Она прекрасна – женщина, что снится ему по ночам. Волосы цвета воронова крыла, желтые кошачьи глаза, прямая спина, которую не могут согнуть обстоятельства. Она умна, сильна и независима. И свободна, как, похоже, никогда не будет свободен Хоук. Она прекрасна – его женщина. В редкие моменты, свободные от криков Миирана, Хоук бродит по грязным улицам Киркволла, уверенный что однажды он встретит свою прекрасную незнакомку. Женщину, что снится ему по ночам. К несчастью, он не помнит самих снов, но каждый раз, смотря по утрам в зеркало, он вспоминает ее - прекраснейшую их женщин.
Та, что в элювиане, бледнее, волосы у неё медные, завязаны в хвост, а за спиной — посох. Хоук, черноволосая лучница Хоук, не улыбается, но свое-чужое отражение хитро скалится. В голубых — прямо как ее — глазах искрится то, отчего щеки наливаются краской. Та, другая, тянет из треснутого зеркала руки. Сопротивляться от шока нет сил. Губы у нее мягкие, язык горячий, но поцелуй не имеет вкуса: нельзя испробовать и оценить собственный рот. Рыжая смеется, толкает её, не дав опомнится, разглядеть где схожести, где различия. Приходя в гости к Мерриль, Хоук больше не глядит в зеркало. Но чувствует, как оно смотрит на нее. Улыбаясь.
У Соласа блестящая лысина. Эта мысль не выходит из Дориана из головы. Казалось бы — лысина и лысина. Блестит себе в свете факелов так, словно эльф полирует её все свободное время. Ничего особенного. Какое ему дело. У него, в конце концов, книги. Он, в конце концов, занят серьезным делом. Он, в конце концов, ищет имя Корифея по всем этим пахнущим пылью томам, выписанным Архидемон знает откуда. Но у Соласа такая блестящая лысина, что не думать о ней невозможно. Если бы он ещё прятал её под тюрбан! Или шапочку носил. Или хотя бы не сверкал ей так маняще. Дориан подкрадывается к перилам — совсем как в детстве, когда они с Феликсом пробирались на кухню, рискуя получить от Алексиуса строгий выговор — и смотрит на лысину, зажмуривая то один глаз, то другой. Грешно, в самом деле, так провоцировать окружающих. Грешно иметь такую вызывающе сияющую лысину. Дориан пригибается пониже, чтобы быть не слишком видным из-за перил, и шепотом произносит нужное заклинание. Пальцы его горячеют и слегка вздрагивают. Он беззвучно смеется.
— А тебе идет, — говорит Инквизитор, глядя на крайне сердитого Соласа, и кусает губы, чтобы скрыть смех. Всё-таки быть сердитым из-под рыжей шевелюры, похожей на взрыв на поле с морковкой, это совсем не то, что сердится из-под внушительно сияющей лысины.
— Я тебя конечно не осуждаю, но не могла бы ты… эм… Не могла бы ты в следующий раз менее подробно… Подробно расписывать всех, — тут Алистер покраснел и неловко ткнул пальцами, испачканными в целебной мази прямо в рану Кусланд, — всех поклонников его мамы и что они с ней делали. Шрамы, знаешь ли, остаться могут. Девушка зашипела. Опять эти нравоучения! — Шрамы украшают, — буркнула хулиганка. — Но ты женщина! — И? — угрожающе протянула разбойница. — Тебя должны украшать цветы! — пошел на попятную бастард. Вспыльчивого характера этой вздорной девицы, кажется, боялся даже Стен. — Это какие же? — Ну, розы! Например… Эллиса улыбнулась, Алистер был всегда такой милый. И да, она любила розы. — Где ж их в Орзаммаре взять, — тяжко вздохнула она. Тейрин открыл было рот, но подавился воздухом и опять покраснел. Он знает — где. Вот его шанс! Но из него нужно извлечь максимум выгоды. — Я… Давай так! Если я найду тебе розу, ты прекратишь, — женщина выгнула бровь, — или постараешься! Постараешься вести себя более дружелюбно. Идет? Кусланд пожала плечами и принялась застегивать доспех. Алистер отвернулся, пряча глупую улыбку. На следующем привале он будет во все оружии.
Императрица бросила всего лишь один взгляд в сторону Гаспара, которого уводили из бальной залы стражники. Приговор прозвучал, и это финал. Отличный для нее финал, но все же — финал Игры. …Они противостояли друг другу годы. Они были противоположностями, особенно яркими именно на контрасте. Они были прекрасны. Селина не позволила себе ничего, кроме вежливой улыбки, столкнувшись взглядом с Инквизитором. Она умела держать лицо. Даже в одиночестве, на балконе, она не нахмурилась и не поджала губы с досадой и грустью. И уж тем более, не вздохнула. Инквизитор, марчанин, никогда не поймет правил Игры. И никогда не догадается, что не оставил ей иного выбора. Ни за что не узнает, как она на него обижена и как не может совладать с обидой. В конце концов, напоминает она себе, Инквизитор лишь делал то, что считал правильным. Просто… просто хорошую Игру сгубили чувства — ответственность и долг.
м!Хоука задолбали сравнения с ГФ-Амеллом и постоянные упоминания о нем в его присутствии («Ещё одна ветвь на древе Амеллов» и прочие бла-бла), и он решает всем доказать, что тоже чего-то стоит. Н!
– Задница Андрасте, да что здесь творится-то? Почему я к собственному замку вынужден пробираться в обход? – негодовал Инквизитор. – Это всё чародейка Селины, – пояснил Каллен. – Узнала о приближении короля Ферелдена со свитой и приказала не открывать ворота ни под каким предлогом. – Приказала? И вы подчинились? – Она была очень, кхм, убедительна. Сюда. – Каллен указал на лестницу, ведущую на крепостную стену. Наверху вокруг Морриган и её сына столпились зеваки, наблюдая за тем, как она переругивается с кем-то внизу. И в самом деле, перед опущенной решёткой верхом на коне восседал Алистер Тейрин. Пожалуй, в этой ситуации его белый жеребец выглядел куда царственнее него самого. – Морриган, прошу! Я хочу быть мальчику настоящим отцом! – кричал монарх. – Я даже привёз ему пони! Тут подоспела служанка-эльфийка с ведром воды. Без всяких слов благодарности, Морриган вырвала у эльфийки ведро и вывернула его содержимое вниз, аккурат прицелившись в Алистера. Конь всполошился от такого сюрприза, в то время как его хозяин проглотил унижение молча. – Мама, кто этот человек? – спросил Киран, дёрнув мать за юбку. Мальчик слегка скривился. – Это что, правда мой отец? – Нет, дорогой, конечно нет, – мягко ответила Морриган сыну. А затем выкрикнула вниз: – Ваше величество, советую вам убираться, пока ваша благоверная не прознала, что вы осаждаете крепость Инквизиции в попытках отобрать чужого ребёнка, вместо того, чтобы завести с ней своего!
День был погожим – солнечным и безветренным, лёгкие перистые облака неторопливо плыли по нежно-голубому небу, а Кассандра Пентагаст, раздувая ноздри, размашисто шагала к небрежно сложенной поленнице, на которой расслабленно сидел источник её беспокойства. Остановившись, она гневно начала: – Гном! Прекращай эти свои… – Что? – мечтательно смотрящий в пространство Варрик встрепенулся и перевел взгляд на говорившую. – Эти… – Кассандра сделала неопределенный жест рукой, – знаки внимания. Ты меня нервируешь. – Знаки внимания? – со странной интонацией переспросил Варрик. – Да, – нетерпеливо кивнула женщина. – То ты сидишь и пялишься на меня, вот как сейчас, когда я тренируюсь. То приносишь мне кипу листов в кузницу и издеваешься, мол, пиши больше, Кассандра, мне нравится наблюдать за работой твой мысли… – Но мне действительно нравится на тебя смотреть, Искательница, – улыбнулся Варрик. – Я будто получаю новый заряд вдохновения, когда вижу тебя такой воинственной, такой страстной… – Вот, опять! – вскричала Кассандра. – Хватит! Ещё раз так сделаешь – и встреча в Киркволле покажется тебе прогулкой под луной. Она фыркнула и, резко развернувшись, направилась к тренировочной площадке, где уже через пару секунд начала яростно бить по деревянному манекену. «Интересно, – подумал Варрик, глядя, как искусно она упражняется с мечом, – выживу ли я после того, как она узнает, что именно я попросил доставить в её комнату медные бархатцы? В конце концов, такое пунцовое лицо нечасто увидишь и успеешь зафиксировать.»
«Императрица разослала своих агентов!» «Орлей готовит вторжение!» «Селина, назло нам, ввела моду на мабари!» «Алистер, но этот слуга был шпионом Орлея!» Каждый долбаный день. Каждую свободную минуту! Во всевозможных вариациях!!! – Прав был Логейн, – покачал головой король, наслаждаясь первыми секундами блаженной тишины. – Бабы – зло! Ещё бы только придумать, куда девать стул вместе с привязанной к нему Элиссой – до начала переговоров с Орлеем оставалось всего несколько минут…
Ферелден постепенно восстанавливался — отстраивались деревни, люди становились спокойнее, налаживался быт, возвращались домой беженцы. С ними в Денерим хлынули дельцы из Марки, вольные рыцари и прочие искатели приключений. Столица расширялась, государственные хлопоты росли как снежный ком, и со временем королевский двор тоже расширился, всё больше и больше напоминая переполненный улей — того и гляди, появится новая королева, и рой начнёт делиться.
Алистера это не беспокоило. Когда на Малом Совете слишком часто возникали неудобные вопросы, Табрис и Зевран внезапно исчезали — на пару недель, месяц или два, потом так же внезапно возвращались с ответами и именами, смуглые от северного солнца или пропахшие насквозь мускусными западными духами. Несколько недель двор лихорадило, но в итоге все накопившиеся сложности решались сами собой, и наступал период благоденствия. Алистера поначалу тоже бросало то в жар, то в холод от этих чисток, но со временем он привык. Было проще не обращать внимания на исчезновение из дворца нескольких придворных чиновников и продолжать трудиться на благо Ферелдена.
Но время не стоит на месте. Погиб Зевран, глупо, из-за какой-то дурной мелочи — и командор закусила удила. Стала жёстче, злее. Прибрала к рукам сеть зеврановских информаторов, окунулась в мир подозрительных личностей и с такой яростью принялась, как она это называла, «выпалывать орловские сорняки», словно от этого зависела судьба всего Тедаса. Если раньше разоблачённого шпиона выпроваживали из страны — то теперь он просто исчезал.
Донесения сыпались ворохом на необъятный королевский стол, иногда липкие от крови.
Обвинения в шпионаже не останавливались — она вынюхивала предателей среди всех — мебельщиков, новых стражников, учёных, приехавших по приглашению преподобной матери, служанок, которые имели глупость улыбнуться королю чуть теплее, чем того требовал протокол. Про красивых молодых женщин, появлявшихся при дворе, не стоило и говорить — биография каждой из них была подробнейшим образом рассмотрена, взвешена и посчитана. Будто нельзя предположить, что он может увлечь даму сам по себе. И каждый раз это приводило к одному и тому же результату. Даже если королевская фаворитка оказывалась чистокровной ферелденкой и не имела порочащих связей, она всё равно теряла расположение короля — чтение досье убивало всю романтику. Иногда, глядя на очередную папку, переложенную разноцветными закладками (зелёные — родственные связи, розовые — любовные, красные — выписки из писем и дневников о короле, синие — информация о взятках), он ненавидел Табрис.
Однако в этот раз всё было по-другому.
В этот раз леди командор назвала предателем Орена — сына тэйрна Кусланда, которого слуги чудом спасли во время хайеверской резни. «Он самозванец!» — упрямо твердила Табрис. «Каллиан, уймись! Тэйрн его узнал», — возражал Алистер. «Прошло тринадцать лет, опомнись! Даже если его спрятали на время Мора, почему не вернули отцу, когда Мор утих? Почему он всплыл только сейчас, когда Собрание потребовало тебя назвать преемника?»
Она настаивала, чтобы Алистер отдалил от двора юного наследника тэйрна, чтобы его выслали обратно в Вольную марку. Она говорила гадости, что он-де пытался соблазнить её, исходила на желчь, называла смазливым орлейским выкормышем. Алистер невольно задумывался — что такое творится с Табрис? Разве может мальчишка Кусланд быть шпионом? Орен до сих пор боится повышать голос, дёргается от резких звуков и не решается приказывать слугам. В нём Алистер видел молодого себя — всеми брошенного и покинутого. Он боялся признаться Каллиан, что привязался к юнцу, как к сыну.
***
— Нам надо что-то делать с самозванцем.
Он покачал головой. Разговор затянулся за полночь и шёл уже по третьему кругу. Он видел то, чего не хотела видеть Табрис — пусть Орен воспитывался в Марке и был бравым воином, а скорее школяром, но за неполный год своего пребывание в Хайевере он добился обожания народа. Если с головы Вернувшегося Сына упадёт хотя бы волос… Слишком многое поставлено на карту, чтобы так рисковать.
— Если этого не сделаешь ты, это сделаю я! — хриплым голосом сказала Табрис. — Не сейчас. Это, — Алистер указал подбородком на тощую папку с бумагами в её руках, — не доказательства. — Он ставленник Орлея! Не понимаешь, так просто поверь! — О да, — попытался пошутить Алистер. — Тебе ставленники Орлея даже в тех поварах примерещились! — Они действительно планировали тебя отравить, если ты не забыл. — Это были тевинтерские сектанты! Никакие не барды! Ты сходишь с ума, Каллиан. Остановись. У тебя паранойя, хуже, чем у Логэйна! — Это ничего не значит. Не смей… — Молчать! — рявкнул Алистер. — Я тут король. Я смею. Я запрещаю тебе предпринимать какие-либо шаги.
Ноздри эльфийки гневно раздулись, и Алистер, спохватившись, примирительно поднял руки:
— На время, Каллиан! Только на время! Ссориться с тэйрном сейчас для нас смерти подобно. Он в новообретённом сыне души не чает. Подумай, какой скандал будет, если мы допустим хоть малейшую ошибку. Он нам этого не простит. Ни он, ни его союзники. А нам необходимы его солдаты, его деньги и его корабли. Каллиан, я ценю, что ты делаешь для Ордена и для страны, но помоги мне. Пока просто наблюдай, хорошо?
Глядя на её поникшие плечи, он даже поверил, что это сработает.
Она не спускала с юноши глаз и ежедневно слала Алистеру донесения, которые тот даже толком не читал — ну что важного в том, что Орен поцеловал руку мадам Н., кивнул торговцу с рынка и бросил соверен нищенке? Мальчишка вежлив и сострадателен, только и всего. Кто знает, что ему пришлось пережить там, в Марке, может, тоже приходилось жить впроголодь? Тощий, как дудочка… Зато Алистер подолгу перечитывал, мял в руках и разглаживал четвертушки листков, пришпиленных к отчётам дежурств городской стражи — сводки об обнаруженных трупах. По странному стечению обстоятельств в них фигурировали имена тех, о ком он ранее читал в донесениях командора Табрис. Листки отправлялись в камин, и чернота в его душе копилась с каждым разговором с Каллиан.
Она клялась, что ни при чём. Но его вера таяла, как кусок масла на жаровне. Кому ещё было нежно запытать до смерти этих людей? Грабителям? Которые даже не забрали ларец со сбережениями вдовы и не разграбили лавку с вином? Не смешно. Грубо и грязно. Каллиан была одержима, а повод удалить её от двора, не вызывая скандала и подозрений, всё никак не находился.
***
Весть о покушении пронеслась по городу молнией — юный Кусланд выжил чудом! Орен направлялся на торжественную литургию в честь Откровения Андрасте и прямо на площади, при всём честном народе, его свиту обстреляли с крыш. Всё произошло слишком быстро, собранные описания стрелков не отличались разнообразием — в капюшонах, броня тёмная, примет нет. Действовали уверенно — осыпали процессию дождём болтов и, когда весь отряд полёг, — испарились. Однако у Фергюса оказались преданные солдаты. Гвардейцы заслонили наследника своим телами, и он выжил, укрытый их трупами. Нападавших, разумеется, не нашли. Зато извлечённые из тел четырёхгранные болты были Алистеру хорошо знакомы. Такие привозил из Антивы Зевран. Такие использовали люди Каллиан.
Орен сидел в кресле Алистера, поджав ноги под себя, и нервно крутил на пальце массивное кольцо. Одежда короля — его когда-то зелёно-голубой, а теперь бурый от крови камзол Алистер приказал сжечь — была Орену не по размеру, шея торчала из ворота, как стебелёк одуванчика. По-хорошему, парня бы сейчас надо было бы отправить в баню — отмыться от чужой и своей крови, но Алистер попросту боялся. Вдруг во дворце есть агенты Каллиан?
Когда в кабинет вошла арестованная командор — стремительно, обгоняя конвой, юноша сжался в комок, цветом лица сливаясь с повязкой.
— Ваше величество! Это убийство не моих рук дело! — А это тогда что? — Он хлопнул по столу так, что болт подпрыгнул и прокатился к Табрис. Та покачала головой. — Меня подставили. — Замолчи! Ты перешла все границы, Каллиан! Убийства! Подлоги! А теперь ещё и покушение на наследника тэйрнира на глазах всего Ферелдена! — Это многоходовка, Алистер. — Она покачала головой, и он вдруг на какое-то мгновение усомнился. — Ты не видишь, но я вижу. Орлесианцы убили своего агента, чтобы… — Он жив, не надейся. Хоть в этом мне повезло.
Алистер сдвинулся в сторону, давая ей увидеть Орена. И тут же пожалел об этом. Она вперилась в юношу пронзительным взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.
— Ты мне не веришь. — Табрис не спрашивала, она констатировала факт. Небо синее, трава зелёная, я не твой друг. — Не верю. Я вышлю тебя вон из страны, и чтобы духу твоего тут не было! — Ты не посмеешь. — Она сказала это тихо, и по комнате словно зимой повеяло. — Я командор Серых Стражей Ферелдена, и я сделала для этой страны больше, чем кто-либо представляет. Этот мальчишка — орлесианец, марионетка Селины. Ты слеп. — Замолчи.
Табрис шагнула к нему.
— Он бард. Он обманул всех вас. Я могу это доказать прямо сейчас. Алистер взглянул ей в глаза и остолбенел — глаза эльфийки были как стекляшки, которые вставляют чучелам. — Каллиан, остановись.
Она словно не слышала. Алистер видел, как её рука тянется вверх, к поясу, как пальцы касаются фляги с кислотой — когда-то её фляги столько раз спасали его жизнь, — как они смыкаются на рукояти ножа. Она смотрела на Орена так, словно во всём мире существовали только они двое — она и всхлипывающий за алистеровой спиной мальчишка.
Алистер был готов к её рывку, но всё равно опоздал. Он успел сцепиться в локоть, развернуть к себе — вес играл ему на руку, попытался выбить нож…
За границей этой яростной схватки где-то мелькали лица лейтенантов, пятна света, крики, грохот, но Алистер видел только искажённое ненавистью лицо подруги, слышал резкое свистящее дыхание. «Не хочет убивать», — вспыхнула мысль, когда эльфийка просто боднула лбом в щёку, хотя из такой позиции ей было проще проломить ему переносицу. «Брось нож», — шипел он, выворачивая её запястье. «Нет. Убью». Казалось, что он чувствует, как проминаются и ломаются под накладкой тонкие пястные кости, но Каллиан упорно била его локтями и коленями, а в нескольких шагах от них кружили лейтенанты, выжидая момента, чтобы броситься и скрутить свихнувшуюся леди Табрис.
Он с силой ударил каблуком по мыску её сапожка, она выдохнула, отлипла на мгновение, ощериваясь, как бешеная собака. В уголках рта скопилась розовая слюна. Алистер уже видел, что будет — он ударит её в живот, она захлебнётся воздухом, её оглушат и свяжут, суд — казнь — волнение — слабость — мятеж — война… Каллиан не смотрела в его глаза. Каллиан смотрела на мальчишку, на вбежавших солдат в зелёных мундирах, на искажённое лицо тэйрна Фергюса, огибающего стол. Две секунды — и она не сможет достать самозванца.
Алистер отступил на полшага назад. Каллиан крепче стиснула нож и вложила в рывок всю себя — врезаясь в плечо короля, вынуждая его податься в сторону — лишь бы успеть уничтожить угрозу.
И жалобно выдохнула, налетев на подставленную Алистером руку. Зажатый в кулаке эльфийки нож, гладкая рыбка сильверита, провернулся, легко проткнув бархатную куртку. Он надавил на её запястье, вкладывая свой вес, ведя нож вниз.
Весь мир сжался в точку, в пронзительный, всё понимающий взгляд Каллиан. Он не мог отвести глаза. Её губы так и не шевельнулись, не выдохнули его имя, не выплюнули проклятие. Они так и стояли до самого конца, цепляясь друг за друга, оглохшие, ослепшие, пока тело эльфийки не обмякло. Алистер попытался удержать её, но поскользнулся от натёкшей крови, и леди командор упала сломанной куклой.
Тэйрн Фергюс подхватил его за локоть.
— Ваше величество! Могу ли я… — Можете. Воды. В графине. Быстро. И всех вон, — приказал Алистер, стараясь не рухнуть в обморок рядом с трупом.
В комнате воняло свежей кровью и нечистотами. «Почему любая попытка предотвратить войну пахнет смертью и дерьмом?»
***
Похороны прошли скромно. Слухи удалось замять.
Как бы цинично и мерзко это ни звучало, но убийство леди Табрис на глазах тэйрна Фергюса отразилось на государственных делах Ферелдена самым благоприятным образом. Тэйрн полностью поддерживал все начинания Алистера, ссужал деньгами на обустройство фортов и подписал соглашение о безвозмездных услугах по обеспечению коронной морской торговли. Правда, должность тайного канцлера фактически пустовала. Безопасностью переписки занимались двое достаточно надёжных людей, не склонных к излишнему насилию, но Алистеру было тяжело думать, что кто-то сможет заменить ему его Табрис.
Алистер пригласил Фергюса занять место в Малом совете, и тот любезно принял это приглашение. Орен тоже присутствовал на заседаниях на правах наследника тэйрнира. Да и просто потому, что Алистер и Фергюс решили, что это будет хорошая идея. После «того инцидента» — об обстоятельствах гибели леди Табрис старались не говорить — сын тэйрна в одночасье повзрослел. Он по-прежнему избегал повышать голос, был вежлив со слугами и сострадателен, но в нём теперь чувствовался внутренний стержень. Язык уже не поворачивался назвать его мальчишкой. И все чаще, обдумывая его немногословные, но веские замечания, Алистер ловил себя на мысли, что из него может получиться толковый владетель. Уж больно хорошо этот молодой человек вписался в кабинет Малого совета. Странно было бы прийти и не увидеть его, сидящего перед разложенными документами и неизменно крутящего на пальце массивное кольцо. Вот и сейчас Алистер улыбнулся отвлёкшемуся от бумаг Орену и бросил тому яблоко. Сочное, ещё несколько дней назад оно висело на ветке в Антиве.
— Благодарю, ваше величество. Люблю яблоки. — Угу. Самый лучший зимний завтрак. Кстати, Орен, а что это у тебя за кольцо? Никогда такого раньше не видел. — Разумеется, ваше величество, — негромко ответил Орен, скатывая кольцо и передавая его королю. — Тяжёлое. Сейчас такие не носят. — Да, ваше величество. Просто это подарок. — Он слегка замялся, и Алистер понимающе улыбнулся, — от одной важной для меня особы. Как мне сказали, оно называется «кольцо-головоломка Чёрного лиса».
фем!Инквизитор (человек)/Солас, Инквизи пытается выяснить причину, по которой Солас предпочитает блондинок эльфиек, всё серьёзно, вхарактерно, без ангста и с рейтингом повыше
Визит леди Тревельян одновременно был и не был для Соласа неожиданностью. Пренебрежительно скинув на пол все свитки и книги, она восседала на его столе абсолютно нагая. Он уже успел понять, насколько это женщина бывает безрассудна. Понадобилось совсем немного вина, чтобы подтолкнуть её к безумию. – Инквизитор, - сухо обратился он к ней. – Я полагаю, у такого позднего визита есть веская причина? – А ты не догадываешься? Она слезла со стола и подошла к нему вплотную. Мягко она взяла его руку и прижала к своей груди, где билось сердце. Её кожа была невероятно нежной для женщины, которая большую часть времени проводит закованной в металл. Сегодня от неё пахло не потом и чужой кровью, но жасмином. – Нет, – отрезал Солас. – Совсем-совсем? Он отдёрнул руку. – Просто нет. Тебе нужно поспать, Инквизитор. Завтра будет трудный день. А мне – разобраться в свитках, которые какой-то ураган снёс с моего стола. Она недовольно скрестила на груди руки и нахмурилась. – Я недостаточно худа для тебя? Или дело в моих коротких ушах? Мои глаза недостаточно большие, а руки недостаточно изящны? Солас тяжело вздохнул. Она не понимала. – Ответь мне! Солас заглянул в её глаза, так глубоко, как только мог. Он видел в них волю и страсть. Её душа была пылкой и юной. Слишком юной. – Леди Тревельян привыкла получать всё, чего пожелает, но сегодня явно не та ночь. Иди и подыщи себе другое развлечение. Возможно, это прозвучало слишком грубо. Вестница Андрасте ударила его по лицу и гневно зашагала прочь. Она не могла знать, что Солас улыбается ей вслед.
Темнота за окном казалась настолько густой, будто вот-вот уже протянет черную руку и постучится в прекраснейший из витражей, проберется между рамами и разольется по залу. Охотница никогда не боялась темноты, а потому льнула к своему странному приятелю так беззаботно, даже нагло. Тени от его маски – рогатого оленьего черепа, – жили своей жизнью, ползли и ветвились на полу и стенах, заставляя редкие свечи испуганно гаснуть. – Ты будешь такой красивый! – говорила она восторженным шепотом, завязывая на рогах шелковый узелок. – И ленты будут трепетать на ветру. Он выразительно вздохнул. Его дама любила стяги и флаги, которым положено трепетать и развеваться, стоит ли объяснять, что сегодня она слегка спутала флагштоки?.. – Повяжи и с другой стороны. Чтобы было совсем хорошо. Охотница перебралась на его колени и со всей серьезностью наклонила его голову ближе, примеряясь лентой к выбеленной кости. – Тебя не пугают сумерки, маркиза? – спросил он, уткнувшись лицом в ее плечо. Проведя подбородком и щекой по ее шее, напоролся на возмущенное шипение – помешал издеваться над рогами. – Тьма сгущается над Серо, – трагическим шепотом поведала маркиза в ответ. – Люди запирают двери, волки воют по ночам, Хозяин Леса сидит на полу моего шато! Ах, что же делать?.. – Повязывать ленточки?.. – Еще парочку.
– Ну-ну, милочка, не стоит так расстраиваться… Фиолетовокожая мадам гладила печального духа по спине, время от времени сбиваясь на похотливое ощупывание тщедушного тельца под балахоном, но тут же одергивала себя и возвращалась к утешению. – Клянусь тебе, – пропела демоница, обхватывая ладонями смурное личико с обнаженными рядами острых зубов, – этот дурачок не стоит твоих страданий. Он назвал тебя холодной, фи, да это просто трусость! Если этот идиотский Гнев не в силах растопить... Отчаянье душераздирающе всхлипнула и помотала головой – «люблю, не могу» – Тогда нам нужны решительные действия, – цокнула языком демоница. – Хм… К сожалению, познания Желания были очень скудными во всем, что касалось высоких чувств, ей все больше предлагали просто секс. «Грубые мужланы», – в очередной раз посетовала про себя демоница, а вслух предположила: – Может... цветы? Я видела, так делают. Отчаянье потерла сухонькой ладошкой лоб и сгорбилась еще больше. Реальный мир ее не радовал, но раз советуют... …Когда Разрыв открылся, Отчаянье осторожно выглянула и только потом высунула наружу сначала ножку, пытаясь нашарить землю. Аккуратно сползла, придерживаясь руками за край Разрыва, повисела немножко и, приказав себе быть решительной, спрыгнула вниз. Она тут же натянула капюшон и сгорбилась, спасаясь от неприветливой чуждой среды, и, для спокойствия обняв себя руками за плечи, засеменила к ближайшему цветку. – Красненький, – умилилась Отчаянье. – Прямо как он… А этот синенький. А вот еще какой красивый... Увлекшись, она отошла далеко от Разрыва, а потому треск и людские голоса застали ее врасплох. Обмирая от ужаса, она повернулась и взлетела повыше, чтобы видеть опасность. И от ужаса же совершенно по-девчачьи закричала, потому что незнакомцы уже выхватили оружие. – Фиалочка! – спустя час, захлебываясь рыданиями, Отчаянье бросилась в объятия демоницы. – Они!.. Они опять! Снова!.. А я!.. – Они просто злые, нехорошие и глупые люди, – скорбно согласилась Желание с невысказанным. – А ты всего лишь собирала цветы.
Отчаянье, шаркая ножками, просеменила к двери. Воровато оглянувшись, потянула на себя тяжелые створки и шмыгнула внутрь кладовой. В крепости Отчаянью нравилось – темнота и сырость соответствовали ее внутреннему состоянию, а значит, не мешали предаваться грусти… В не слишком традиционной для себя манере. Снова оглянувшись, Отчаянье привстала на носках, цапнула с полки пузатую бутыль и захихикала от собственной смелости. Дверь позади нее скрипнула, Отчаянье взвизгнула, роняя вино, и по привычке перешла в оборону. Пришелец в симпатичной бежевой пижамке застыл ледяным изваянием. «Глубокой ночью спускаются в подвал с алкоголем точно не от хорошей жизни», – хорошо подумав, решила Отчаянье и сочувственно похлопала незнакомца по плечу. – А я ему говорю... – всхлипывала она пятью минутами позднее, одной рукой обнимая замороженную ногу, а второй размахивая бутылкой. – Будь моим путеводным виспом во мраке Тени!.. А он!.. Отчаянье, в расстроенных чувствах и опьянении, стукнула себя горлышком бутылки по зубам и слегка промахнулась с новой порцией питья. – Хороший ты слушатель, – призналась Отчаянье ноге и подтянула колени к груди. У нее оставалось двадцать минут для рассеивания заклинания, а незнакомец еще не слышал про Фиалочку.
— Разве цель твоя не в том, чтобы помешать моему восхождению в Черный Город? Эвелина вздохнула. У нее уже затекла шея (смотреть на Корифея приходилось все так же сверху вниз), а он не унимался. Кто бы мог подумать, что мирные переговоры так утомительны. — Моя цель, — повторила она терпеливо, — не дать тебе развалить весь Тедас в попытках попасть туда. Про Черный Город я ничего не говорила. Она помахала меченой рукой, оставляя в воздухе шлейф зеленого сияния. — По правде говоря, — добавила она небрежно, — я бы и сама не прочь там побывать.
Тень встречала их зеленой хмарью, пробивающимися тут и там лириумными жилами и свисающими со стен накрытыми столами. Когда Эвелина попыталась ухватить с одного такого стола пирожок, оказалось, что он составляет с тарелкой и столешницей единое целое. Чего Эвелина не ожидала — так это что путь окажется таким… скучным. — Корифей, а как там оно было в прошлый раз? В Черном Городе? Корифей не был расположен объяснять что-то «глупой лаэтан». А еще у него были длинные ноги. В два раза длинней, чем у Эвелины, и ей приходилось бежать за ним трусцой. Паскудный магистр явно забавлялся. — Корифей, а почему ты тогда на Конклаве дверь не закрыл? — Корифей, а почему ты такой большой? — Корифей, а почему ты не оторвал мне руку? — А? Подумать только, на нее обратили внимание. — Почему ты не оторвал мне руку с меткой? Корифей, кажется, всерьез задумался над этим предложением. — Якорь соединен с твоей душой в той же степени, что и с телом, — все же сказал он. — Хм, — сказала Эвелина, пытаясь придумать еще один вопрос, который, конечно, тоже останется неотвеченным. — Однако хотя ампутация руки бесполезна, возможно, я отрежу тебе язык. Остаток пути они провели в молчании.
Черный Город оказался… пыльным. — Апчхи! — Эвелина чихнула седьмой раз подряд и высморкалась в рукав. Матушка была бы в шоке. К счастью, Эвелину никто не видел, потому что Черный Город вдобавок оказался черным. Красный свет от эльфийской сферы рассеивал мрак на полметра, не больше. Эвелина боялась потерять ее из виду. — Ты хоть помнишь, куда идти? — спросила она. — Разумеется, — сухо ответил Корифей. — Час назад ты так же говорил. — Если будешь мешать, я оставлю тебя здесь. — Если оставишь меня здесь, не сможешь вернуться. — Я не собирался возвращаться. — Ничего подобного, — возразила Эвелина. — Ты взял меня с собой еще и на тот случай, если тебе здесь опять не понравится. — Мы пришли. — О, Андрасте, я во что-то вляпалась! Что? .. Посреди черного-черного города стоял черный-черный трон. Он был раза в три больше, чем тот, что в Скайхолде. Спинка терялась во мраке. Эвелина подумала, что если бы она была на месте Корифея, она бы немедля забралась на трон с ногами и попрыгала. К счастью, у него было немного получше с самоконтролем. Разве что зашагал он к трону как-то чересчур поспешно. И незамедлительно уселся.
Ничего не произошло. Эвелина невольно вздохнула с облегчением. Хотя она была на девяносто процентов уверена в том, что их с Дагной теория верна и никакой божественной силы тут нет и не было, все же… Но прежде чем приняться за работу, нужно было что-то делать с Корифеем. В слабом красноватом свете Эвелина имела возможность наблюдать, как довольное выражение на его искаженной физиономии сменяется недоумением. — Ну что, — не удержалась она, — удобно?
Когда, закрывая глаза, он не видит мертвых людей, ему снится Амелл: иногда совсем молодая, без шрамов, морщины, прочно залегшей между бровей, и обрезанных волос — такая, какой он знал ее в Круге, какой он ее любил, обожал; иногда она, уже постаревшая — повзрослевшая и окрепшая, — касается сухими шершавыми пальцами его лица и что-то шепчет, обещает. «Все будет хорошо». «Не бойся». «Я с тобой». Это хорошие сны — родные, привычные, уже не мучающие, но безумно дорогие.
Иногда Амелл снится ему совершенно нагой — и это самый отвратительный из кошмаров. Каллен вновь вспоминает, как ее вожделел, как хотел и насколько желал — всю, без остатка, покорную или нет, целующую или кусающую, молящую о продолжение или пощаде. И до сих пор Амелл идеальна — она нежно улыбается и садится у его колен. Каллену стоит лишь протянуть руку — и он коснется рукой ее волос; стоит нагнуться — и он сможет уткнуться в них своим носом, почувствовать ее запах.
— Отпусти меня, — просит Каллен, закрывая глаза от бессилия, отворачиваясь.
За его спиной слышится шорох, а потом на его плечи ложатся руки — такие теплые, такие родные, такие... живые.
Такие чужие и ненастоящие.
— Ты сам ее не отпускаешь, мальчик, — шепчет Амелл.
Он открывает глаза и видит перед собой демона — фиолетовая кожа, куча украшений и призывной взгляд.
— Ты столь трогателен. Даже после стольких лет!..
Каллен просыпается без крика, и сбоку к нему доверчиво жмется теплая настоящая Инквизитор.
И он понятия не имеет, что в действительности для него является кошмаром: сон или реальность, которую он выбрал для себя сам.
Каллен лежал на кровати абсолютно нагой. — Ну что, храмовник, поиграем? — демон оскалилась, и, обнажив белые аккуратные клычки, хищно облизнулась. Гладкая лиловая кожа поблескивала в мерцании свечей. Золотые цепочки на лифе звякнули, когда она наклонилась над ним. От этого движения он нервно сглотнул. — Уйди, демон! Тебе меня не сломить. — У нас тут такая тихая обстановка, храмовник. Никто никогда не узнает, чего ты на самом деле хочешь... Никто и никогда… Он моргнул, на месте демона оказалось лицо Лавеллан, удивлённо вскинувшей брови. — Кажется, мы забрели не в тот сон, — констатировал Солас из-за её спины. — Пойдём отсюда. — Он... видит меня, да? Тут была демоница. Почему он увидел меня? — Потому что он подумал о тебе. Утром он этого не вспомнит, — и уже тише, выдохнул: — чего не скажешь обо мне. — Как интересно... — протянула эльфийка, тыкая пальцем в нос Каллену, словно пробуя, настоящий ли он. Лавеллан хихикнула: — Пошли, ты вроде бы собирался показать мне старый Скайхолд. — Да, и надеюсь, больше ничьих фантазий с нашим участием мы не увидим, — эльф взял Лавеллан за руку и они испарились. На месте парочки вновь появилась демоница. — Так на чём мы остановились, сладкий? — томно прошептала она. URL комментария
Пишет Гость:
29.03.2015 в 06:02
Многобукав, и, думаю, ясно, с кем у СС был роман по сюжету)
Исполнение №2, 372 словаИсполнение №2, 372 слова Храмовничьи доспехи — вторая кожа, родное обмундирование, однако, глянув в приоткрытую комнату учеников, Каллен захотел с ним расстаться. Кожаные ремни опоясывали змеями, тяжесть железа норовила приковать к полу. Ему бы снять это панцирь и ступить в комнату, но он продолжал смотреть, не способный этого не делать. Демон ли поработил его волю? Юный, с нежной молочного цвета кожей, маленькими спелыми грудями… вон она, на кровати, обнаженная, искушающая каждым изгибом тела. Она целует кого-то, кто в не его видимости, но вместо ревности в Каллене один сплошной жар: лава бежит по венам, пот прибит к телу теснотой доспеха. — Каллен, заходи, мы все видим, — сказала Амелл, хихикнув. Дверь распахнулась. Каллен вошел. Кто открыл дверь, почему он послушал и что надо говорить — разве это достойно внимания? Вот, перед ним, руку протяни — желание во плоти, раскинувшееся на огромной постели среди подушек и одеял, как королева среди манящих сокровищ, страстно припадает губами к… — Ну же, не стесняйся, — просит другой голос. Чуть загорелая кожа, подтянутый живот и рыжие волосы. Лелиана прикрылась рукой, закусывая губу, подманивая храмовника пальцем. Откуда Каллен знает имя второго демона, пришедшего изводить его сладкой пыткой? Амелл привстала, ласково проведя губами по ладони оставшейся на перине любовницы. Две красивые, молодые женщины — медовые поцелуи, в которых неутолимая жажда. — Иди к нам… утоли нашу страсть, Каллен. Амелл сажает его, громом пораженного, пылающего, на кровать, мучительно-медленно отстегивая его броню, точно растягивая удовольствие, снимая упаковку с подарка. Лелиана помогает ей, они поглаживают друг друга, целуют его покрытые щетиной щеки, нарочно не касаясь губ, дразня, подталкивая. — Возьми нас, — умоляюще шепчет Амелл. — Возьми нас, — на ухо стонет Лелиана. — Да, — соглашается он, не в силах терпеть. — Да…да, да! Левая рука стискивает грудь первого демона, а правая — грудь второго.
***
Он горит. Точнее, его щека горит. Но сразу же остужается горным, колким ветром, морозом прокатившимся по коже. Каллен широко открыл глаза, и тут же захотел закрыть их, чтобы больше никогда не открывать. Лицо тайного канцлера выражало сонное удивление. Удар — рефлекс, видимо. А могла и прирезать случайно. — Командор. Нет, — спокойно, непроницаемым тоном сказала Лелиана, поворачиваясь на другой бок. — Отныне, пожалуйста, ложитесь спать в другом месте, — добавила она вежливо, но с легким раздражением. Весь оставшийся путь от Убежища до Скайхолда Каллен не смел смотреть ей в глаза.