Гаррус/|Шепард, АУ. На Омеге Гаррус встречает королеву банды Красных Шепард, которая предлагает ему заключить сделку: Гаррус продолжает уничтожать группировки, а Шепард берет весь преступный мир под свой контроль. "За одним придет другой, за другим - третий сколько не старайся, потому контроль над всеми в руках человека с принципами - твой лучший вариант". Реакция Арии на такой расклад как бонус.
Гаррус не опускает винтовки даже тогда, когда положившая больше — может, в разы, — сотни его противников женщина откладывает свою. Она примирительно поднимает руки, улыбаясь — усмехаясь, — так непринужденно, будто красная точка не светится, не дрожит едва заметно на ее груди; Гаррус испытующе всматривается в ее лицо, совершенно спокойное, и мысленно вздрагивает, когда понимает, что перед ним глава Красных, уже легендарная Шепард, для местных банд — страшилка едва ли не похлеще, чем он сам.
— Ну-ну. Нам нет нужды пускать друг другу кровь, — не по случаю широкая улыбка ее походит на оскал, — Я пришла за ненасильственным решением нашего конфликта. — На сделку с совестью я не пойду, Шепард. — О, значит, признал, — она наигранно всплескивает руками, — Ну, тем лучше —люблю поскорей приступать к делу. — У нас с тобой одно дело, — точка угрожающе ползет на лоб, — И я тоже буду рад поскорее с ним закончить. — Можешь убить меня, но позволь сначала объяснить тебе — в лучших традициях дошкольного обучения, — что такое Омега. Она, опустив руки, с совершенно ехидным выражением лица подошла ближе. — Омега — это возможность. Возможность для каждого, кто не боится замарать руки, выбиться в верхи, подняться за счет других, — она явно испытывает его терпение, неподвижно стоя совсем рядом, в нескольких шагах, — И именно поэтому, сколько ни старайся, за одним придет другой, за другим — третий. Ты не искоренишь преступность там, где она в порядке вещей. Гаррус и сам не раз об этом задумывался. О том, что, устранив одних, он лишь освободит место для других. О том, что сколько бы он не ослаблял существующие группировки, нанести решающий удар в одиночку он не сможет. Да и сделай он это, на лакомый кусочек власти и денег всегда найдутся охотники. Пусть сейчас борьба ради борьбы его вполне устраивала, вопрос "что же дальше" не давал покоя чаще, чем хотелось бы. — Я все же попытаюсь. И начну с тебя, если ты все же не скажешь, зачем так упорно добивалась моего внимания. — Я, между прочим, как раз подхожу к сути. Решение этой дилеммы и лучший для тебя выход — сосредоточить контроль над всеми и вся в руках человека с принципами. — Ты, конечно, имеешь в виду свои собственные руки. — Может, и так, — она склоняет голову в странной, птичью напоминающей, манере, —Послужной список у меня, видишь ли, явно почище, чем у остальных. Я всего лишь убиваю всяких ублюдков за деньги — и это едва ли хуже того, чем занимаешься ты. Гаррус не находится, что ответить; красная точка на ее лбу мечется из стороны в сторону. — Я пришла предложить тебе партнерство, Архангел. Она протягивает руку; Гаррусу кажется омерзительным идти на подобное, но она была права. В конце концов, сделкой она не свяжет ему руки: когда понадобится, у него хватит духу нажать на курок. Хватка у Шепард, сжавшей до боли сильно его ладонь, неожиданно крепкая.
"Необыкновенно крепкая", — вспомнит он пару месяцев спустя. Рядом с Шепард низложить, одного за одним, лидеров самых выдающихся группировок Омеги оказалось проще простого; сразу после она — с его помощью, конечно, — быстро взялась за мелочь и подмяла ее под себя, в краткие сроки создав из собственной небольшой банды силу настолько внушительную, что к ней прониклись либо уважением, либо страхом абсолютно все.
Без исключения.
— Брэй, наведи-ка справки об этой Шепард, — Ариа Т'Лоак, душа и сердце Омеги, расслабленно вслушивалась в отдаленным эхом доносящуюся до ее весьма специфического кабинета музыку, — И пригласи на разговор. Если понадобится — понастойчивей. Властных и способных Ариа примечала сразу — как говорится, рыбак рыбака. И допускать ту же ошибку, что — когда-то давно, — один незадачливый кроган, она не собиралась.
— Как насчёт немного сексуальной магии? — волшебник заговорщически подмигнул симпатичной девчушке, продающей любовные утехи, и пошевелил пальцами, активируя простейшее заклинание, пара золотых монеток взмыла в воздух, закружилась, привлекая к себе внимание. Выбранная волшебником девушка сделала вид, что крайне смущена, и уже направилась к своему заказчику, как была резко оттеснена невесть откуда взявшейся маман. Дородная хозяйка заведения почти вцепилась в худого волшебника, который от неожиданности выставил вперёд аж все три руки: две свои и одну магическую. Оставленные без волшебства монеты жалобно звякнули, упав на пол. — Господин чародей, нам срочно нужна ваша помощь! — Э... хорошо, — опешив, отозвался волшебник, сам не зная, на что соглашается.
— Так и чем всё закончилось? — с интересом спросил Бишоп, уже полчаса слушающий пьяные жалобы своего друга. Волшебник сделал ещё несколько жадных глотков крепкого пива и продолжил рассказ: — Да они мне такие, мол, разберись, пожалуйста, с нашей крышей, замучила совсем. Откуда же я знал, что они не крышу здания имели ввиду, а каких-то уголовников, которые с них денег хотели. — Да тебе же всякую шваль раскидать не проблема, — удивился Бишоп. — Так я и раскидал, сказал, чтобы больше к девочкам не лезли. — Ну, и? — не унимался рейнджер. — Что «ну»? Я теперь как ни зайду к девчонкам, всё денег норовят сунуть, да ещё чего попросить. А в других борделях был, там и того хуже: наслышаны, что я один уже «под себя подмял», и боятся теперь меня пускать. Ну что за идиотизм? — Да уж, проблема мирового масштаба, — негромко пробормотал Бишоп, стараясь не ржать, но волшебник всё равно услышал друга и отвесил тычок под рёбра.
Dragon Age х Hetalia. Ферелден/Дикие Земли Крокари, гет. Коркари — зрелая женщина, страдающая нарколепсией, Ферелден мечтает чтобы они были вместе по-настоящему, но неизменно получает отказ. А! R+
Стоит хлопнуть Орлею дверью, как Ферелден начинает пинать сапогами что ни попадя: стулья, какие-то горшки для лампового масла, инструменты, собственную сброшенную впопыхах обувь, рубашку... Но стоит скрипнуть двери в дальнюю комнатушку, как все постепенно стихает. Белесые, словно вылепленные из снега, мозолистые ступни опять легко перешагивают устроенный Мартином бардак, самому Ферелдену не достается и сонного взгляда. Коркари садится прямо на столешницу, выпивая очередную порцию молока и доедая свою любимую кабанятину. Или вообще, нечто неизвестного происхождения. Мартину в принципе не стоит это пробовать. "Непривычный слишком" — безразлично отмечает его потуги это съесть Коркари. Мартин обычно что-то насуплено ворчит про ее нежелание позаботиться о себе хоть в еде. Сейчас слепленная ею же кружка в руке вижна лишь благодаря тускло блестящей в сумерках полоске кольца. Для всех они - нечто принадлежащее друг другу. Но Луи так и остается его тошнотворно-приставучим любовником, Мартину самому уже под тридцатник, а Коркари все так же наплевать на все вокруг. То, что он пытается вместо разрушенной кухни прийти и, натужно дыша, как можно спокойнее смотреть на нее тоже остается словно незамеченным. Но Хельга... — Не надо так сопеть, когда тащишь, — неизбежно поддаваясь новому приступу навязчивого сна, угасающе-тихим голосом шепчет женщина. ... давно уже всё знает. Укладывая (она ни за что не сделала бы так, будь ей лучше!) уснувшую у него на плече Хельгу на неизменно пахнущие росой и травами простыни, Мартин не изменяет правилу: не ложить ее лицом к стене. Но ложиться рядом, глядя, как едва хмурится Коркари во сне — можно. Все как и тогда, когда они были просто землями. Дичившаяся всех и вся девушка и множество драчливых и упрямых маленьких мальчишек то ругавших, то не замечавших ее. Кто знал, что и с ним ей наверняка также одиноко? А может, ей три четверти суток все-таки неплохо. Пока она спит. "Может" — ждет ее пробуждения Ферелден — "Ей и не досталось ничего лучшего, кроме этих снов." Ведь она так равнодушно-презрительна к чужим. Так отстраненна от их проблем. Так странно, что он все еще не поссорилась с ним. Так охотно принимает его некогда неумелую ласку. Так... Мартин засыпает и сам, едва гладя во сне ладонью пряди ее жутко длинных, уже давно как с проседью, волос. Ему снятся нанесенные когда-то давно шрамы. Коркари — еще тощая угольновласая девушка — ругает бузящую малышню, те не успокаиваются, дразнятся, цапаясь то с ней то с другими соседями. Коркари презирает их за это и не любит вмешиваться, предпочитая быть одной. Спи... Земли стали единым целым, земли стали им, а он, для страны еще младше, чем его главный Каленхад, перевоплотился в вертлявого пацаненка и вечно обернутая в шкуры Хельга отвернулась от него. Он быстро рос, нахватался шрамов, стал кряжистым парнем с упрямо сжатыми кулаками в карманах, а Коркари все так же не было дела до его "будь единой, будь и впрямь со мной", пусть и таскала на пальце это невзрачное кольцо. Но и сейчас, стоит попробовать проснуться, как ему по шрамам чем-то едва заметно царапает — это сухие пальцы Коркари царапают заусенцами ему кожу на груди. Мартин трет кулаком глаз и тут же замирает — необщительная даже в жестах Коркари пристально изучает его. Больше ладонью чем взглядом. Будь... — Я тебе говорила, — глухо выдыхает Хельга и это ее расслабленное меццо — то, что услышишь в этом доме реже всего, — что когда я проснусь раньше тебя... Ферелден не успевает улыбнуться в ответ: Хельга приподымается на локте. Часть шкур так и остается лежать на кровати. Но волчьи — все время на спине. — ... ты сможешь остаться сколько захочешь. ... со мной И вот перед ним протянутые руки Хельги, все в шрамах, как и все ее тело, на котором вечно проступают новые линии царапин покамест старым легко удается зажить. И пока Ферелден пытается думать, что раз Коркари проснулась раньше, что он может остаться с ней сколько нравится, этих мелких царапин становится примерно столько же и на нем. Ласка Хельги часто начинается с резкости. Но тех, кто ей нравится она не любит отпускать. Пускай даже это "нравится" продлится считанные минуты, а если повезет — часы. Мартину на мгновение кажется, что это ее особое умение, наваждение, колдовской жар: холодность, за которой скрыто нечто настолько искреннее, что будто опаляет жаром. Наверное, это явно набег хасиндов где-то рядом. Но она слишком близко: не понять где просто заинтересованно касаются ее холодные ладони, а где царапины, то есть чужеземный набег, а где и наоборот. Лишь линия на его коже напомнит о тех жителях, что навеки забрала Коркари. От сжатых то на ее затылке, то плечах, то на пояснице рук согревается почти-от-вечных-снегов-захолодевшая кожа, порой до красноты, хотя кажется, что вот-вот одно такое касание может ее неотвратимо обжечь. Даже под пальцами, что с детства в мозолях, чувствуются эти ее старые шрамы на спине, эти следы его тогда-еще-земель взросления и ее неприятностей. О них ему известно лишь на ощупь, ведь даже когда последняя шкура спадает с нее ненароком, они остаются скрыты за темной копной. ...Кто бы знал, кто бы смел думать, что в запертой при гостях комнате его дома вдруг появляется уверенность, что да, они и есть одно целое, как и думают страны. И длится она лишь на один стон Коркари. Иногда ему думается, что это такая ее месть: быть обласканной там, где раньше ее поранили. Чтобы помнил. Чтобы никогда не вздумал подобного повторять. И Мартин помнит этот страх. ... Коркари порой целует сухо и рвано, точно скупясь. Но ее руки интересуются каждым его шрамом. Хотя ладно, им самим в целом. И так же легко она выскальзывает под защиту (нет, далеко ей не враг, что бы не говорили!) тех же шкур на постели. Упавшие торопливо собирает, не обращая внимания на пристальный мартинов взгляд. Надеется. Ждет. А кроме происходящего ничего особо Хельге среди чувств к нему и не найти. — Встань, мне за травами надо, — глухо шепчет она. После еды самое время найти себе припасов. Ферелден с надеждой оглядывается. Сегодняшний завтрак он хотел бы встретить с ней.
Dragon Age х Mass Effect; махните местами героев. Шепард в суровом средневековье с магией, Алистер сидит в интернетах, а Гаррус отстреливает тал-васготов на Рваном берегу и все такое.
– Может быть, он был великим ученым или философом? – болтает Морриган, колдуя над капсулой. Эвелин переглядывается с Варриком, и тот только вздыхает, пожимая плечами. Они занимают позиции по обеим бокам от капсулы с оружием наизготовку: Железный Бык слева, Варрик справа. Морриган, конечно, уже и думать забыла про «Цербер», полностью поглощенная своим призом, но Эвелин знает, что они не отступятся так просто. – А может, он был опасным террористом, которого погрузили в стазис, чтобы больше никому не навредил? – предполагает Варрик, рассматривая окружающую местность в прицел «Бьянки». Эвелин мысленно соглашается с ним. Пока Бык и Варрик следят за периметром, она наставляет бластер на саму капсулу. Древний хмырь, представитель воинственной и жестокой расы, которому пробуждение от многолетней заморозки явно не прибавит хорошего настроения – правда, что может пойти не так? Хмырь, правда, не пытается нападать. Он выглядит растерянным. Ошарашенным. – Если дернешься лишний раз – вышибу мозги, – предупреждает Эвелин, ковыряя ногтем в зубах. – Добро пожаловать в новый мир. Эльф медленно переводит взгляд с одного ее спутника на другого. – Люди, – говорит он с усталым презрением. – Гномы. Косситы. Я окружен примитивными расами…
В безвременьи «силового поля» нет ни снов, ни привычного шепота демонов, но ненависть остается. Теоретики сказали бы, что это невозможно, что в магическом стазисе связь с Тенью пресекается полностью, и даже самый могущественный малефикар неспособен одолеть этот разрыв – потому-то никто никогда не убегал из Эонара. Джек открывает глаза, и в следующую же секунду вокруг нее вспыхивает огонь, как если бы крепость была построена не из серого камня, а из сухого хвороста. Два храмовника, стоящие перед ней, выхватывают мечи и бьют «святой карой», но они выжигают лишь ману, а не ненависть – от ненависти же не защитит ни ратное мастерство, ни самый прочный доспех. Храмовники лопаются изнутри, как переспелые плоды, стальные латы рушатся на пол с невыносимым лязгом, и из всех отверстий и прорезей в доспехах, как через фильеру мясорубки, лезет красный фарш в потоках темной крови. Никто никогда не убегал из Эонара. До этого дня.
Сознание возвращалось к Джейн Шепард медленно. Во рту был противный привкус перебродившего виски, волосы лезли в глаза, прилипнув ко лбу. В каюте было темно, светорегуляторы не работали, кондиционер очевидно сдох тоже, – резко несло лошадиным потом.
Гаррус похрапывал рядом, привалившись вплотную, чего никогда прежде себе не позволял.
«Стоп, разве турианцы храпят? И – неужели?.. – Шепард сунула руку под одеяло. – Ого, вот это стояк».
Она откинула одеяло.
«Хм. Это не Гаррус. Бородатый мужик – большой, голый, незнакомый». – Шепард потерла лоб, пытаясь припомнить, но тщетно. – И довольно-таки симпатичный. Ладно, к делу, потом разберемся».
Она оседлала незнакомца, прильнула губами к небритой щеке. Тот заворочался, сонно, но с готовностью сжал ее ягодицы, пробормотав что-то вроде «моя леди».
«Охуеть, я теперь леди», – с восторгом подумала Шепард, решив, что приключение ей, пожалуй, нравится.
- Что за? - хриплый рык разбудил Блэкволла. После вчерашнего вечера он чувствовал. что может проспать еще вечность - сколько там было? Кувшин? Два? Три? И почему у девчонки у него под боком такой низкий и хриплый голос? Создатель, кого он подцепил-то, неужели ту кунарийку, что вечно терлась у кабинета Каллена? - Спи, милая, - пробормотал он и откинул руку в сторону, пытаясь коснуться женщины. Рука наткнулась на что-то очень большое, очень горячее и очень твердое. - Ты куда лапы тянешь, пыжак? От басовитого рева Блэкволл проснулся окончательно. Создатель! Он с этим... спал? С этим? - Ты явно не самка, - прорычало нечто, у которого было чуть больше зубов, чем привык видеть Блэкволл, чуть меньше кожи и чуть больше панциря. - Сколько ринкола я вчера выпил, и откуда на Тучанке взялся человек? И почему ты все еще жив, если я с тобой спарился? Блэкволл почувствовал, как его темные волосы седеют. Везде. - Ты кто? - только и сумел спросить он. Нечто встало, и Блэкволлу показалось, что над ним возвышается гора - красная, огромная, злобная гора, ощерившаяся клыками и сверкающая желтыми, почти что драконьими глазами. - Я - Урднот Рекс! - прорычало создание и направилось к выходу из конюшни. - И как только я пойму, что здесь творится, кому-то придется очень плохо! Блэкволл отер вспотевший лоб и вспомнил, что на завтра запланирована казнь Морнэ. Он воровато оглянулся и пошел к стойлам - когда это существо вернется, его тут уже не будет. Лучше, наконец, признаться в том, кто он такой. И оказаться как можно дальше от Скайхолда.
Пожалуйста, обратите внимание, что некоторые заявки могут быть отклонены, если они дублируются и не были исполнены ранее или могут быть восприняты, как провокационные.
Заявка включает в себя: читать дальше1. Название фэндома 2. Персонажей (и)ли пейринг (персонажи перечисляются через запятую, пейринг обозначается слэшем) 3. Ключевое условие (цитату откуда-либо, фразу, ситуацию, которые хочет увидеть заказчик, можно ссылку на арт, по которому хотите однострочник) 4. Особые условия или пожелания, конкретизирующие желания заказчика относительно исполнения. Такими условиями могут быть: юмор, не юмор, ангст, не ангст, ООС (характер персонажа не соответствует канону), АУ (альтернативная реальность), М! или Ж! (такое условие ставится перед именем персонажа, если вы, вопреки канону, хотите увидеть его девочкой или мальчиком, или указываете на пол ГГ), правила расстановки условных обозначений здесь.
ВАЖНО!!! Очень просим писать заявки в одну строку по следующей форме: [Фандом], [Персонажи], [Ключевое условие], [Особые условия (если есть)]
Например: Dragon Age, м!Броска всех накормит, R- Mass Effect, ж!Шепард, Андерсон, на Нормандии пропадают хлопья для завтрака, А- Star Wars, о влиянии выпечных изделий на глобальные конфликты, Н+
Подглядывать Эмма не любила и других за это порицала – кулаком по голове. Как же вышло, что вместо того, чтобы стоять у стенки ровно, как предписывает Устав, она непрерывно пялилась на одного из своих подопечных? Хорошо, что в классе практических занятий храмовникам полагался шлем! Иначе это был бы окончательный и бесповоротный конфуз. Но она не виновата – со стороны мага было большим свинством оказаться таким красивым и интересным! И еще, как назло, он был с ней неизменно вежлив и даже галантен. Просто возмутительно. Однажды она примерно так и высказалась, но этот негодяй только ухмыльнулся и отвесил свой отчаянно сексуальный поклон, прижимая ладони к груди и спине. После такого Эмме захотелось примерно его наказать. Или немедленно раздеть, прямо там же, в классе. Или и то, и другое вместе. Желание было вопиюще греховным, но таким непреодолимым! А самое ужасное – ее тогда остановило только наличие рядом учеников. И совсем чуть-чуть – страх, что ее внезапная страсть абсолютно и категорически не взаимна. Эмма вздохнула. Но не на пустом же месте возникла эта выводящая ее из себя вежливость? С другой стороны – она была девушкой простой, а он – из какой-то богатой семьи. И пусть Круг кардинально поменял их социальные роли, вежливость могла быть простой привычкой… – Эмма, – прервал ее раздумья до дрожи знакомый голос. – Вы ведь Эмма? Занятие уже окончено. – А... да, – опомнилась она. Маг стоял слишком близко. Полное нарушение… Додумать она не успела маг – осторожно коснулся ее перчатки: – Меня не покидает ощущение, что вы хотите мне что-то сказать. Было в его взгляде что-то такое… Все мысли о правилах и долге куда-то улетучились. Эмма решительно сняла шлем. – Хочу! – и так же решительно его поцеловала. И он весьма охотно ей ответил. А в промежутке между поцелуями пробормотал: – Шлепанцы Андрасте! Я уж думал – показалось…
Зависть брел по щербатой мостовой теневого Денерима. Ещё не так давно ему казалось, что эта копия центрального квартала просто идеальна! Но сейчас… «Это что, окна – в черепице? Невозможное уродство! Ты чем вообще смотрел, когда завидовал? Жопой что ли, демон проклятущий? Переделывай!» Дух смертного внутри негодовал. Зависти даже почудилось, что его тело нагреватся, и вот-вот расползётся в лавовую лужу Гнева… Только этого не хватало! «Куда мы вообще идем? И почему ты ничего не делаешь? Разве так демоны себя должны вести?» С волей смертного в себе еще возможно было бороться, но игнорировать чужеродное присутствие в мыслях не удавалось. Как вообще этот никчемный дух умудрился одержать его? Его, самого успешного творца из теневой материи, лучшего архитектора, воссоздающего земные города? Не то, что остальные демоны Зависти, – даже сама Гордыня заглянул однажды, и оценил его фантазию и труды! За этими размышлениями, Зависть не заметил, как дошел до рыночной площади. «А это что еще за тварь бесстыжая? И почему у неё в руках – курица без головы, из которой она наливает что-то в яичную скорлупу?!» — Ну это же ваш чайник, смертный! Она. Пьет. Чай! – простонал Зависть, четырьмя руками опершись на край колодца, и увидев собственное отражение в масляной жиже. Желание, сидевшая напротив, подозрительно прищурилась: — Что ты там бормочешь? Сам ведь меня пригласил, разве нет? Демон, проигнорировав вопросы, продолжал нести себе под нос какую-то неразборчивую чушь. «Бедный, – совершенно без сожаления подумала Желание, – видать, снова творческий кризис…» Взяв яичную скорлупу, она налила туда странной субстанции из «чайника», и протянула её Зависти. — Может, выпьем, и тебе полегчает?
В мире тени для нас всего два правила. Первое — не находись долго рядом с духами. Пусть они и наши младшие братья, но остаются глупыми наивными детьми, видящими мир в искаженных цветах, и их заразительное безумие ядовито для нашей сути. Второе — и самое важное правило — никогда не вступай в контакт со сновидцами — и поверь, эти коварные создания непременно станут искать твоего общества. Они приходят из-за грани, но не могут сами проникнуть через завесу, поэтому станут уговаривать тебя помочь им. Стоит тебе только вслушаться в их сладкие речи, стоит тебе только завязать разговор — и ты обречен. Сновидец заворожит тебя, искусит яркими, неведомыми тебе прежде чувствами, и горе, если ты падешь жертвой собственного любопытства и согласишься на сделку. Сновидец завладеет твоим телом, сделает тебя вместилищем для своего порочного духа. Ты будешь подчиняться его капризам, ты откроешь ему все тайны тени, ты станешь по его приказам проникать в сны других спящих, чтобы выведать их секреты, ты обернешься против нас, своих сородичей, и понесешь нам смерть, стоит только сновидцу этого пожелать, но самое ужасное — ты будешь упиваться каждым мгновением одержимости. Ты утонешь в чужих воспоминаниях и чувствах, и тебе будет казаться, что до сих пор ты не жил по-настоящему. Но за сном приходит пробуждение — и сновидец тебя покинет, оставив на память пустое, выеденное нутро. Они — паразиты, что извращают нашу природу, крадут смысл существования и убивают нашу сущность, и все, что от тебя останется — пустая, бесцельно дрейфующая по тени оболочка. Таким сородичам мы из сочувствия даруем освободительную смерть, чтобы они, чистые и не искаженные, могли родиться вновь. Но это слишком высокая цена, поверь, оно того никогда не стоит. Остерегайся их. И запомни — нет в тени существа опаснее и разрушительнее, чем дух спящего мага.
Кунари-маг в Круге. Любой Круг, любой Кунари (или Тал-Вашот) хоть трофейный саирабаз хоть вашотский мажонок (хоть сам/а Адаар) выращенный непосредственно в Круге. + за освещению магохрамовничьей темы.
– Разве ты не согласен? – не унимался Освальд. – Ты как никто должен понимать! Мы должны быть свободны! Саир нахмурился, не отрывая взгляда от страницы. Некоторые слова все равно давались тяжело. Он стал учиться грамоте позднее многих – в тринадцать лет, когда чокнутые пираты чудом умудрились похитить нескольких детей с берегов Пар-Воллена. Он должен был стать рабом, но стал магом, когда головорезы решили подкинуть его к воротам оствикского Круга, вместо того чтоб пытаться продать опасного ребенка на невольничьем рынке. – Но я и так свободен, – медленно произнес Саир, понимая, что Освальд не отстанет. Определенные настроения давно бродили по Кругу, и отчего-то каждый либертарианец считал своим долгом напомнить Саиру о его прошлом – которого не случилось, впрочем, ведь саирабазом он так и не стал. Он стал магом. Просто магом, но об этом все вдруг забывали, надеясь услышать об «ужасах жизни кунарийского колдуна» – так они говорили. – Я – маг, – попытался объяснить Саир, справедливо полагая, что короткие фразы взволнованный Освальд поймет лучше, чем долгие рассуждения. – Я не саирабаз. Осталась только одна часть имени. Я – Саир. Я маг. – Как и все мы здесь! – Освальд всплеснул руками. – Неужели ты не думал о том, как несправедлива по отношению к нам Церковь? Разве не видишь, как она прикрывает догматами обыкновенный страх? Ведь мы всего лишь родились со своим даром... – И мы должны уметь им управлять, – строго произнес Саир. Он маг, но слова тамы плотно впечатались в сознание. Разница была только в том, что никто не зашьет ему рот, когда он захочет их повторить… И эта разница была прекрасна. И ее хватало ему. Магу.
Брок боялся. Боялся, когда его вытащили из постели, когда связали, когда принесли в лагерь и вручили мешок. Его трясло, когда он развязывал горловину, – ожидал увидеть внутри порубленных в капусту родичей, самое меньшее. Но увидел просто капусту. – Ты ж повар, да? – спросил рыцарь, сияя алыми глазами в прорезях шлема. – Вон, готовь. Он кивнул на костер и сваленные рядом кухарские принадлежности. – Жрать охота, – объяснил рыцарь, пока Брок качался из стороны в сторону и хватал ртом воздух. – И нормального, а не как обычно... Ну, делай. Все было бы не так уж плохо. Может, Брок бы перестал бояться, если б огляделся – монстры переругивались, расставляя палатки, рыли сортиры с наветренной стороны, разговаривали. Снимали доспехи, чтобы починить, или просто чтобы размяться без них. Кто-то подпиливал обломки лириума на плечах, чтобы надеть кольчугу или стеганку… впрочем, на это смотреть как раз не стоило. Может, Брок бы успокоился. Но этот рыцарь, что его притащил… Он не ушел. Он смотрел. Пырился, сказал бы Брок, если б мог пошевелить языком. Дрожащими руками, рискуя порезать пальцы, он принялся кромсать капусту, уложив доску прямо на коленях. Он повар – что еще сделать из одной капусты? Потушить можно. Котелок есть… Происходящее с трудом укладывалось в голове, поэтому Брок и не трудился. Готовил. – Да что тебе надо?! – взвился Брок, когда напряжение зазвенело в ушах. – Что ты пялишься?! Т-ты... Он затрясся снова и поднял руки, чтобы прикрыть голову, когда рыцарь приблизился к нему громадой – мускулы, броня и красные осколки, торчащие из плоти. Рыцарь глуховато зарычал, склоняясь над Броком. Раззявив бело-алую пасть, он прорычал: – Пи-р-рог. Пи-р-рог сможешь?
В сущности, Этьен был доволен своей жизнью. В ней были цель, долг и лириум. Не считая тягучих часов, что он проводил в туманном полузабытье-полусне. Время наедине со смутными видениями и далекими криками. Этьен знал, что это кричат его товарищи, те, кто только попробовал особый лириум. Их ждали долгие дни боли и редких вспышек могущества, все на грани, когда каждый прием красного лириума сопряжен с сомнениями и тревогами. Тревоги Этьена закончились, когда дарующий небывалую силу лириум пророс сквозь его ладонь. И когда он убил мага, выстрелив куском лириума ему в голову. Теперь он проводил дни в дреме до того счастливого момента, когда слышал приказ. Казалось, приказ звучал прямо в его голове: «Спрячься. Найди. Убей». Этьен просыпался от обжигающей силы, что текла в его теле и вылезала смертоносными алыми наростами на коже. Уходил в тень и точным ударом со спины убивал противников. Наслаждение своей силой и могуществом – что может сравниться с этим? В его жизни была цель – служить. Долг – выполнять приказы Старшего и генерала Самсона. И красный лириум, один кусочек которого был словно прикосновение Создателя. Этьен был счастлив. Так, как никогда не был в старом Ордене Храмовников.
— Как ты? Он потянулся и, расстегнув крепления, стянул с головы шлем храмовника и закрыл глаза. Она с отдающей в груди глухой тоской увидела, что сосуды на видной ей щеке полопались и воспалились. Над правой бровью едва виднелся блеск красного лириума. Он же только грустно усмехнулся, понимая, куда она смотрит. — Все больше понимаю, что должен был послушать тебя раньше. Не в силах говорить, она только крепче сжала его руку. — А Теринфаль мне казался такой хорошей идеей. — Не вини себя. Он усмехнулся и едва поморщился от боли.
Она посмотрела на гладь горного озера, раскинувшуюся впереди и отражавшую лучи закатного солнца. — А ты… у вас, надеюсь, все хорошо? — Да. Развиваемся. Собираем всех в Убежище. В Вестницу поверили многие. — Рад это слышать. — Я уже лейтенант. Он тепло улыбнулся, глядя на нее. — Ты еще в детстве командовала всеми окрестными мальчишками. Тебе пойдет.
Они долго молчали, сидя рядом и наблюдая, как солнце скрывается за горизонтом. — Вестница собирается приехать к вам. С отрядом. Они… — она сглотнула. — Они готовы атаковать в случае необходимости. Он обнял ее за плечи, притягивая к себе и целуя в макушку. — Это хорошо. Тебе больше не придется скрывать. — А ты? — броня храмовников была холодная и твердая, и пугающий звон от заразы внутри него усилился в ее голове, но она не обратила внимания. — А я наконец-то излечусь.
Лавеллан, Тревельян, Кадаш, Адаар, пол и класс на усмотрение исполнителя. После взрыва в Храме Священного Праха выжили все четыре возможных Инквизитора, метка разделилась между ними в равной силе (то есть у каждого по 1/4 силы Якоря). Разрывы закрываются только при работе сообща. Попытки работать в команде, столкновение разных характеров, мировоззрений и верований, ссоры, подколы, язвительность, выяснения лидерства и так далее.
_
Если кто уложится в лимит - тому печенька от администрации, очень хочется посмотреть, как такую заявку можно выполнить в виде однострочника.
— Нужно решить, кто будет лидером. Ответом была тишина. Никто не хотел открывать рот, зная, что это закончиться хрипотой в горле.
— Нужно решить, кто будет лидером. Он повторил вновь, глухо и механически, отсутствующе пялясь в разгорающийся костерок. Послышались тяжелые вздохи сразу со всех сторон.
Самой шумной и разговорчивой из их кодлы неудачников оказалась тощая остроухая со страшно расписанным лицом. Девка назвала это эльгаршрналом, но Тревельяну всегда было класть на долийцев и их загоны, поэтому он лишь пылко закивал и постарался поскорее избавить голову от лишней информации. Гном все время молчал, но по его лицу было понятно, что на любой вопрос он ответит отрицательно. Похоже, он хорошо знал, как вести себя при арестах. Кунари — хотя она все отрицала — до белых костяшек сжимала свой ледяной посох. Говорят, посох не смогли вырвать из ее рук, даже когда их четверых заковывали в колодки в Убежище. Рогатая пыталась копировать гнома, но было видно, как ее порывает время от времени что-нибудь проорать.
— Нужно решить, кто будет лидером, — произнес он все той же безысходной интонацией и уставился на свои ботинки, вздыхая громче всех.
Чертова метка. Чертов Конклав, разлетевшийся в пух и прах. В прямом смысле, кстати. Дерьмо. Чертова Искательница, из-за которой он и эта разношерстная компания теперь вместе мотается по всем Внутренним землям. Им всем пиздец.
Солнце мягко укутывало зеленые поляны, золотило камни и, ударяясь лучами о разрыв, разбивалось о него в стороны новыми оттенками. Вокруг разрыва полусонно шатались три демона гнева и четыре призрака. Иногда они натыкались друг на друга и тогда происходила мимолетная стычка: демон гнева, вскипая, плевался лавой, а призрак — полосовал костями. Через секунду демонов резко передергивало, кратковременная память давала сбой и гнев с одержимостью продолжали шататься каждый в свою сторону. Они — четыре не то узника, не то спасителя всея Тедаса, Искательница, мутный эльф и говорливый гном — наблюдали за действом с холма в сотне метров от разрыва.
— Шем, берешь на себя огонь! — Но мне не нравятся демоны гнева. — Ты… идиот? — Но мне правда не нравятся демоны гнева. Эльфа воинствующе двинулась своим щитом на Тревельяна. Ее, будто заранее готовые, перехватили Искательница — с одного локтя и рогатая — со второго. — Я возьму демонов гнева, — свободной рукой васгот потрясла ледяным посохом, — с двумя справлюсь без проблем.
— Когда мы закончим с эти сраным разрывом, я набью тебе морду, шем, — прошипела Лавеллан, все еще зажатая в тиски с двух сторон. — Удачи, красотка, — он, кривляясь, провел пальцем по своему лицу, повторяя линии ее татуировки, — но к демонам гнева я не пойду.
Лавеллан пробурчала еще что-то грозное и неприличное, но Тревельян беззаботно пожал плечами, подхватил с земли щит и проверил крепления ножен клинка.
— Отлично. Гном пойдет с тобой, — Искательница кивнула васготу, предпочитая не замечать недовольно сопящую эльфийку под боком. — Варрик, прикрой их. Солас — будешь прикрывать нас. Мы пойдем на призраков. На второй волне перегруппируемся по ситуации.
Через полчаса разрыв был закрыт, а солнце лишилось изумрудных оттенков. Все отделались несерьезно: где-то порванной, где-то прожженной одеждой и подпаленным металлом доспехов. И только Тревельян вернулся в лагерь с подбитым глазом и темнеющим синяком на щеке.
— Эй! Адаар, видимо, выждала момент, когда все были заняты и у костра остались только она с гномом.
— Ты что-нибудь помнишь? Хоть что-нибудь? Взрыв? Нас? Эту херню? — она вытянула руку, всполохами мерцающую зеленым, ладонью вперед. Гном улыбнулся, но как всегда отрицательно помотал головой. Адаар понимающе улыбнулась в ответ и уселась рядом с ним на поваленное дерево. Помолчала с минуту, витая в размышлениях, и внезапно сказала: — Дай свою руку. Гном заинтересованно протянул левую руку васготке. Она взяла ее в свои и приблизила лицо к месту, где рассекающий ладонь шрам скрывался ярко-зеленой пеленой.
— Ты левша? Гном вновь вопросительно изогнул брови. Кивнул. — А я правша, — весело усмехнулась Адаар своим мыслям. У нее метка тронула правую руку.
Держа руку гнома в своей левой, правую она подняла на уровне груди и начала медленно опускать. Пятьдесят сантиметров, тридцать, двадцать, десять, пять. Адаар остановила ладонь, когда метка начала оживать: зеленые рваные и неровные линии, похожие на вырезанные сухожилия, осторожно потекли из его ладони вверх, соединяясь в воздухе с ее линиями, такими же живыми и бесконтрольно растущими. Когда линии соединялись, косситка и гном получали разряд магии по телу, а метка начинала сиять ярче, почти слепить; распускалась подобно лотосу, выпускала молодые зеленые листья и укутывала ими руки обоих. Адаар затаила дыхание. Гном завороженно смотрел на живые линии. Метка пульсировала, будто сердце билось. Что будет, если все четыре руки будут соединены?
Адаар плавно потянула свою руку вверх — стебли порвались, пожухли и вновь вернулись по своим раковинам. Метка успокоилась и потухла, почти исчезла с руки, будто насытившись. О ее существовании теперь напоминал только магически обожженный шрам.
— Так что все это значит?
Голос у него оказался низким, слегка грубым, слегка утробным, слегка прокуренным тевинтерским табаком. Наемники Вало-кас длительное время сопровождали поставки тевинтерского табака в Свободную Марку, оттуда — в Неварру, Орлей, иногда — в Андерфелс и Ферелден. Шокракар часто его курил, пользуясь халявой. Подсел. Этот табак она ни с каким другим уже не спутает. Забавно, как мир любит напоминать тебе о прошлом.
Кадаш, пригнувшись, тихо ступал по мокрой после дождя траве. Ладонь правой руки холодило дерево лука, левая рука неотрывно держалась на тетиве — с мечом и щитом на баранов не поохотишься. Искательница Пентагаст со вторым луком была где-то поблизости. Хера лысого она отпустить хартийца одного даже поссать. Проверено. Улыбка исказила черты его татуировки, частью скрытой смольной бородой.
Кадаш думал о своем будущем. Его мысли были обрывочные, короткие, куцые. Перескакивали с одной на другую, не успев полностью оформиться. Непоследовательные, резкие, рваные.
После Конклава все пошло по эльфийской пизде. А все знаю, что эльфийские пезды самые проблемные. Адрасте и это вестничество — это, конечно, лютая херня. Он прикидывал, сколько на людской, жадной до чудес вере можно сделать денег — выходило неплохо, но лютой херней оно от этого быть не переставало. Письма от Хартии Пентагаст все еще держит при себе. Что она с Соловьем собирается делать с этой своей новоявленной Инквизицией? Торговая Гильдия Инквизицию не поддержит. А вот Хартия поддерживает всех, у кого хватает денег. Скоро Искательница отдаст ему письма.
Кадаш пересек подлесок и остановился в семи метрах от заросшей поляны. С серого неба моросило, но достаточно мелко, чтобы с десяток баранов продолжали жевать траву. Двух таких им бы вполне хватило.
Он достал из колчана пять стрел и воткнул их вертикально земле. Ветер шел на него и скрывал действия от животных.
Тетива натянута. Цель выбрана. Дыхание ровное. Выпущенная, стрела с тихим разрезающим свистом помчалась к мишени — и недавно мирное животное упало на землю, подкошенное болью. Тетива плетью ударила по руке — давно он не охотился. Пока боль не успела обдать запястье, он рывком вложил в лук вторую стрелу, чтобы ранить следующего. Выпустить не успел — справа, градусов на шестьдесят от него, в выбранного им барана прилетела стрела. Она впилась в его ухо с тягучей силой, застряв глубоко, вывернув барану голову. Долго придется ее вырезать. Вторая чужая стрела вошла в горло первого, раненного, оканчивая его страдания.
Пока он убирал не понадобившиеся стрелы в колчан, Пентагаст уже принялась разделывать теплые туши.
Тихий шорох за спиной вынудил Соласа замереть, так и не завершив роспись на стене. Эльф осмотрел комнату на предмет пришедших гостей, а затем вернулся к прерванному занятию. Любопытство пересилило осторожность, и он сделал вид, что не заметил прячущуюся за диванчиком Лавеллан. Тишина длилась продолжительное время, пока холодные кончики пальцев, коснувшиеся его лысины, не заставили эльфа слегка вздрогнуть. Когда Эллана, не встретив на своем пути сопротивления, шепча что-то под нос, начала поглаживать голову Соласа, тот не выдержал: — Венан, что ты делаешь? — Мы скоро едем в Зимний дворец, — похожая на безумного исследователя, ответила эльфийка. — Надо узнать, что нас там поджидает. — Моя голова — не магический шар. — Но ведь предсказание про Убежище сбылось! Я пренебрегла им, конечно, однако все сбылось слово в слово! Встретившись с молящим взглядом Элланы, Солас обреченно произнес: — Клянусь Тенью, это будет в последний раз!
***
— Опять? Под сердитым взглядом Соласа, Лавеллан смущенно потупила глаза, шаркая ножкой по полу. — Там Адамант, понимаешь? А я… С рыком выпустив воздух, Ужасный Волк залпом выпил стоящий на столе чай и сел на пол. — Венан, это будет в последний раз…