Солнышко светит, птички чирикают. Церковь Киркволла — очень приятное место, спокойное. Правда, уборщицу им надо сменить, кругом на полу застарелые бурые пятна, белые пятна, кости какие-то вон валяются. Умиротворение! И посетители под стать. Нет, Алистер, конечно, слыхал о маньяках, которые подкарауливают девушек в безлюдном переулке, а потом распахивают плащ со зловещим хохотом! А там — писька! Но чтобы маньяки в святом месте водились! Да ещё обличье Первого чародея Киркволла принимали?! Алистер попятился от ошалело замершего Орсино, и едва не налетел на столь же ошалелого паренька в мантии мага. Которому, видимо, этот сюрприз и предназначался. — Господа, — выдавил король. — Ну вы меня просто убили!
Тишину, воцарившуюся после взрыва Церкви, казалось, ничто не может нарушить, сведённое судорогой горло не могло протолкнуть наружу ни единого слова, а может быть, просто эхо от взрыва заглушило единый слитный выдох, вырвавшийся у всех. Молчала Мередит, только изумлённого моргала, ещё не осознав, что произошло. Молчал прервавшийся на полуслове Орсино, стискивая побелевшими пальцами посох. — АЛИСТЕР! — отчаянный вопль разорвал тишину. — Что? — Хоук вздрогнула. Банн Теган с обезумевшими глазами метался среди них, то хватал за руки храмовников, то тряс магов за плечи, исступлённо повторяя: — Алистер. Он зашёл помолиться. С ним ведь всё в порядке? Он жив? Алистер жив? Хоук похолодела.
Шелест. Шелест десятков голосов наполняет тишину храма. Мужчины, женщины, дети. Склонённые фигуры. В их позах страх, отчаяние, надежда. Голоса шепчут молитвы. Слов не разобрать, они сливаются в мерный гул пугающе похожий на зов. Алистер замирает на пороге. Хочется уйти, поискать уединения где-то в другом месте. Король трясёт головой, прогоняя глупую слабость. Идёт вперёд , буквально кожей ощущая как шелест голосов струится в воздухе. Опускается на колени перед статуей Андрасте. Замирает, не в силах вспомнить ни одного слова молитвы. Вместо них в голове застряла одна мысль «в Ферелденских церквях никогда не бывает так людно и так много детей». Оглушительный грохот разрывает шелест голосов. Король ещё успевает удивиться, прежде чем на него падает тишина. И темнота.
Редкое зрелище на Глубинных тропах — коленопреклоненный мужчина возле обрушенных колонн. Он молился, путая строки Песни, иногда замолкая посреди слова, чтобы стереть с лица кровь.
Это даже не храм — просто место собраний гномов, украшенное огромными статуями Совершенных. Если закрыть глаза, можно представить, что он на Всенощном бдении в Киркволльском соборе — там было так же тяжело дышать и так же давило предчувствие близкой смерти.
Когда-то он был храмовником, Стражем, даже королём. Он не был ревностным андрастианином, просто любил заходить в церкви — от маленьких деревенских часовень, до Великого Собора Вал-Руайо. Смотреть на людей, вместе с ними преклонять колени, вдыхать аромат свечей и благовоний.
Теперь он снова Страж, но это ненадолго.
Заученные слова молитвы растворяются в тишине, слегка заглушая до тошноты прекрасную песнь Скверны.
— Аминь, Господи, — мужчина сглотнул и поудобнее перехватил щит.
«Ваш отец возвращается, маленькая госпожа». Она бросается прочь из каменной клети своих покоев. Синие ленты, выбившись из кос, плещутся на ветру. Золотые пряди застилают глаза, и она, не различая перед собой дороги, разбивает коленку. Ссадина черным-черна от грязи, но Аноре все равно — лишь бы успеть к воротам. Это её самое раннее воспоминание об отце. Она помнит долгие месяцы его отсутствия — пустой, печальный дом. Помнит долгие месяцы ожидания — горизонт, на котором никак не появляется всадник. Мужчины уходят на войну, чтобы к ногам своих женщин складывать драгоценности, шелка и отрубленные головы. У маленькой Аноры есть даже игрушечная корона — но дороже всех сокровищ мира для нее хмурая улыбка отца. Взрослая Анора тщательно расчёсывает волосы и не позволяет выбиться ни единой пряди. Руки Аноры просят прекрасные принцы, щедрые купцы и храбрые рыцари. Но свое самое главное сокровище она носит в сердце, и как бы ни были прекрасны — принцы, щедры — купцы, бесстрашны — рыцари, каждый день она ждёт одного: когда отец вернётся домой. Головы по первому слову падают к её ногам. Гибкий стан облегают волны заморского бархата. Как и пять, десять, пятнадцать лет назад, она выходит навстречу самому прекрасному, щедрому и храброму человеку на свете. «С возвращением, отец».
На улицах Пыльного Города рыжая девчонка развешивает белье сушится. Тощий, как жердь, безногий старик просит милостыню. Проходят, поигрывая ножами, местные бандиты. Здесь её почти не знают. Не узнают в лицо. Здесь пыль и грязь въелись в живых, смешались с кровью. Здесь у половины детей нет отцов — кого-то сожрали Порождения Тьмы, а кто-то просто позабавился и исчез. Рыжая девчонка заканчивает со своими драными тряпками, присаживается отдохнуть прямо в пыль. У неё впалые щеки, огрубевшие от работы руки. А в Алмазных Залах аристократы носят наземные шелка и пьют вино. А в Алмазных Залах плетутся заговоры и интриги — словно кому-то есть до этого дело! А на Глубинных Тропах умирают воины — один за другим, и никто их не считает. Грязь, запустение, зыбучий песок. Единственный город, доживающий последние годы. Бранка бросает рыжей грошик и уходит наверх. В душе у неё кипят ярость и надежда. Наковальня Пустоты миф? Что же, по крайней мере, стоит попытаться. Ибо так, как сейчас — больше нельзя.
— О, как мило, — пиратка хихикает; между пальцев струятся зелёные с белым камни. Фенрис замечает их не сразу. Хоук тоже смеётся, Изабелла целует Хоука. Фенрис смотрит на подарок. Подарок смотрит на него. Они отмыты, аккуратно заспиртованы — может, Хоук прихватил из лаборатории Квентина пару рецептов; зелёные в янтарную желтинку, широко распахнутые, удивлённые. Фенрис сглатывает, представляя окровавленные лица, пустые черно-красные глазницы и слепо колотящиеся в последней агонии пальцы. «Камни» некрупные. Детей. Он убивал детей. Фенрис загорается ярко-синим и хватает Хоука за горло, трахея едва не трещит под пальцами, Изабелла вопит — ты сбрендил, эльф; тащит за волосы. Ожерелье покачивается у неё на запястье. Это… просто камни. — Извини, — Фенрис опускает ошарашенного Хоука и отворачивается. Ему плевать на эльфов. Ему плевать на убийства. Ему плевать на Хоука и Изабеллу. Смаргивает, чтобы прогнать образ (всего лишь камни) пустых глазниц.
— А вот этот слышала? — говорит Анора. — Пошёл как-то тейрн Логейн… Её щёки раскраснелись от вина, её глаза блестят в неровном свете свечей. Амелл зевает. За стеной раздаётся шорох, и магичка чутко прислушивается, — не проснулись ли сын и племянник? Но нет, всё тихо, дети спят. Они с Анорой так давно знакомы. Сначала вместе спасали страну, потом ссорились, когда Анора не приняла новый брак отца… Да, знакомы давно, а сблизились лишь сейчас. Это первая годовщина смерти тейрна Логейна. И пусть им по-прежнему хочется плакать, сегодня они исполняют данные у смертного ложа обещания: не грустить, не забывать, быть вместе.
— И не стыдно тебе? Ты же взрослая женщина! Анора вспоминает, как утром отец кричал, что она ещё совсем ребёнок. За десять часов из ребёнка во взрослую женщину — воистину, быстро летит время! — Ну как ты можешь такое собирать? Анора пожимает плечами. — Ещё почитаю, что там написано! Если там какие-нибудь гадости про меня!.. Анора улыбается. Там нет ни одного плохого слова об её отце. Во всех анекдотах тейрн такой же, как в жизни: умный, верный, благородный, сильный, красивый. И пусть отец ругает её за то, что она собирает анекдоты о нём. Пусть — лишь бы не узнал, что она их сочиняет.
— Ч-что это? — заикаясь, выдавливает из себя принц-консорт Ферелдена, сжимая в руках пухленькую папочку. — Отдай, — покрасневшая Анора быстрым рывком отвоёвывает папку, на которой её же бисерным почерком выведено «Логейн Мак-Тир. Анекдоты. Том 3». Айдан Кусланд быстро приходит в себя и расплывается в ехидной ухмылке, которую Анора ненавидит до обожания. — Что ж, пойду к тестю, надо дела обсудить… Заодно анекдоты потравим. Королева, видимо, представив сию картину, бледнеет и закусывает губу. — Что ты хочешь? — Дай почитать! Кусланд по-детски радостно прыгает на кровать и опрокидывает Анору на спину. — Ладно. Потом. Целуя мужа, королева думает о том, что неплохо бы перепрятать папку «Айдан Кусланд. Анекдоты. Том 1».
Сводки секретного ведомства королевская чета предпочитала любым романам. Аналитик заслужил орден, думала Анора, с умилением смотря на мужа. Алистер увлечённо шуршал бумагами и выглядел совершенно счастливым. Год назад он героически одолевал две страницы и засыпал без сил. А потом — аналитик добавил иллюстрации, и сейчас король отбирал сводку у собственной жены… «Это тебе», Алистер поморщился, перебросил ей лист. Она схватила жадно. Алистер не одобрял её увлечения, но её это, право, мало заботило. Страницу в два столбца покрывали ряды цифр и названия мест. И ни одного нового вхождения. «Уже два месяца», с досадой подумала Анора. «Совсем обленились.» Пробежала таблицу глазами. № 12, № 350… № 150 в орлейском посольстве?! Надо же. Дипломаты в узком кругу рассказывали, как статуя Логейна обходит дозором посольство каждую ночь. Анора улыбнулась. Это была самая замечательная новость за последнее время. Старые враги до сих пор — боятся. Прошло два года, а они до сих пор боятся. До плотно закрытых ставен и суеверного шёпота. Помнят.
— Тебе какой цвет нравится? — спросил светловолосый мужчина в экстравагантной одежде с перьями. — Я бы взял вон тот с голубоватым отливом, — ответил его спутник, худощавый парень с девичьим лицом и белыми, как снег, волосами. — Чмафк тя, лапусик, я тоже! — обрадовался первый, ущипнув спутника за упругий зад, и тот слегка подпрыгнул от неожиданности, неловко улыбнувшись продавцу. Гробовщик наблюдал за парочкой с деланным безразличием, хотя его брови слегка поползли вверх, когда остроухий нежно обнял блондина чуть ниже талии. — Разрешите поинтересоваться, для кого вы выбираете гроб? Я бы мог посоветовать, — невозмутимо предложил он. — Человек, — сказал блондин и вопросительно посмотрел на второго. Тот кивнул. — Да, определённо человек. Ничего выдающегося. Что-то среднее между лилипутом и великаном. — Хоронить будете в закрытом гробу или в открытом? — В закрытом, — мрачно сказал остроухий. — О? — удивился гробовщик. — Несчастный случай? — Можно и так сказать, — и тощий недвусмысленно нащупал огромную рельсу, висящую за спиной. Гробовщик побелел. — З-за что вы его так? — Жертва собственной музы, — мило улыбнулся блондин. — Писал о нас памфлеты. А моему другу показалось, что он в них описан недостаточно мужественным. — И всегда снизу, — поддакнул остроухий. — Но мы-то знаем, что это не так, сладенький, — улыбнулся мужчина в перьях и сально посмотрел на спутника. Они несколько секунд смотрели друг на друга, и вдруг остроухий потянул блондина за рукав к выходу. — Мы скоро вернёмся, у нас срочные дела, — сказал он гробовщику. — И не забудьте приготовить товар! Гроб с голубоватым отливом! — уже с улицы звучал голос блондина в перьях.
— Ты уверен, что она живёт здесь? — Повторяю: да. Фенрис зарычал, предвкушая расправу. — В каком гробу будем хоронить? — неожиданно спросил Андерс. — А?.. Ты эту тварь ещё и хоронить собираешься?! — Ну, мы… — речь мага оборвалась. К стене соседнего здания был гордо пришлипен рисунок с очередной мазнёй. На нём какой-то загорелый эльф целовал длинноволосого человека. Поскольку качество исполнения оставляло довольно широкий простор для воображения, снизу было подписано: «Андерс и Фенрис». На этот раз зарычал уже маг. Под его взглядом листок мгновенно занялся огнём. — Как они достали… — с ненавистью прошипел Фенрис. — Пишут, рисуют… — В осиновом, — прервал его Андерс. — В осиновом гробу, за кладбищенской оградой.
К Церкви Кусланд всегда подходил только ради того чтобы проверить не найдётся ли для него не пыльная работёнка. Обеспечение от Ордена приходило исправно, но на сапоги помягче и еду повкуснее Стражи зарабатывали себе сами. Вот и в Киркволе после любезных расшаркиваний с Наместником первым делом он поспешил к заветной доске только для того чтобы стать невольным свидетелем прицельной стрельбы по неожиданной мишени. Мать Настоятельница махнула рукой, нервный юноша широким шагом удалился в направлении торговой площади, а Кусланд бережно вытащил стрелу, расправил лист пергамента и поморщился. Перед внутренним взором живо предстал Хоу в луже собственной крови и тёплое, пьянящее чувство торжества. Развернувшись на каблуках гремящий доспехом воин с удивительной прытью устремился вслед за мальчишкой. Нагнал он Ваэля уже на ступенях ведущих к докам, хлопнул по плечу и ткнул прямо в лицо многострадальным заказом. — Твоё? Синеглазый всмотрелся в ровный почерк, кивнул. — Да. Вы возьмётесь, господин…? Кусланд шумно выдохнул пытаясь вернуть сердцебиение в нормальный ритм и отрицательно покачал головой. — Запомни, парень, у Создателя нет других рук кроме твоих.
— Древнего Бога я хотя бы видел, — усмехается Кусланд. Себастьян закрывает лицо ладонью. У Айдена Кусланда весёлые серые глаза, шрам на щеке и очень молодая улыбка, и Айден Кусланд только что сказал, что на истину ему плевать, на Создателя тем более, но войска Его Невесте он бы дал — «Она своё дело знала». Себастьян Ваэль не находит, что ответить. — Для короля ты слишком несерьёзен, — это лучшее, что приходит в голову. — Особенно для короля, которого ищет вся его страна. — Есть дела, которые лучше творить, пропав без вести, — Айден трёт глаза рукой, жестом, выдающим тесное знакомство с головными болями. — А страна в руках Аноры, и я бы других рук не пожелал. — Так доверяешь? — Король при хорошей королеве — счастливейшее из созданий земных, — мечтательно улыбается Айден. Резко поднимается из-за стола. — Ваэль, запомни, пригодится. Не бойся тёмных дел в темноте. Выбирай не ту, что сможет удержать мир, а ту, ради которой его удержишь ты. И — или стой в стороне, или играй в моей команде. Себастьян смотрит ему вслед и думает, хочет ли он знать, что будет, когда пропавший король Ферелдена вдруг вернётся.
Ж!Хоук/Андерс, СС Амелл/его-её половинка. "Бог дал нам родственников: хорошо, что друзей мы выбираем сами". Долгожданная встреча! Хороший конец, можно юмор или стеб.
— Бог дал нам родственников: хорошо, что друзей мы выбираем сами. Может быть, мы подружимся, защитник Киркволла?— завёл было Зевран, но тут же осекся, глядя за спину Хоук. Та мигом обернулась. — Так… — неподалёку красовались два злых мага, совершенно одинаково похлопывая по ладоням посохами. — Андерс, я не… — Амелл, это не то, что ты думаешь… Несколько минут висела зловещая тишина. После чего Амелл все же уронила посох на ногу Андерсу и с визгом бросилась в объятия Зеврана. Хоук с надеждой покосилась на своего мага. Тот вздохнул, аккуратно положил свой посох подальше от себя и раскрыл руки навстречу.
Запланированная встреча началась неожиданно. Для всех. Когда две мало примечательные пары столкнулись нос к носу в старкхэвенской гостинице, то к удивлению посетителей, вся четвёрка едва не разбежалась в разные стороны. Когда недоразумение решилось, все натянуто отсмеялись и ужин почти подошёл к концу, две женщины, судя по внешности — сёстры, вышли «попудрить носики». — Хоук, — вкрадчиво поинтересовалась миниатюрная девушка, магесса, судя по ухоженности рук и волос. — Я не знала, что ты так близко знакома с Зевраном. Давно? — Не так давно, как ты с Андерсом, — отпарировала старшая, холодно блеснув бирюзовыми глазами. — Можешь мне прямо ответить, долго ты была его… командиром? Магесса вздохнула, прислушиваясь к грохоту из залы. Кажется, мужчины тоже заинтересовались прошлым.
— Это уже десятый магазин, — устало сказал Хоук, облокотившийся на косяк. — Да, но мне ничего не нравится, — жизнерадостно заявила эльфийка. — Хорошо, но в чем проблема?! — не выдержав, Хоук подбежал к обуви, которая в три стройных ряда стояла у ног девушки, и схватил идеально подходящие к наряду Мэрриль сапоги, — ты хотела зелёные? Мы нашли тебе зелёные, вот они! Ты хотела, чтоб на них были изображены галлы? Оббегав весь Киркволл, вопреки здравому смыслу, мы всё-таки нашли зелёные сапоги, на которых изображены галлы! Что ещё тебя не устраивает?! — Вот это, — ткнув пальчиком в подошву, улыбнулась Мэрриль.
— Нет, Мерриль, ты не можешь взять сапоги на недельку, чтобы узнать, каковы они в деле. Да, я-то знаю, что ты потом честно вернёшь, но торговец не поверит. Нет, даже если я за тебя поручусь, всё равно не поверит. Нет, он на слово вообще никому не верит. Да, даже мне. И даже Авелин. Мерриль, ну как это «почему»? Он же торговец, в конце концов… — Нет, Мерриль, думаю, если ты решишь немного попрыгать и побегать по рынку в этих сапогах, чтоб узнать, удобные ли они, тебя не поймут. Воооон те хмурые ребята, охранники нашего торговца и не поймут. Ну конечно же, я им объясню… только драться, что-то не хочется, так сегодня жарко… — Нет, Мерриль, сапоги охранников мы забирать не будем, хоть они и первые на нас напали. Да нет, ну что ты, мне не жалко — но сама посмотри, они же не подойдут тебе по размеру…
Если бы Морриган обладала даром видеть будущее, то ни за что не взяла бы с собой Лелиану. Ведьма с самого начала знала, что ей придется выслушивать откровения барда, а иногда даже кивать, делая вид, что вникает в суть рассказов. Не разбирающаяся в веяниях моды дикарка признавала, что отчаянно нуждается в помощи и была готова стерпеть многое. Сначала все шло неплохо, бард прикидывала, подойдет ли ведьме то или иное платье и выбирала те, которые стоит примерить. Но потом они встретили знакомого Лелиане храмовника лотерингской церкви, и Морриган прокляла тот момент, когда этому болвану пришло в голову попросить барда исполнить Песнь Света.
— Как тебе это? Морриган нехотя приложила платье к груди, глянула на себя в мутное зеркало, и раздражённо кинула наряд продавцу. — Как они в этом ходят вообще?! И это — последний крик моды? Предсмертный разве что! Упаковаться в бесформенный мешок с завязочками под горло! Лелиана вздохнула. Ведьма в чём-то была права, горожанки в Денериме носили скромные, пристойные наряды, на фоне которых Морриган выглядела… почти голой. Хм-м. Это мысль. — А пойдём-ка в другую лавку, тут рядом. Полчаса спустя довольная донельзя ведьма выплыла на площадь. Лелиана шла немного позади, надеясь, что Морриган никогда не узнает, что на ней на самом деле — орлейское нижнее белье.
Его хозяин — его *оболочка* — зачерпывает силу из Тени и выплёскивает в мир живых. Бессмысленное действо; живое — грузная плоть, копошится и смердит; а мёртвые поют. Поют как лириум — лириум часть Тени, самый мёртвый, единственно живой. Когда Справедливость пытается убедить Андерса: жизнь ничего не стоит, тот вздрагивает, хватает ртом воздух, трёт виски (руки пахнут эльфийским корнем, зверобоем и потом). Справедливость уступает; но стоит человеку-оболочке заснуть — ведёт за собой, сквозь мерный шелест голосов, сквозь грёзы вечно спящих, сквозь туманное золото Тени. Послушай, говорит Справедливость, послушай и выбери. В твоём мире — кабацкие песни и мучительное бряканье на воловьих жилах, а здесь вечная, изначальная и бесконечная красота. Это Тень. Это лириум. Это смерть. Это… справедливо. В конце концов, Андерс соглашается.
…В нем — шёпот тысяч голосов. Тихий. Завораживающий. Привычный. Он не слушает его, когда убивает. Он не слушает, когда говорит «Это — справедливо». Он просто знает, что в любой момент может прислушаться и пропасть для мира, который смертные считают истинно реальным. Песни. Стихи. Крики. Он слышит голоса мертвецов. Они сплетаются из отпечатков, линий, следов. Книга. Открой — и услышишь голос автора, увидишь его цвета. Меч — возьми — и раздастся дыхание кузнеца, выковавшего его. Кольцо из лириума — коснись — заслушайся тягучей, чаровской песней… Он сочувствует смертным — они не слышат этого. Он завидует смертным — они это создают.
Карвер знал: Гаррет бы не польстился на мужчину. Разумеется, Андерс держит его магией или шантажом! Если убедить мага, что Гаррет ему не нужен, Андерс переключится на кого-нибудь другого. — Что ты нашёл в этом наглом, заносчивом, самодовольном типе? — снова воззвал Карвер. — Да, Карвер, я тоже люблю твоего брата, — отозвался Андерс. «А я согласен с юношей», — отозвался Справедливость. Андерс закатил глаза. Эти двое ему порядком надоели. Настолько, что он решился испробовать старое, проверенное средство: — Хотя если подумать… Ты ведь гораздо интереснее Гаррета… Карвер замер. Он только сейчас понял, что «переключиться» Андерс может и на него. — Я был неправ! Тебе нужен только Гаррет!
— И что ты нашёл в этом наглом, заносчивом, самодовольном типе? — Да, Карвер, я тоже люблю твоего брата. — И за что это? — Видишь, какая у Гаррета пышная борода? — Ну? — В ней много вшей. Я их ловлю. — Зачем?! — Вши необходимый ингредиент для полезного и часто используемого зелья. — Какого?! — Зелье от простуды. Тебе же помогает, верно? — Эх, Карвер, Карвер, — покачал головой чародей, наблюдая как юноша блюёт себе под ноги, ведь зелье он принял всего с полчаса назад. — А ещё в Серые Стражи подался. Расскажу я пожалуй о составе крови для Посвящения…
У Гаррета внешность каменотёса после затяжной попойки, а эмоций едва ли больше, чем у усмирённого, но людей верят в него и идут за ним. Почему — загадка для Карвера. — И что ты нашёл в этом наглом, заносчивом, самодовольном типе? — кривится младший, завидев на пороге Андерса — этот приходит особенно часто и всегда не вовремя. «Что ты хочешь, чтобы я ответил тебе, Карвер? — думает Андерс. — Что с первой минуты знакомства я понял — Гаррет Хоук далеко пойдёт? Что именно такой человек принесёт мне не-мою свободу? Что поступиться своими желаниями ради чего-то большего, чем все мы — правильно?» — Да, Карвер, я тоже люблю твоего брата, — улыбается Андерс.
Матушка Ветровоск никогда не сомневалась в себе, ни в каких ситуациях и ни при каких обстоятельствах. — Ну что ж, раз спички решили остаться дома… — Решили, — саркастически засмеялась Флемет. — Да ты их попросту забыла. Матушка Ветровоск предпочла гневно уставиться на поленья, тут же вспыхнувшие пламенем. Флемет хмыкнула и щелчком пальцев развела рядом второй костер. Матушка Ветровоск метнула на соперницу надменный взгляд, однако Флемет, в отличие от дров, не воспламенилась. — Выскочка, — пробормотала себе под нос Эсме Ветровоск. — Неумеха, — пробормотала в ответ Флемет, обращаясь к костру. Ведьмы метнули друг на друга ещё по одному тяжёлому взгляду, пролетевшему как ядро над стенами крепости. И сели пить чай. Потому что было уже пять часов вечера, а пить чай в это время — традиция каждой уважающей себя ведьмы.
— Первый чародей! Орсино, подождите! — эльф обернулся скорее на резанувшее слух панибратское обращение, чем реально желая уделять внимание кому-либо. Он пребывал в крайне скверном настроении, но, увидев догнавшую его женщину, сменил гнев на милость. — Да, красавица? Чем могу помочь? — маг вежливо улыбнулся. — Вы не могли бы мне помочь с… ммм... одним исследованием? — пиратка поправила волосы, одёрнула короткую юбку. — Это не займёт много времени, обещаю. Эльф вопросительно вздёрнул бровь, промолчав, что женщина приняла за согласие и быстренько утащила мага в ближайшее укромное от чужих глаз место. — О… Моя теория оказалась ошибочна, — простонала Изабелла, щурясь от удовольствия, на удивление умелые и сильные руки мага ласкали тело грубовато, но страстно. — Какая? — на выдохе спросил мужчина, прижимая пиратку к стене и продолжая двигаться — Что чем сложнее у мага посох... тем больше у него комплексов… Эльф фыркнул, ответил, пряча улыбку. — Он достался мне в наследство. Так что это не мой посох.
Исполнение № 2, 179 словИсполнение № 2, 179 слов — А у него больше… — задумчиво протянула Изабелла, берясь за подбородок. На неё тут же обернулось четыре до глубины души удивлённых взгляда, но Изабелла и не думала смущаться. Вместо этого она обошла Андерса, Мерриль и Хоука и, как на рынке, стала кругом осматривать Орсино. — П-прошу прощения? — спросил он, пытаясь проследить за ней глазами. — Ш-ш, не вертись, — пиратка на секунду прижала палец к губам и ловко отстегнула посох от его спины. От такой наглости все и очнулись. — Изабелла, что ты себе позволяешь?! — вскинулся Андерс, за что женщина одарила его хитрым прищуром. — Цыц, Блондинчик. С тобой мы уже разобрались. — Разобрались с чем? — хлопала глазами эльфийка. — Потом расскажу, — отмахнулась Изабелла, уже огибая Гаррета. — Ага! Так я и знала! На два дюйма длиннее! — Я бы попросил вернуть!.. — Первый чародей направился к Изабелле, но та и так уже стояла в нескольких сантиметрах от него. — Я. Ты. Сегодня, «Висельник». Явка обязательна, — подмигнула она эльфу и промаршировала к выходу. — Эм… А зачем Изабелла это сделала? — смущённо проговорила Мерриль. Андерс покраснел и отвернулся. Гаррет стоял, опустив голову, прикрыв ладонью глаза и качая головой. И в этом вся Изабелла…
Все изменилось после того, как мятежная королева была убита, а Мэррик пропала, чтобы появится с этим парнем — Логейном. Да, он был хорош как воин, а его полководческие навыки порою поражали, но то, как на него смотрела принцесса, заставляло Роуван тихо сгорать от бессильной ярости. Он даже вызвал новичка на поединок, который длился около получаса, после чего Логейн все же победил. И тут победа. Несмотря на то, что Мэррик кинулась к Роуван, чтобы помочь дойти до Вильгема, проигравший видел, что она таки успела кинуть восхищенный взгляд на соперника. А раньше она смотрела так только на него… После было не до ревности. Походы, война, переходы, нападения, отступления, поход с Логейном, который заставил принять того как лучшего, взятие Гварена, неудачное нападение, бегство, смерть отца, бегство, бегство… Кажется, что время подумать об отношениях между Мэррик и Логейном у Роуван появилось только в темноте глубинных троп, но и там нужно было следить за Катриэль, которая постоянно крутилась рядом с Меррик, а та называла её лучшей подругой и защищала как могла. Не мудрено — у дочери мятежной королевы никогда не было подруг, пока жила её мать, а после были лишь верные соратники. Но все же, как можно быть такой наивной, чтобы не видеть очевидного? И сидя во тьме, после ссоры с Мэррик, начищая до блеска свой нагрудник, Роуван особенно трудно говорить с Логейном. Он говорит что-то о том, что правильно, а что неправильно, он говорит что-то о справедливости, судьбе и о том, что Роуван должен стать королём, который смог бы поддержать Ее, но Роувен не слушает. Он чистит нагрудник от копоти, сажи, от сгоревшей паутины, хотя пытается счистить не это, а собственные сожаления. Логейн уже не говорит, ведь он всегда был не особо разговорчив, в отличии от Мэррик, хотя именно она и разбалтывала эту ледяную глыбу. Сожаления ещё тут, но они так глубоко внутри, что их теперь не счистишь ни чем, не выведешь никакой магией. — Она выбрала не меня… — говорит он и встаёт, радуясь тому, что Логейн не видит его слез в темноте пещеры. — Она выбрала тебя, Логейн, и ты совершишь самую большую ошибку в своей жизни, если ты её отпустишь. Роувен знал, что сам совершил самую большую ошибку в своей жизни. А после встреча с порождениями тьмы, чудесное спасение гномами, переход по глубинным тропам. И вновь шанс восхититься Мэррик, которая стала так похожа на свою мать. Неужели у Тейрин в крови уметь договариваться с каждым? Но как не пойти за принцессой, когда она словно излучает внутренний свет? Вслед за тем триумфальное возвращение, мерзкое предательство, о котором после знали только четверо, кто был во тьме глубинных троп. Мэррик простила Катриэль. Она до сих пор была слишком мягка. Такой как она на троне нужен Логейн, который сможет привести Ферелден к процветанию, не смотря ни на что. Ей нужен король, способный выиграть войну и вернуть украденный трон. И каждый раз, когда они отвоёвывали кусочек родной земли, и в тот раз, когда принцесса самолично вызвала узурпатора на поединок и победила, и тогда, когда они праздновали свадьбу нового короля и королевы, Роувен ни разу не пожалел, что сделал тот выбор на глубинных тропах. Он ни разу не подумал о том, чтобы было, если бы он сел на трон, вместо Логейна. Роувен просто продолжал любить свою прекрасную королеву, как её верный рыцарь. Нет, он любил Мэррик — нескладную девочку, которая падала с коня и которая смотрела на него с восхищением в глазах. Он просто её любил.
Роуэн смотрит на нее и не понимает, почему это солнце тянется к тьме. Даже здесь, где от света остались только слабые блики на её златых кудрях. Мэрик смеётся, разгоняя скверну, пожравшую Глубинные Тропы, и Роуэн следует за ней, всматриваясь в свет, запутавшийся в её волосах. Кажется, стоит протянуть руку и можно поймать солнце, но она все удаляется, растворяясь во тьме. У тьмы льдисто-голубые глаза и скверный характер. И Роуэн не понимает, почему его солнце так тянет к этой тьме. — Роуэн, не отставай! — улыбается ему Мэрик, и он хочет улыбнуться ей в ответ, но её глаза уже обращены к Логейну.
Изабелла взвесила подарок в руке. Судя по всему, это была книга. Вообще, Изабелла не очень любила читать, но всё же получить подарок от Варрика было неожиданно и весьма приятно. Она быстро развернула обёртку. «Тысяча и один способ использования картошки»? Жаль, у неё такая уже есть. Хотя… можно подарить её малышке Мерриль… Изабелла довольно прищурилась. Хм. Если подумать, та книга была оформлена немного иначе. Вторая часть? Изабелла в нетерпении открыла книгу. — Мохет, — прочитала она вслух. Звучало интригующе. — Гратэн из фенхеля и картофеля. Салат из картофеля с майораном…САЛАТ?! Изабелла быстро пролистала книгу. — Тонко нарежьте? Обжарьте? Посолите?! Вот с-с-сука!
Вот чем отличается официальный визит от неофициального визита. На первом тебе задают неудобные вопросы, а на втором такие, что хоть к Мередит под юбку прячься. Кунари интересовали утехи. Скучно им в городе. Орсино честно попытался прикинуть. Ну, еда. Выпивка у них под запретом, да и страшно представить пьяного кунари. Чародей уж было собрался подшутить, порекомендовав бордель, но глянул на могучего Аришока и передумал. Жалко девочек стало. Забавно, а как с этим у кунари в их долгих мужских походах? Орсино вдруг заметил, что Аришок пристально на него смотрит. Чародея бросило в жар. Потом в холод. — Да, — поспешно сказал он. — Увы, только печенье.
— Эти приёмы меня доконают, — выдохнул Алистер, мешком сваливаясь на кровать. — Какая же нелёгкая и нудная жизнь у короля. — Что, уже выдохлись, Ваше Величество? — игриво поинтересовалась Мари, подхватывая полы платья и усаживаясь мужу на грудь. Король воспользовался положением и запустил руки ей под юбки. — Признаться, я думал, что уже ни на что не способен сегодня, но, кажется, у меня открылось второе дыхание. Мари взвизгнула и попыталась вырваться. В завязавшейся шуточной борьбе победу одержал Алистер. Он обхватил ладонями её узкие запястья и прижал их к кровати, покрывая жаркими поцелуями шею. Очень скоро игривое хихиканье королевы сменилось томными вздохами.
Лёгкий ночной ветерок трепал занавески раскрытого окна, шевелил разбросанные бумаги и пробирался под рубашку, однако спящему это совсем не мешало. — Алистер? — послышался голос от дверей. Леди Кусланд неслышно приблизилась к столу, за которым, уронив голову на кипу, безусловно, очень важных документов, мирно спал юный король. Девушка улыбнулась. Алистер терпеть не мог все, что было связано с его обязанностями короля, но, к его чести, хотя бы пытался в этом разобраться. Сейчас он, с безмятежным выражением лица и этим непослушным ёжиком волос на голове, ещё больше напоминал нашкодившего мальчишку, спрятавшегося от наказания в чулане и там задремавшего. Её Величество придвинула стул с противоположной стороны стола и села, сложив руки на столешницу и положив голову на них. Она подождёт.
— Милая, я сейчас свихнусь… — выдавил сквозь зубы Алистер, склонившись к молодой жене. Не улыбаться на приёме было нельзя, иначе орлесианские послы мигом сочтут постную рожу короля за тайный заговор простив… Да мало ли, против чего можно было строить тайные заговоры!!! — Терпи, милый, — так же, сквозь зубы, ответила ему леди Кусланд, салютуя бокалом с вином какой-то знатной даме на другом конце зала. — Да уж, — забавный диалог с улыбками на лице и сжатыми челюстями продолжался. — А я-то думал, что хуже заговора Логейна и Архидемона с его чёртовым Мором, ничего нет… — Ты такой наивный, дорогой, — грустно вздохнула она, не спуская «улыбки» с лица.
— Дурачьё! Сборище толстых, самодовольных индюков! — разоряется Алистер, ходит из угла в угол, еле переставляя ноги. Королева отмечает, насколько он устал; она и сама устала, но супруг не должен об этом догадываться. — Да они слушают только себя! Пять минут, и они разговаривают сами с собой, умудряясь спорить! Алистер присаживается рядом и кладёт голову жене на плечо, вздыхает. — Дыхание Создателя, ты не представляешь, как мне всё надоело. Я знал, что будет сложно, но не думал, что настолько. — Дай им время, милый. Всё наладится, — королева нежно гладит Алистера по волосам, смазанным поцелуем касается лба, — просто дай им время.
В Ферелдене есть печенье. Это несомненный плюс. Ещё в Ферелдене есть Амелл. Это плюс чуть менее несомненный, но всё-таки значимый. Больше в Ферелдене нет ничего особенного, но при мысли, что уже завтра этот холодный, негостеприимный, насквозь пропахший псиной берег окажется позади, становится не по себе. «Неужели долг важнее счастья?» — вспоминается ему фраза Амелл, так надолго выбившая его из колеи.
Наутро он демонстративно просыпает время отплытия. Чужая правда достойна проверки. И, опять-таки, печенье…
На улицах на него не перестают с интересом коситься. Кунари здесь редкость. Даже больше — их здесь вообще мало кто видел. Даже один раз. Он не обращает внимания. Недостойно воина раздражаться любопытным взглядам. Он покупает в лавке новые кисти, не обращая внимания на любопытство продавца. В другой лавке — привычно сгребает с лотка печенье — у всех бывают маленькие слабости, не так ли? Под конец заходит к торговцам книгами, которые, кажется, очень удивляются, что он вообще умеет читать. Страж хрустит печенькой и нагло пытается заглянуть через плечо. Ни высокая должность, ни минувшее время так ничего и не смогли сделать с её любознательностью. Он аккуратно отодвигает Стража на расстояние вытянутой руки. Должность телохранителя — должность смешная, особенно когда подопечная сама кого хочешь запытает… На бумаге пышет жаром золотое солнце Сегерона. Страж не внимает предупреждению, повисает на плечах. Спрашивает у уха: — Жалеешь, что остался? — Нет, — отвечает он и всё-таки откладывает рисование. Ясно уже, что ничего с ним не получится.
У кунари нет имен. Тому, кто воплощает свое положение имя не нужно. Если Аришоку нужен стэн, подойдет любой. Это кун.
Когда в Лотеринге бас приняли его в отряд, то глядя на них он видел – стража-командира, стража-рядового, собаку, тамассран и сааребас. Из всех них лишь пёс был собой и на своем месте.
Полгода спустя, выдравшись из Бресилианского леса, деревья которого не были деревьями, волки - волками, а дух леса - духом леса, он, посмотрев на стража, в первый раз подумал: Каллиан. Страж, воин, женщина - ни один путь не подходил ей полностью. Она была больше каждого.
Год спустя, он смотрел на свой отряд в парадной зале дворца и видел, что каждый из них был – больше.
Меня зовут Стэн, подумал он. Это больше чем воин. Больше чем «сражающийся с порождениями». Больше чем «убийца невинных». И больше чем кунари. Это теперь его суть. И значит его место – в стране, где всему дают имена.
— Аррргх! Проклятье! — Не дёргайся, только хуже сделаешь. — Садист! — Дитя. — Над ней ты тоже так издеваешься? — Она не подставляется так глупо под удары. — Что-о? Если ты забыл, я остался один против шестерых, пока вы все гонялись за тем одержимым! — А я думал, ты был рад отделаться от нашей компании. — Я был бы рад отделаться от твоей компании. — Ты можешь идти прямо сейчас, я не задерживаю. — С удовольствием! *поспешно собирается и уходит* — Эй, не забудь только найти лекаря, эта рана будет кровоточить ещё несколько дней! *останавливается и тихо ругается на эльфийском* — Хоук сказала, мы завтра идём в Костяную яму. — Значит не пойдёшь. *возвращается и нехотя садится* — Лечи. — Ну, как скажешь. Тогда терпи. — А-ай! Чтоб тебя демоны пожрали, маг! — Девчонка…
«Как я тебя ненавижу, скотина магическая… Ну вот почему все в Киркволле так уверены, что ты — единственный лекарь Вольной Марки?» «Я тебя ненавижу, тварь ушастая, ну почему Хоук вечно тащит тебя именно ко мне?» «А-а-а-а, больно? А? Уже не больно?» «Интересно, у меня получится когда-нибудь залечить тебя до смерти? Ну вот, опять не получилось. И не зыркай так — я честно старался» «И даже не думай, что я стану благодарить, одержимый» «Мог бы и „спасибо“ сказать, не переломился бы» «Ну, ладно, один разок тебя можно и поблагодарить» — Спасибо. «Ну ладно, один разок тебя можно и выпустить живьём» — Приходи ещё.
— Андерс, с такой раной ты не можешь сражаться. — Хоук потеребил бороду. — Мы прикроем вас, пока Фенрис тебя перевяжет. — Сволочь!!! Ублюдок!!! — От сволочи слышу *сиплый хрип* — Ну что ты, я не туго… почти. *надрывный кашель, быстро переходящий в хриплые проклятья* — А ты говоришь мазь не жжётся. А я пока не зашивал. *долгий ор, отдающийся эхом в проходах пещеры* — А теперь — начал *злорадно* — Отпусти… *жалобно* — Не-не-не! Что бы ты умер… так легко? — Я больше не буду тебя лапать!!!
— Это не имеет значения *шёпотом, почти касаясь губами уха* Меня Гаррет попросил! URL комментария
В следующий раз, решил Фенрис, когда Хоук предложит пробежаться рысцой по дивным острокаменным тропкам Расколотой горы, он откажется под предлогом купить себе пару тапок. Сходи к Андерсу, развёл руками Гаррет, пока ступни вконец не развалились. Ага, думал эльф, этот маг скорее наколдует гангрену, чем согласится помочь. А сам уже перебирал треснувшими пятками в сторону клиники, известной — в очень узких кругах — как гиблое место. Добро пожаловать в Андерсевщину. — По пятницам геморрой не лечу, — выдал маг без околичностей. — Сегодня четверг. — Ага! — Держи свои «ага» при себе, — проскрипел эльф и добавил презрительно, — маг. И ногой топнул. И поморщился. Проклятье. — Ну, что? Пальчик порезал? Генлок за лапку цапнул? — ворковал маг. Издевался, сука. — Ладно уж, укладывайся, — смилостивился маг и зачем-то засучил рукава. — Только на этот раз, будь добр, без иллюминации. Никак ночь на дворе. Соседи пугаются.
— Ну что, лечить или пусть живёт? — поинтересовался Андерс, спиной чувствуя очередного пациента. — Лечить, — кратко ответствовала Авелин и почему-то заторопилась к двери. Причина спешки капитана была проста и прозаична, на деревянном столе, заменявшем Андерсу всю лечебницу разом, возлежал с улыбкой отходящего в иной мир Фенрис. Маг тоскливо помянул всю родню эльфа, в которой оказались замешаны генлоки, швабры и почему-то зелёные ящерицы, и принялся накладывать чары исцеления, цедя каждое слово сквозь стиснутые зубы с такой мукой, словно приносил клятву усмирения. — Бывают дни, когда я ненавижу пациентов… Но бывают такие дни, когда я готов некоторых из них просто убить…