— У меня нет ни капли желания провожать тебя на тот свет, страж, — говорит Солас. — Однако, ежели ты настаиваешь, я могу оказать тебе честь последнего боя.
Эйдан сплевывает смесь крови и слюны, заполнившую рот, однако порыв пыльного ветра размазывает её багряной пенистой кляксой по нагруднику, услужливо помечая лжебогу сердце на сильверитной пластине.
— Коли на то воля Создателя, — хрипит Эйдан, но слова застревают в его горле. “То я умру на этой горе?” “То лучше я сгину героем, нежели трусом?” Проклятье.
Проклятье!
Он ведь так и не пришел к примирению с сыном.
Четвертый раскат грома глушит все его мысли и метания. А затем… затем он видит надежду.
За спиной лжебога возвышается гребень холмов, к югу перерастающих в гору.