XXII-DA-62

[one-line]

м!Тревельян-воин влюблён в Дориана, но боится это показать, так как считает себя неподходящим для такой яркой фигуры (и немножко боится за тевинтерца).

Пишет Гость:

Исполнение №1, внелимит

Исполнение №1, внелимит

Лицо Максвелла испещрено шрамами. Один рассекает бровь — упал в дерева еще совсем юнцом. Второй, проходящий через поломанный в глупой драке нос — нож подосланного убийцы. Третий, чуть не лишивший левого глаза, идет уродливой красной полосой от виска, через другую бровь, по щеке и до самого подбородка — меч предупрежденного стражника.
Максвелл — Тревельян только по своей фамилии уже очень много лет. Разругавшись с отцом из-за отвратительной истории, он собрал один походный мешок и взял свое оружие, после чего покинул поместье семьи и больше никогда не возвращался.
Максвелл давно забыл лицо матери и как полагается разговаривать в приличном обществе.
Его речь — разбойничья брань, обсуждение платы за новую работу, а теперь еще и проклятия в адрес тех идиотов, что наняли его охраной на время Конклава.
Проклятия и благословения.
Максвелл — бандит, на которого шуткой судьбы надели обратно богатые одежды и красивые титулы.
Испорченное нутро в плохо сидящей сверкающей обертке.
И тем острее чувствует он свое убожество и лживость рядом с тем, кто сам украшал собой любое общество, любой наряд и звание.
Поэтому, впервые услышав в словах Дориана интерес, Максвелл грубо обрывает разговор и уходит прочь, едва сдерживая в себе всплеск ругательств.

Дориан великолепен. И прекрасно об этом осведомлен.
У него нет шрамов.
Он всегда жил в роскоши.
Дорогая и красивая одежда для него так же обыденна и необходима, как еда или воздух.
Дориан умен и внимателен, и людей он еще в родном и обманчивом Тевинтере понимать научился хорошо.
Потому он видит, что Максвеллу гораздо больше идет обыкновенная, пусть и ладно сделанная, броня, чем парадные костюмы.
Что ему комфортнее за грубо сколоченным столом таверны, чем в покоях Инквизитора.
Видит, что всегда между ним и близко подошедшим противником вовремя оказывается сталь меча.
И раздосадованное лицо церковницы, всегда недобро на него, Дориана, смотревшей, во время короткого разговора с Инквизитором тоже видит.

Когда Максвелл поднимается в библиотеку и молча, с вечно хмурым выражением лица, протягивает ему письмо с печатью дома Павусов, Дориан просит пойти с ним и, если вдруг, защитить, как он всегда защищал.
Когда с отцом покончено и Дориан хочет как можно быстрее уйти из этой таверны, деревни — куда угодно дальше, лишь бы не видеть больше своего родителя — он чувствует присутствие Максвелла строго в шаге позади.
Когда Инквизитор в день их возвращения в Скайхолд приходит на закате, так же молчит и хмурится, но не отводит пристального взгляда — будто они на поле боя, а он проверяет на наличие ран и повреждений — Дориану все надоедает.
И он сам целует Максвелла.
Ведь вряд ли когда-либо еще судьба подарит ему такого честного, сильного и верного человека.
А красоты Дориана с лихвой хватит на них обоих.