— Храмовник на корабле — плохая примета, — задумчиво бормочет Изабелла. — Но я, пожалуй, рискну, все равно, не впервой подставляться, а добыча обещает быть слишком сладкой, чтобы отказываться от нее так запросто. — А? Что? — Карвер поворачивается к ней. И падает, как подкошенный — удар рукоятью в висок сваливает его на месте. — Не стойте истуканами — помогите мне его дотащить на корабль, — рявкает капитан. Матросы, вздыхая и обмениваясь понимающими взглядами, волокут бессознательного юношу на судно, прямиком в капитанскую каюту. — Ну что ж, я ведь говорила, что не покину Киркволл без Хоука, но я не утверждала, что звать его будут Гаррет. URL комментария
Который день Карвер толкался в порту, пытаясь отплыть в Ферелден, и который день слышал одно и то же: «Не, парень. Ваша братья щас с магами грызётся. Так что нахай тебя». Карвер, по началу, пытался быть спокойным, терпеливо объясняя, что ему поэтому и надо в Ферелден, он отказывается резать магов и хочет примкнуть к Инквизиции. Потом начинал привычно злиться и орать. Потом порывался драться, но быстро остывал, осознавая, что даже хорошо тренированный воин не выстоит против десятка матросов. К концу недели он практически сдался, всерьёз подумывая о том, чтобы продать броню и попытаться проскользнуть на какое-нибудь судно обманом, когда услышал: — Эй, малыш, чего гуляешь один, такой красивый? — звонко окликнул кто-то. Карвера перекосило, но он нашёл в себе силы не обратить внимания, и даже сделал шаг, но... — Чего не откликаешься, рожа ферелденская? — захохотал обладатель голоса. Точнее, обладательница. Карвер медленно повернулся. В начале трапа в непривычно закрытой для неё одежде и неприлично большой шляпе, опираясь на бедро, стояла Изабела. — Слышала, тебе тут местечко до Ферелдена требуется. — Она приложила палец к подбородку и «придирчиво» осмотрела его с ног до головы. — Конечно, в наше время храмовник на корабле — плохая примета, но я, пожалуй, рискну. — Чтоб тебя, Изабела! — Карвер почувствовал, как губы помимо воли растягиваются в улыбку. — Ты не меняешься, но я только рад этому. — Хо! Сочту за комплимент, — хохотнула она. — А теперь тащи свою храмовничью задницу на мой корабль. — Она по-кошачьи развернулась на каблуках и прошествовала на палубу. — Заодно и проверим, меняешься ли ты. И выросли ли у щеночка зубки, как кое-кто обещал, — подмигнув Карверу, промурлыкала женщина. Карвер резко остановился. ...интересно, он ещё успеет поискать скупщика?
В руках Серый Страж держала корону. Ту самую, что сковал Совершенный Каридин на Наковальне Пустоты. Старейшина Банделор потянулся к священной реликвии, но Эдукан резко ударила его по пальцам. Гномка обвела пристальным взглядом присутствующих, задержавшись сначала на предателе-братце Белене, а после – на немолодом седовласом лорде Пирале Харроумонте. Первый предал, а второй не спас. И никому не известно, что из этого хуже. Может, кто-то из претендентов на трон сумеет прекратить грызню между кастами и поднимет великий народ с колен, но это уже давно перестало быть для принцессы важным. Ни один из них не вернёт ей отца, старшего брата и не починит сломанную жизнь. Деширы, замерев, ждали решения Стража. – Совершенный Каридин выковал эту корону… – Эдукан сделала эффектную паузу, – для меня! – после чего торжественно надела реликвию себе на голову.
Корона Бранки жгла пальцы. Фигурально. Или нет – она словно всё еще хранила жар наковальни Пустоты. – Страж, какова воля Совершенной? Дюран хмыкнул. Харрумонт или Белен? Или…
Или.
– Совершенная, да дарует ей Камень успехов в воссоздании Стального Легиона, высказалась вполне однозначно. Ухмылка переросла в усмешку – он предвкушал гримасы деширов. – Корона не достанется убийце отца и брата. Но корона должна принадлежать Дому Эдукан. По залу пронёсся удивленный ропот. – Королем стану я!
Сегодня день исполнения желаний. Эндрин и Триан отомщены. Трон принадлежит ему, Страж он или нет – кому какое дело. Наследник есть. А вспороть брюхо Белену Дюран мечтал уже целый год.
«Белен — мудак. За лигу таких чую. Всучил липовые расписки, а я жопу рви на тевинтерский флаг. Харрумонт — старпёр и жаба. Хуже Валендриана с его закидонами. Он что, реально думал, что я пошёл бы биться один против головорезов-профессионалов? До смерти? Оно мне надо?» Примерно такие мысли роились в голове Дарриана, листавшего украденную по привычке книжку из библиотеки Летописцев. Оклад — тиснёная кожа, обрез вызолочен, уголки и застёжки — сильверит. Можно продать, можно Винн подарить, всё равно пригодится. «Ого, да тут еще и картинки!»
Палец с обгрызенным ногтем остановился на изображении корон гномских королей. Кажется, можно было получить войска и без гномских авантюр. — Бодан? Говоришь, знаешь тут сговорчивого и умелого кузнеца?
Представитель Дома Ультра, с которым его свёл ушлый Бодан, отвалил такое неприличное количество денег, что Табрис от неожиданности едва не отказался. Конечно, потом ему будет немного стыдно, но тащится за чужим счастьем на Глубинные тропы ой как не хотелось. В конце концов, ему-то какая разница, какой король даст ему солдат?
В том, что Гедал Ультра выполнит все свои обещания и будет благодарен по гроб жизни, у Дарриана сомнений не было. В противном случае до Ассамблеи могли дойти сведения, как звали «совершенного», выковавшего корону, что за сундуки Страж вывез из Орзаммара и почему трон достался представителю совершенно левого Дома…
Летописец долго не отвечал, хотя Махариэль надеялся, что он подскажет верное решение. — Предки сказали свою волю. Только ты можешь решать, кому отдать корону.
Махариэль смешался. Никто из претендентов ему не нравился. У долийцев все проще, Хранителем становится самый подходящим на эту роль. А если попробовать решить по-своему? Он медленно обвёл взглядом лица гномов. С некоторыми Страж успел переговорить лично, о других слышал от торговцев и ремесленников. — Я буду честен. Мне не назвали имя того, кому должно отдать эту корону. Вашим Совершенным это безразлично. Поэтому… Лорд Дейс. Сделайте шаг вперёд. Я нахожу вас наиболее достойным трона. У вас есть сила и честь. Я отдаю корону вам.
— Итак, что же вы решили? — гномы с надеждой смотрели на своих Совершенных. Каридин и Бранка синхронно затравленно покосились на эльфийку и начали вещать. Через 2 часа гномы начали проникаться идеей. Серый страж довольно улыбалась и потирала руки — становление Демократии и Мира Во Всем Мире начнется здесь.
– Эту корону Совершенный Каридин выковал для нового правителя Орзамара. Сильного. Стойкого. Того, кто даст гномам мир, спокойствие, уверенность в завтрашнем дне. – Времени у тебя немного, пока господа ещё играют в важность короны от Совершенного, и слуги не принялись по старинке резать друг другу глотки, – шепнул Стражу Зевран. Страж посмотрел на претендентов. – Вы оба слишком слабые для этого. Слишком... недолговечные. Орзамар достаточно натерпелся от вашей вражды и я не могу позволить такому повториться через каких-то двадцать-тридцать лет. Страж добавил ещё несколько слов и наступила тишина, которую нарушил лишь каменный грохот, опускающейся на одно колено для принятия короны Шейлы из Дома Кадаш.
Защитник Киркволла расслаблено восседал за столом. Перед ним лежало некое уличное объявление. Напротив встревожено маялся Фенрис. — …Я всегда готов понять друзей, простить, войти в положение и так далее, — интонации Хоука предвещали кому-то добрую взбучку. — Ослепнуть-оглохнуть в нужный миг, ибо единство команды превыше всего. Я кротко молчал, когда ты и Варрик втягивали меня в очередную авантюру. Защищал тебя от гнева Бетани. Выслушивал стенания Андерса, которому ты морочил голову. Вытирал сопли Мирриль. Терпел свою кровожадную ревность. Рассчитывая всего лишь на малую кроху благодарности… и что получил взамен? Он обличающе ткнул пальцем в бумажный лист с крупными буквами: «Ночь с Защитником Киркволла — незабываемые впечатления! Всего тридцать монет серебром!» — Послушай, это совсем не то, о чем ты подумал. Я все объясню… — начал Фенрис. — Объяснишь, как же! — эльфа впечатали носом прямиком в злосчастную бумажку. Фенрис забился, выдираясь из хватки Защитника и протестующе голося. — Тридцать серебром! — ревел оскорбленный в лучших чувствах Хоук, тараня вертлявую эльфью задницу. — Да за тридцать серебром я тебя самого продам работорговцам, скотина ушастая! Тридцать паршивых монет, как только тебя земля носит, кровопийцу и жмота! Друг, называется!.. Умолкший Фенрис обреченно дергался взад-вперед. А ведь такая была прибыльная идея!
Фенрис просыпается, не обнаружив под рукой теплого бока своего мага. Хоук ходит по винному погребу от одной стены к другой. Фенрис ждет немного и садится на постели, чуть касаясь босыми ступнями холодного каменного пола. Хоук с разворота бьет кулаком в стену, на костяшках сдирается кожа, но этого мало. Маг снова уходит к противоположной стене. Фенрис хмурится, придется вставать и искать любовника по поместью. Больше всего эльф боится найти его в опустевшей комнате матери. Хоук бьет стену так, что на ней остаются кровавые следы. Эта не та боль, которую невозможно терпеть. Эти раны заживут. Фенрис тихо выходит из комнаты и прислушивается, на этаже никого. Комната матери как обычно заперта. Хоук обхватывает голову руками: «нет, нет, нет». Он отрицает все последние события в своей жизни. Но они уже сбылись. Фенрис спускается на первый этаж, мабари лениво поднимает голову и снова засыпает. Внизу тоже тихо. Хоук стонет: «они рвут меня на части, всем что-то надо, зачем все, кому это нужно, что со всем этим делать...» Его сгибает пополам и бросает коленями на пол. «Где, где брать сил?..» Фенрис идет в сторону подвала. Хоук выдыхает, слышит почти неразличимый стук верхней двери. Раны зарастают под воздействием магии, а лицо... его не видно в темноте. Фенрис входит в винный погреб: «вот ты где». Хоук хватает первую попавшуюся бутылку: «хотел сделать тебе сюрприз утром».
Сердце выскакивает из груди, дышать не то, что трудно — невозможно, проклятая мантия чересчур длинная, путается в ногах, мешая бежать. Андерс оборачивается, оскаленная пасть мабари мелькает так близко — слишком близко, а бежать уже нет сил. Тяжесть рушится на плечи, заставляя опрокинуться в травы — хорошо, что не в грязь, валиться на луг приятнее. Если, конечно, в том, что мокрая, воняющая псиной туша держит зубами ворот мантии, есть что-то приятное… — Хороший песик, затравил мага… — Я тебя ненавижу, Хоук, — хрипит Андерс. — Да что я еще раз купился на твое предложение «слегка поразмяться, а то что-то ты слишком бледный от сидения в Клоаке»…
Хоук сидел за столом, пребывая в состоянии, близком к бешенству. И на вошедшего мага демонстративно не смотрел, глядя в книгу, почему-то перевернутую вверх ногами. — Ты обиделся? — Андерс вздохнул, предчувствуя неприятный разговор. — Пока что нет… Но если следующую церковь ты опять пойдёшь взрывать без меня — вот тогда я действительно обижусь! — рявкнул Хоук, дав выход эмоциям. — Только вместе, — поспешно заверил его Андерс. — Точно? — Точно, обещаю тебе. Я уже и церковь присмотрел. Как думаешь, Себастьян будет сильно против того, что мы несколько подтолкнем его к постройке нового церковного здания в Старкхэвене? — Посмотрим, — проворчал Хоук. — Иди сюда.
— Так всегда бывает… — Андерс рубит ребром ладони воздух. — Ты не поймешь, когда шагнешь за край, а шагнув — не сможешь вернуться. И остается только падать все ниже и ниже. Именно поэтому я никогда не стану малефикаром. Может, я и хожу по краю пропасти, но прыгать в нее я не собираюсь. — Тише, — успокаивающе шепчет Хоук, ловя его за запястья и притягивая к себе. — Хотя бы в постели не воюй. — Я просто пытаюсь объяснить… Ну что за блядская жизнь, я даже толком ничего не могу объяснить… Воин запечатывает его губы поцелуем, успокаивая, оглаживает напряженное, как тетива, тело, чувствуя, как оно понемногу расслабляется под лаской. — Хороший секс — вот что тебе необходимо сейчас. — Это не панацея, Хоук. — Это анестезия, Андерс.
Разумеется, это была шутка Флемет. А вот то, что она определенно не добрая, они узнали только вернувшись с Расколотой горы в Висельник. Сперва они подтрунивали над раздвоившимся другом: — Вы сходитесь во взглядах относительно магов, или наконец-то Андерс обретет заступника? — Может, хотя бы один из вас обладает аллергией на угрюмых эльфов? — Что, мне теперь нужно две истории сочинять, про двух героев?! Потом же им стало не до веселья — когда Хоуки, и он, и она, начали флиртовать с Андерсом и Фенрисом попеременно. Если и прежде конфликт между этими двумя разгорался с предсказуемостью пламени на ветру, то теперь это было больше похоже на огненную бурю. Загвоздка заключалась в том, что и до злополучного происшествия внимание мага кочевало от Андерса к Фенрису как переходящий приз. Когда стало понятно, что этим вечером из Висельника выйдет только один соперник, Варрик подхватил обоих под локти и провел в свою комнату, наказав им не выходить, пока не разберутся. Фенрис первым нарушил молчание: — Ну, так как же будем выбирать, кому кого? — Кинем монетку? — Андерс пожал плечами. — Я серьезно. Разговор затянулся, и в зал они спустились уже глубокой ночью. — Мы приняли решение! — торжественно заявил Андерс и замер с открытым ртом. За столом оба Хоук увлеченно обнимались с Варриком.
— Ведешь себя как тряпка, идеалист несчастный! — конфликт между двумя разделенными половинками одной сущности нарастал. — А ты просто кровожадная стерва! Самовлюбленная и поверхностная! И извращенка к тому же! И вообще, вы, женщины, зло, — и словно надеясь на поддержку, Хоук повернулся к зачарованно наблюдавшим эту психоделическую сцену Фенрису и Андерсу. — Ну хоть поделить их теперь будет проще, — пробормотал целитель. И слегка толкнув эльфа плечом, задал животрепещущий вопрос, — Тебе мальчика или девочку? — Групповуха? — с надеждой предложила Хоук.
Собственно говоря, эльфиек Хоук никогда не любил. И даже, если честно, немножко побаивался, особенно после знакомства с Мерриль и того представления с магией крови, которое она устроила на Расколотой Горе. К эльфам это, как ни странно, не относилось. Страх был слабостью, а со слабостями требовалось бороться. Способы борьбы у него порой бывали странноватые, Гаррет и сам это признавал – но пока они работали, его это вполне устраивало. – Мне вот её, – наклонившись к распорядительнице «Цветущей Розы», вполголоса промурлыкал он, ткнув пальцем в скучавшую в уголке эльфийку. Женщина хмыкнула, стребовала с него плату и подозвала Умницу, небрежно сунув в руки Хоуку ключ от комнаты. – Я тебя разочаровал, дорогой? – глядя на ошарашенное лицо мужчины, расстроенно проговорил раздевшийся эльф. Гаррет смерил его задумчивым взглядом и неторопливо улыбнулся: – Знаешь, неожиданности тоже бывают приятными. Кому они нахрен нужны, эти эльфийки…
– Как ты сбежал?.. – с придыханием спрашивает Хоук. Фенрису не очень-то приятно вспоминать об этом, но ни во взгляде, ни в тоне собеседника нет приказа, нет требования, а ещё эльф слишком многим ему обязан – и, сглотнув, он через силу начинает рассказ. – Как ты сбежал?.. – зажав Андерса в уголке его клиники, мурлычет Гаррет. – В который из семи – нет, погоди, двенадцати – раз? – напряжённо отшучивается тот, борясь одновременно с вздумавшим почитать ему нотации Справедливостью и с собственным желанием вцепиться в ворот стоящего слишком близко мужчины, целуя и покусывая узкие обветренные губы, который год снящиеся ему в эротических кошмарах. Следуя за Хоуком по улочкам Верхнего города, эльф обменивается с одержимым магом настороженными взглядами: оба знают, что чаще всего тот навещает их двоих, и оба скрипят зубами от предположений о том, что творится за закрытыми дверями. Гаррет сдерживает усмешку, наблюдает: оба по-своему ему дороги, и выбрать одного невозможно трудно. Но тому, кого он выберет, он уже не даст сбежать.
— Как говорил Хоук — готовьте денежки, доставим в два счёта, — в голосе Варрика слышится насмешка. Поднять веки Гаррет неспособен, чёртов гном подлил ему в пиво какую-то дрянь, от которой он чувствует себя так, будто с него ободрали все мышцы, оставив только бессильный скелетик — но слышит он всё преотлично. Звон монет. Хмыканье проклятого Тетраса. Щелчок раскрывающей дуги Бьянки: «Но-но, детка, давай вести дела честно — я доставил объект, ты мне заплатил, и все довольны…» Шелест прячущегося в ножны клинка. «Так-то лучше», шорох повисшего на кожаной перевязи арбалета. Полчаса тошнотворной качки — никто не собирается нести его, словно хрустальную вазу. «С тебя пять золотых, парень. Могли бы сэкономить, но этот упёртый коротышка…» Снова звон монет. «Бывай, приятель». Хоука постепенно отпускает. Уже почти получается пошевелить мизинцем на левой руке, но тут его стискивает знакомая сила, в узкую щель между ресницами бьёт зеленоватое сияние руны парализации. Ещё полторы минуты — и Гаррету удаётся открыть глаза. И изумлённо выдохнуть: — Андерс?! Какого… — А вот теперь ты всё-таки нас выслушаешь! — не дав самому целителю даже открыть рот, с торжествующей усмешкой изрекает Справедливость.
Будь моей птицей, а я буду твоей стрелой, сказал он однажды Лелиане, она рассмеялась и пообещала написать об этом песню, а Дайлен Амелл с тех пор был очень осторожен с красивыми словами. В Лелиане, в её невинных или жестоких улыбках, в её игре и искренности столько магии, иной, не такой, которую знает он, но также живой, бурлящей, оставляющей следы на всём, чего касается. Лелиана упорхнёт когда захочет, но Башня Бдения навсегда останется отмеченной её присутствием. Как он сам. – Будь моей эрлессой, – говорит Амелл, первым готовый посмеяться над собой, – хоть на один день. – На один день, – повторяет Лелиана. – А после – птицей.
Хоук рухнула на песок, обессиленная боем и последним на что хватило сил, было выдернуть жезл-поводок из руки арваарада. Всхлипнула и перевернулась на спину, прижав к груди железку, ради которой убила несколько кунари. Сколько пролежала так, глядя синими глазами в столь же синее небо, она не поняла, но пришла в себя от осознания, что сааребаз так и стоит на коленях в нескольких шагах от нее. Еле встала, почти не разгибаясь, дошла и опустилась рядом. Принялась развязывать ленты, удерживающие маску. Тяжелое золото ушло в песок. Осторожно принялась распутывать золотые нити, сшивающие губы серокожего мага: — Больно? — охнула, когда в одном из швов набухла маленькая багровая капля от ее неосторожности. — Нет, — разлепил спекшиеся губы Кетоджан. Она выполнила свое обещание, сделала то, что должна — провела его до безопасного места, а то, что он был готов умереть от руки арваарада, не считается. — Ты теперь свободен, — говорит Хоук, всматриваясь в стальные глаза кунари. — Мой дом там, где мой поводок, — кунари заново привыкает говорить вслух. Мариан злится, ей не понять привязанности мага к глупой железке, она размахивается и бросает жезл как можно дальше, в обрыв, в море: — Даже так? Кетоджан провожает взглядом жезл и придерживает за плечи совершенно ослабевшую Хоук: — Теперь мой дом там, где ты. На вкус его кровь на губе такая же соленая, как и у нее.
Едва выйдя из палатки я сразу ловлю несколько недоумённых взглядов, даже, я бы сказал, заинтересованных. Так и вижу написанные на лицах вопросы и, сразу, варианты ответов на них. Смешно. Особенно веселит то, что ни одна шваль не рискнёт их озвучить. Боятся. И правильно, в общем-то, боятся. Полагаю, если бы они знали, что произошло на самом деле, то боялись бы ещё больше, а смотрели бы уже с неприкрытым ужасом. Мол «как он посмел?» А я не только посмел, я ещё и сделал. О, да… Я долго терпел. Очень долго. Убеждал, уговаривал, даже кричал на него, всё как об стену горох. А сегодня мне надоело. Надоело, что этот сопляк считает себя умнее, считает себя в праве мне указывать. Мне! Тому, благодаря кому он вообще имел возможность не то что на трон сесть, на свет-то появиться! Ох… и почему я не придушил Мэрика при первой же встрече? Или потом… ведь сколько было возможностей! Ох, ладно, что уж теперь сожалеть о том, что не сделал? Главное, что сегодня этот сопляк, Кайлан, хоть раз исполнит мой совет. Пусть и принудительно, ему полезно. Если он такой же как его отец, то сидеть ему связанным до утра, а если нет, то будет хоть за что уважать. — Господин Логейн, что-то случилось? Кто-то всё же решился задать мне вопрос, тем лучше, надо только сделать скорбное лицо. — Его величеству нездоровится, он просил не будить его до утра и провести совет без него…
– Я серьзно ошибался, полагая, что никто не сможет вывести меня из себя сильнее, чем Мэрик, – меланхолично сообщаю возмущённо мычащему Кайлану, затягивая последние узлы на его запястьях. Есть всё-таки польза с его вычурного доспеха – можно не беспокоиться о том, что верёвки пережмут кровеносные сосуды. – Поздравляю, Ваше Величество, вам всё же удалось превзойти своего отца. Кайлан лупает глазами и, кажется, собрается всерьёз обидеться – чуть попозже, когда ему удастся выплюнуть уже порядком пожёванный кляп и наконец высказаться. Давно, признаться, не чувствовал такого удовлетворения, как в тот момент, когда разрушил этот гениальный план, поглубже запихав батистовый платок ему в рот и на всякий случай обмотав нижнюю половину его лица шарфом. – Король желает отдохнуть перед битвой, – невозмутимо пожимаю плечами в ответ на вопросительный взгляд караульных; солдаты понятливо кивают и скрещивают пики за моей спиной. И только теперь, осознавая, что под ногами больше не будет путаться исполненный энтузиазма и сознания собственной важности щенок, я наконец-то начинаю действительно понимать, что такое счастье. А на лице Дункана при виде моей улыбки почему-то проступает испуг.
Будь его воля, Фенрис предпочел бы обходить долийцев стороной. Но благодаря Хоук сталкивался с ними слишком часто для сохранения душевного равновесия. — Домашний эльф, — доносилось иногда. Негромко — Маретари с уважением относилась к чужакам, — но презрительно. «Идиоты», — отмахивалась Хоук. «Нашли чем попрекать, — фыркал Варрик. — Самим-то жить негде…» «Они ничего такого не имеют в виду», — щебетала Мерриль, раздражая Фенриса еще больше. — Опять он, — охотники с заставы говорили смелее. — Домашний эльф… — Слабаки, — холодно бросил Фенрис. — Хозяйка снова вывела тебя на прогулку?.. Мерриль и Хоук вскрикнули одновременно, обернувшись на голос. — У меня. Нет. Хозяев, — проникновенно, с наслаждением произнес Фенрис, погружая пальцы в горячие и скользкие внутренности. — Убей его, — облизнув пересохшие губы, бросила Хоук, хватая Мерриль за плечо. — Достали, слов нет! Просто убей, слышишь меня? — Слышу… В следующую секунду он оставил охотника в покое — приходить в себя на руках у побледневшего товарища, — а сам стремительно зашагал вверх по тропе. Хоук, только что отдавшая жестокий приказ, шумно выдохнула, прижав руки к груди, покачала головой, глядя на долийцев, и убежала следом. Только Варрику пришлось долго объяснять ошарашенной Мерриль, что значит «из чувства противоречия».
— Храмовники? — Натаниэль Хоу задумчиво морщит лоб. — Кажется, были… Но не уверен, у меня, знаете ли, есть дела поважнее, чем сидеть у окна и пялиться на улицу, ожидая, не пробежит ли там отряд, чтобы потом на расспросы ответить: «Да, видел». — Могли б просто сказать «нет», — сухо произносит женщина в доспехе храмовника, давая отмашку спутникам. Натаниэль тяжело вздыхает — вредно иметь в друзьях беглых магов-отступников. Мало того, что от перетаскивания рыцарей до сих пор ноют плечи, так еще и с каждым днем все труднее находить преступников, на которых можно свалить смерть храмовников. И ведь эта скотина Андерс даже не оценит…
Вредно иметь в друзьях беглых магов-отступников… Натаниэль Хоу знает это лучше всех, успел уже вкусить полной мерой все: и изматывающее душу ожидание — напишет ли, живой ли или лежит в канаве, светлые волосы мочит дождь, смывая кровь; постоянная тревога — а вдруг уже схватили храмовники, волокут на казнь или усмирение; ночные молитвы — Создатель милостивый, сжалься над заблудшим сыном твоим, упаси, сбереги, позволь вернуться. Нервы, нервы, нервы. И когда Андерс, наконец, переступает порог его комнаты, виновато улыбаясь и готовясь снова оправдываться ха долгое отсутствие, враз лишившегося от облегчения сил Натаниеля хватает только на тихое и злое: — Зачем ты снова вернулся сюда, отступник?
Мокрые крыши Амарантайна, серая мощеная площадь внутреннего двора Башни Бдения — Натаниэль Хоу наизусть знает все, что он может увидеть с этой смотровой площадки. Но также он знает одно — как бы он ни всматривался вдаль, напрягая зрение, он никогда больше не увидит фигуру в мантии тевинтерского магистра, неспешно бредущую по дороге. И когда во двор крепости входит Андерс, Натаниэлю впервые в жизни кажется, что он грезит наяву. — Плохо дружить с магами-отступниками, Нат, верно? Никогда не знаешь, когда они появятся… И что ты так на меня смотришь? Только не говори, что мою комнату уже кто-то успел занять, пока меня не было.
«Значит так, слушай меня» Мередит устало потерла переносицу. Она смирилась с тем что сошла с ума, и даже не обращала внимание на странный голос в ее голове, бурчащий о каком-то Гейдере, Биоваре и Чертовых Фанов. Что это за демоны, командор представлять не хотела. «Я Андрасте, Мередит! Слушай меня!» — Ну конечно, — женщина попыталась сосредоточится на отчетах храмовников, но назойливый голос не унимался. «Конечно! Я предскажу тебе будущее! Слушай меня, твой меч сделан из лириума и сводит тебя с ума! Андерс, отступник который освобождает магов, живет либо у Хоук, кстати, а он тут женщина или мужчина? В общем не важно, либо у Хоул, либо в Клоаке! Его нужно убить, он Одержимый! А еще убей Орсино, он вообще маг Крови. И Хоука убей, он вообще не в тему». — А может быть мне весь город убить? — хмыкнула Мередит, составляя график дежурство. Посмотрев на лист, командор поняла что перепутала не только имена и фамилии храмовников, но и места дежурств. «Весь город убьет Андерс, если его не остановить. Он Церковь взорвет, вместе с Владыкой. Так что давай, Мередит, пошевеливайся!» Поняв что сегодня она точно не сможет работать, командор протянула руку к небольшому сундучку, где хранила зелья. В том числе и сонные. «Нет! Не опять! Не надо!» закричал голос.
Мередит открыла глаза, созерцая потолок своей комнаты. Тень… в последние недели это стало ее кошмаром. Вместе со странным демоном, являющимся к ней во снах. Хорошо хоть сны, такие реальные, не сбываются и голоса в голове не звучат. Иначе пришлось бы уходить с должности. Опустив ноги на пол, Мередит улыбнулась. Тишина… можно и поработать. И не вестись на слова демона.
— Тебе понравился наг? — Броска неуверенно переспрашивает, не веря своим ушам. — Понравился, — Лелиана буквально светится от восторга, кажется, минута — запрыгает на месте, хлопая в ладоши. — Я не уверен, что ты будешь его есть. Наземники не очень любят их мясо, — на всякий случай предупреждает гном. — Но я не собираюсь его есть, — Лелиана тоже удивлена. — А что ты хочешь с ним сделать? — Ну, я буду его кормить, играть с ним. — А потом съешь? — Да нет же. Это будет мой питомец… Как мабари у Амелла. И Броска понимает, что никогда не поймет наземников.
Их мир рухнул. Последняя песчинка надежды провалилась сквозь воронку времени – прямиком в черный зев обреченности. Коридоры дворца утонули в смрадной реке ненасытных тварей, извергнутых самой Бездной. Принцу стало окончательно ясно: им не будет конца, их невозможно убить – на место срубленного врага встают десять новых. Гном отчетливо понимал, что сражение бесславно проиграно – несмотря на доблесть, стойкость и мастерство его витязей. Ужасала не смерть – он был воином и привык к ней, как к извечной спутнице. Сознание невыносимо грызла мысль об утраченной чести. От них не останется ни костей, ни памяти – они сгинут в позоре и безвестности. Они проиграют, а значит – их не примет Камень, от них отвернутся Предки. Они уже превращаются в содрогающуюся от недостойного страха пустоту… И тут жестокая ясность ответа накрыла его: тяжело и беспощадно, как раскаленную добела заготовку на наковальне – убивая его прежнего, рождая его нового. Он. Готов. На. Все. Даже на чужие нечестивые обряды, запрещенные Хранителями. Лириум и кровь породят чудовище, которое выполнит его последнюю волю. Он медленно поднялся с трона и оглядел подданных. Ему придется принести их в жертву, чтобы вернуть им бессмертие. – Братья мои! – зычно вскричал принц, и его ближний круг, его верные гвардейцы одновременно обернулись к нему с безумным ожиданием во взглядах. – Мне больно говорить вам это. Наш тейг пал. Я не могу дать вам надежду. Но я могу дать отмщение всем нам! Если Предкам было угодно, чтобы наш род прервался – быть посему. Но наша гибель не будет бессмысленной! Мы можем дать шанс другим тейгам. И если победа стоит наших жизней, то пусть будет так!
— А я вам постель согрел… Логейн вздрогнул, ошарашено глядя на Серого Стража. Услышанное не укладывалось ни в какие рамки привычного восприятия. — Что ты сделал? — Я вам постель согрел, чтобы не пришлось ложиться в холодную. — Зачем? — несчастный Логейн ощущал себя персонажем какой-то глупой комедии. — Ну, в вашем возрасте вредно… — В каком это моем? — опешил Логейн. — Преклонном. Башни Амарантайна грозили остаться без присмотра нового командора — регент уже был близок к тому, чтобы прирезать свое персональное несчастье. Ну что с того, что единожды в присутствии этого мальчишки Логейн схватился за занывшее плечо? Старая рана, только и всего. И смешно и зло — ухаживает как за… Ухаживает???